Стигма

Мне хотелось прикоснуться к ней, но я лишь заговорила тихо, опустив голову, как маленькая девочка, которой могла быть только рядом с ней. Как будто в комнате мы только вдвоем, одновременно похожие и разные, каждая со своим пониманием жизни, но сердце у нас было одно.

– Я хочу, чтобы ты вернулась ко мне! – Сказав это, я почувствовала себя маленькой и беззащитной. Голос осип, не хватало воздуха. Я всегда старалась быть сильной, как она, которая даже сквозь морок своих несчастий улыбалась с печальной кротостью. И все же со временем я поняла, что истинная сила не в том, чтобы продолжать терпеть боль, а в том, чтобы признать, что ты ее чувствуешь. И быть хрупкой, быть человечной, потому что нет ничего плохого в том, чтобы иметь душу, которая чувствует, страдает и делает нас живыми.

– Я скучаю по тебе, – прошептала я, словно не видела ее тысячу лет.

Мама нахмурила брови.

– Знаю, малышка, – ласково выдохнула она.

Такой ясности в ее голосе я не слышала уже очень давно. Сейчас я на самом деле разговаривала со своей мамой. Маленький мостик между нашими сердцами по-прежнему был на месте, пусть заросший виноградными лозами, пусть заваленный сором и сухими ветками.

Но я все равно не могла к ней прикоснуться.

Мама гладила меня по затылку дрожащими пальцами.

Прижавшись лбом к ее лбу, я видела напряжение на ее осунувшемся лице, ее глаза, избегающие моего взгляда, боль, исходящую от каждой черточки ее лица.

– Мне казалось, что меня больше ни на что не хватает. Долгое время я думала, что жить только своими силами недостаточно… – Я слушала то, что она мне никогда не говорила, затаив дыхание, сдерживая биение сердца, чтобы ей не помешать. – И всякий раз я вспоминала, как брала тебя на руки, как качала тебя на качелях, как улыбалась, когда в пятнадцать лет впервые тебя накрасила… Помнишь? Жизнь казалась такой легкой. В сущности, для счастья нужно так мало. – Горькая улыбка тронула ее губы, мама закрыла глаза. – Все это время я держалась за тебя. Я видела в тебе свое единственное сокровище. Живое воспоминание о счастье, которое у нас действительно было. И все это время я думала, что ты единственная, ради кого я должна выбраться из ямы, должна сделать это наконец…

– Нет, – произнесла я шепотом с огромным усилием. Я сглотнула, потому что горло сжалось от горького чувства, похожего на сожаление. – Я не должна была приводить тебя туда обманом, против твоей воли. Не для меня тебе придется это сделать, мама. – Я отстранилась, чтобы заглянуть ей в глаза, и ее ультрамариновые радужки встретились с моими, встревоженными и страдальческими. – Ты должна сделать это ради самой себя. Ради всего того, что ты любишь в жизни… Только ты можешь принять решение вернуться к жизни. Это только твой выбор. Никто не сделает его за тебя. И если ты все-таки на это решишься, то… я буду ждать тебя здесь или где-нибудь еще.

Я буду ждать тебя, как ждала когда-то, сидя за барной стойкой.

Я буду ждать твоего взгляда, твоей улыбки, которую мир не мог видеть, потому что она была только моей.

Я буду ждать, когда ты сможешь пройти через все искушения, которые одолевают тебя, как и прежде.

Буду ждать, когда ты придешь и обнимешь меня.

И я скажу, что без тебя вела себя хорошо.

Что я сделала все возможное, чтобы дождаться, когда все это закончится.

Что я всегда смотрела на тебя, даже когда ты думала, что я отвлеклась, потому что в глубине души я никогда не переставала ждать момента, когда ты ко мне придешь.

И когда погаснет свет… я не стану бояться.

Все будет хорошо.

Мы будем вместе…

И я буду знать, что ты вернулась ко мне навсегда.

Мамин лоб покрылся морщинками. Слезы текли по ее щекам, и я поняла, что если у сердца есть свой язык, то понять его могут только те, кто по-настоящему тебя любит.

