Стигма

От Новы ничего не было слышно.

Я несколько раз писала ей записки, с ностальгией просматривала общие фотографии. Нова много для меня значила, но в школе я теперь всегда видела ее издалека, в компании ее друзей. Я звонила ей каждый вечер, чтобы наконец поговорить, но ее не было дома.

Нова пропала с моего горизонта. И однажды в субботу днем я поняла почему.

Это был мой восемнадцатый день рождения.

Я бродила по магазинам в центре города, глядя себе под ноги потухшими глазами. Поворачивая за угол, я подняла голову и поняла, что оказалась напротив кинотеатра.

Именно в тот момент я ее и увидела. Руки Уэйда мяли ее ягодицы, пока она страстно целовалась с ним взасос. На ее среднем пальце сияло новое, дорогое на вид кольцо в форме сердечка – скорее всего, его подарок.

Я уставилась на свою лучшую подругу, обнимающую мерзкого ублюдка, который годами унижал и оскорблял меня, потому что считал отбросом общества.

Когда Нова меня заметила, было уже слишком поздно. Она обернулась и увидела мое потемневшее лицо, молчаливую ненависть, сочащуюся из моих прищуренных от боли глаз.

Я уже отошла на довольно большое расстояние от них, когда Нова, спотыкаясь, побежала за мной, чтобы задержать.

– Подожди… Пожалуйста… подожди!

– Наконец-то ты осуществила свою мечту о любви, – бросила я ей, резко остановившись посреди тротуара. – Желаю вам, двум уродам, счастья.

Нова замерла на месте, как будто я в нее выстрелила. Ее припудренное лицо выглядело бархатистым, как персик, не то, что мое – гнилое яблоко. Я видела, как мои обидные слова утонули в ее сначала растерянных, а затем агрессивно вспыхнувших глазах.

– Знаешь, что я тебе скажу, Мирея? – Она посмотрела на меня блестящими глазами, полными давно сдерживаемого чувства. – Если ты решила наврать социальным службам и продолжать барахтаться в своей дерьмовой ситуации, то это не значит, что ты имеешь право относиться к другим по-свински! Я пыталась быть рядом, хотела тебя поддержать, но ты мне не позволила!

– Хотела поддержать меня? И поэтому тискалась с этим куском дерьма, как сейчас?

– Ты выбрала ее!

– Она моя мать! – прокричала я.

– А я была твоей лучшей подругой! – в ответ прокричала Нова. – И знаешь, кто во всем этом виноват? Ты!

Мне стало больно, я повернулась к ней спиной, и Нова выплеснула на меня свою обиду, обсыпала осколками дружбы, разбившейся под тяжестью преждевременного взросления.

– Вот, ты снова отворачиваешься! – сказала она, махнув рукой, словно подчеркивая свои слова. – Ты знаешь, что это так! Только совсем отчаявшаяся может защищать женщину, которая начала принимать наркотики, потому что ее бросил мужчина!

– Пошла ты, Нова! – сжав кулаки, прокричала я, едва сдерживая слезы.

Рассказывая о зависимости, почему-то никогда не говорят, что она разрушает не только зависимого, но и всех, кто рядом. И теперь я – дрейфующий обломок чего-то, что потеряно по пути.

– Спроси себя, почему ты совершенно одна! Ты винишь других, называешь их уродами, но правда в том, что ты сама выбрала такую жизнь! Открой глаза на реальность, Мирея, и пойми наконец, что ты слабая и беспомощная, как твоя мать!

Мне хотелось толкнуть ее, расцарапать ей лицо, сделать очень больно. Заставить ее понять, что значит каждый день разбиваться вдребезги, но продолжать бороться, когда тебе сопротивляются глаза той, кого ты любишь.

Но я не смогла ударить Нову. У меня внутри все перевернулось. Я зашагала прочь, чувствуя, как во мне умирает вера в дружбу.

Мне хотелось остаться одной, как она и сказала.

Через год с небольшим мы достигли дна.

Это случилось вечером в конце ноября в тусклом свете нашей кухни, на полу, залитом моими невидимыми слезами. Собравшись с последними силами, я отобрала у нее таблетки – моя очередная неуклюжая попытка вырвать с корнем зло, которое отняло у мамы всё.

В ее руке я увидела ножницы: лезвия широко раскрыты, металлический кончик упирался в вену на запястье.

В ту секунду я подумала, что это кровавая плата за мою слабость. И за ложь, и за то, что я защищала от всего мира то алчное существо, которое пожирало мамино сердце.

На меня смотрел призрак. Мама меня не видела.

– Мама, пожалуйста…

Я заплакала. От неверия в происходящее мои пальцы дрожали, когда я протянула к ней руки. Меня как будто разрывало на части. Что она делала со мной? Я не могла в это поверить.

– Отдай их мне, – прошипела она, и на неузнаваемом лице проступили дикие, свирепые, пустые глаза.

Она сползла на пол по кухонному шкафу, оседая под тяжестью морока, и теперь сидела там, скрючившись, подтянув ногу к груди.

– Пожалуйста, мама! – Я медленно опустилась на колени, прерывисто дыша и сжимая в ладони блистер, словно холодное оружие. – Пожалуйста…

Она сильнее надавила кончиком лезвия на запястье, и капля крови выступила из вздувшейся вены. Достаточно было микродвижения, чтобы разорвать ее полностью.

– Пожалуйста, не делай этого, – меня всю колотило, руки тряслись, – не надо так с собой… я могу умереть, я могу…

– Отдай их мне! – закричала мама, как безумная, угрожая вспороть себе кожу.

И я… почувствовала, как разбивается моя душа. Услышала звон стеклянной крошки, подгоняемой ураганным ветром, а потом – грохот распадающегося на осколки хрустального мира.

Я сломалась там, перед ней, перед этой женщиной, которая любила меня и которая, возможно, мало любила себя. Ее глаза умоляли меня и ненавидели, она хотела дать мне все, но теперь в ее глазах ничего не было.

И тогда я поняла, что любовь измеряется не силой хватки, а мужеством ее ослабить. Капитулировать не означало прислушаться к тем, кто пытался мне помочь, капитулировать означало бояться все эти годы потерять ее, когда на самом деле ее уже давно со мной не было.

И если до этого момента я была слишком отчаявшейся, чтобы стать смелой, то теперь кое-что наконец поняла.

Мне не нужно быть жрицей или повелительницей, чтобы совершить чудо. Магия – в силе любви.

Я отвезла ее туда через несколько дней.