И, возможно… возможно, именно это ее сердцу и требовалось знать.

Теперь мама знала, что я останусь рядом с ней в ее неудачах, ошибках, разочарованиях в жизни, о которой ей никто ничего не рассказал. И теперь она могла действительно попытаться спастись, потому что в ней больше не было страха показаться неудачницей, а значит, не осталось и причин для побега от реальности. Конечно, призрак продолжит звать ее и затыкать ей рот, но я останусь стоять там, немного в сторонке, любя ее издалека. Маленькую, хрупкую, с необыкновенными глазами, в которые я никогда не перестану смотреть.

Разрыдавшись, мама закрыла лицо руками. Ее плечи вздрагивали, дыхание стало хриплым, а голос срывался от боли. Она рыдала с отчаянием, которое всегда прятала от меня.

И впервые за все это время, после многих лет ожидания этих искренних эмоций, которые она подавляла в мире без красок, в конечном счете уничтожив и меня, я подняла руки и прикоснулась к ней, обняла ее за худые плечи. Я прижала ее к себе с той же силой, с какой помогала ей есть, и с тем же отчаянием, с каким прятала от нее таблетки. С той же болью, с какой я прислушивалась к ее сбивчивому дыханию по ночам, надеясь, что по крайней мере в ее снах мы были счастливы.

Мама уткнулась лбом мне в плечо, а я прижалась к ней щекой, шепча ей всей душой, что она не одна, что мы найдем выход, что некоторые огни становятся видны, только когда глаза привыкают к темноте.

Мы будем вместе до конца – она и я: прекрасное чудо и ее маленький-премаленький ангел.

Я не заметила, как уснула.

Свет щекотал веки. По лицу, животу и рукам разлилось приятное тепло. Откуда-то издалека слабым тягучим гулом до меня долетал уличный шум.

Погрузившись в сладостное оцепенение, я не сразу нашла в себе силы открыть глаза. Лихорадка по-прежнему давила на меня, нагревая тело, как печь. Это не раздражало – наоборот, дарило приятное ощущение покоя. Даже как-то удивительно.

Я нахмурилась, потирая нос о подушку. Странно, почему она такая жесткая?

Я медленно открыла глаза, и лучи света прорвались сквозь ресницы. Когда я наконец сфокусировала взгляд, передо мной открылась реальность: я лежала на боку, укрытая одеялом до плеч, но этим картина не заканчивалась. Нет. К моей щеке прижималось что-то теплое и приятно пахнущее…

Я раскрыла глаза пошире.

Мои руки лежали на гладком, как мрамор, животе, а то, обо что я только что потерлась носом, оказалось ложбинкой между двумя грудными мышцами, приподнимаемыми глубокими убаюкивающими вздохами. Подбородок упирался в мою макушку, а горло, теплое и открытое, опьяняло запахом столь мужественным и соблазнительным, что мое сердце сжалось.

Лежа на боку, Андрас подложил одну руку под голову, а другой обнимал меня за талию. Его широкое запястье покоилось на моем бедре в свободном, но решительном положении, как будто по какой-то причине он захотел проявить свою защитную силу в момент, когда я буду наиболее беззащитна. Его лицо расслабилось: ресницы не двигались, губы мягко касались друг друга – при взгляде на них можно потерять рассудок. Похоже, Андрас глубоко спал.

Мои щеки покраснели, а дыхание перехватило. От близости его тела у меня закружилась голова.

Я пыталась понять, что произошло, и обнаружила, что мои ноги обхватили Андраса. Я не могла ни дышать, ни думать, ни чувствовать. Все мои ощущения сейчас подчинены его присутствию. Находиться так близко к нему – безумие. Мои мысли терялись в благоухающем тепле, в твердых, скульптурных очертаниях его мускулистого тела. Поразительно, какой силой может обладать мужчина: крепкие грудные мышцы, накачанные плечи, руки, способные вместить всю мощь тела, наносить удары и крушить, но и защищать, обнимать и прижимать, давая душевное спокойствие …