Стигма

Этот вопрос прозвучал на октаву ниже. Я отвернулась от Андраса и уставилась на свое искаженное отражение в стакане, сжимая его пальцами.

– Нет, – тихо сказала я.

Это правда. Мне следовало бы презирать отца за то, что он так поступил с мамой, и винить его, но я этого не делала.

Я не обижалась на него, у меня к нему вообще никаких чувств нет, я никогда о нем не вспоминала. Возможно, в этом и заключалась самая жестокая месть.

Я представляла его себе испуганным пареньком, слишком маленьким и незрелым для серьезных жизненных решений, а не монстром, который от меня отрекся. Да, у него своя семья, но со временем я поняла, что связь между родителями и детьми – это нечто сложное.

Нет, я ничем не пожертвовала бы ради него. И ничто не привязывало меня к нему, даже ненависть.

– Им было по семнадцать, когда моя мама забеременела, – тихо пробормотала я, не понимая, зачем это говорю. Слова вырвались из меня сами по себе, побуждаемые чем-то, что, казалось, мне не принадлежало. – Он… испугался. Они даже еще не закончили старшую школу, и он не хотел становиться отцом. Жизнь – одна из тех вещей, которые случаются с тобой, когда ты меньше всего этого ждешь, – заметила я с ноткой сарказма, потому что именно так он, должно быть, подумал, когда я появилась на свет. – Он оставался с ней на протяжении всей беременности. Поддерживал ее, в том числе и финансово, привез в больницу и следил за тем, чтобы у нее всегда имелось все необходимое, обеспечивал комфорт. Через несколько месяцев после моего рождения он уехал в Англию, чтобы продолжить учебу.

Я рассказывала, как будто это не моя история, а чей-то дневник. Я не ощущала ее своей в той степени, в какой пережил ее мой отец. Бывает, путь начинается с отброшенного носком ботинка камушка, а заканчивается каменным обвалом, и, возможно, не всегда виновата судьба, если рано или поздно что-то рушится. Некоторые дорожки обрываются, даже толком не начавшись.

– Он появился снова, когда мне было шесть. – Слабый голос, глаза, затерявшиеся в прозрачной воде стакана… Я доставала из глубин памяти этот момент как первое настоящее воспоминание, которое у меня осталось. Не о нем – о маме, которая сияла от счастья. – Мы встретились в Филадельфии. Не помню, чтобы она когда-нибудь была счастливее, чем в тот день. Он поднял меня в воздух и закружил. Я не понимала, кто этот господин, благодаря которому мама так красиво улыбалась. Наверное, он хороший, раз в его компании она так весело смеялась, думала я… – Я погладила пальцами стекло стакана, сдерживая резкую усмешку. Я помнила маму красивой и сияющей изнутри, но в то время я не понимала, что все дело в любви. – Мама надеялась, что он станет часто приезжать, а однажды явится и предложит жить вместе, стать семьей. Но он так этого и не сделал.

Голос дедушки был каплей цвета в акварели моей памяти. Он говорил маме, чтобы она поскорее выкинула из головы этого эпизодического героя в ее жизни, голодранца и неудачника, и что он, ее отец, позаботится о моем колледже. Но у нее ничего не получилось. Она никогда, никогда не переставала его любить.

– Через четыре года он снова объявился. – Я прищурилась, вспоминая то время. Мне было около десяти, но все события очень четко запечатлелись в памяти. – В его жизни произошли перемены. Он нашел работу в страховой компании в Филадельфии, поэтому часто приезжал к нам в гости, приносил подарки и целовал маму в раскрасневшиеся от волнения щеки.

– Они спали вместе? – спокойным тоном спросил Андрас, и я на секунду сбилась с мысли.

– Не знаю.

В моих воспоминаниях Брайан был улыбчивым, приветливым человеком, который, уходя, не оставлял после себя пустоты. Я не воспринимала его как своего папу, потому что он проводил со мной слишком мало времени, чтобы вызвать во мне те же чувства, что я испытывала к маме. Чем больше я думала о том, что же на самом деле к нему чувствую, тем яснее представляла себе запыленное, пустынное… ничто.

– Он присылал нам деньги, устраивал пикники по выходным. Со стороны они с мамой казались парой, судя по тому, как звонко она смеялась. Он делал ее счастливой, наполнял ее светом, но всякий раз уходил. Думаю, он действительно испытывал к ней теплые чувства, считал ее другом, а не только матерью своего ребенка. Они повзрослели, и их пути давно разошлись, но он не переставал по-своему ее любить. Однажды он позвонил и сообщил, что у него есть замечательная новость. Мама сразу засияла. Когда она положила трубку, ее глаза блестели от несказанной радости, переполнявшей сердце. Она прихорошилась и надушилась к назначенному часу, будучи уверена, что знает, какую сказочную новость он наконец собирается сообщить. Она витала в облаках до тех пор, пока он не подошел, не взял ее за руки и не сказал, что влюбился в одну замечательную девушку и сделал ей предложение.

Любовь может разбить душу.

Поначалу любовь – нечто столь маленькое и незначительное, что ты не замечаешь, как впускаешь ее в себя. Она милая, как щенок, но потом вырастает и заглатывает тебя всю целиком, и у тебя нет сил защищаться, потому что у нее глаза того, кого ты любишь, и она уже забрала у тебя все, даже промежутки между вдохами и выдохами.

Мама лелеяла ее в себе многие годы, делилась с ней своими мечтами, песнями и надеждами. И когда она отвернулась от нее, у нее ничего не осталось.

– Почему ты не попросишь у него помощи?

Я встретилась с Андрасом глазами. Он снял куртку. Рукава рубашки были закатаны до локтей. Я смотрела на него с горькой искренностью, которой меня научила жизнь.

– Потому что тому, кому ты не нужен в радости, ты не нужен и в горе.

Нет, в моем взгляде никогда не будет очарованности, мечтательного желания найти сказку в чьих-то глазах. Я научилась ничего не ждать, не истекать кровью от сердечных ран, а зашивать их, чтобы ничего не чувствовать.

– Он не собирался нам помогать. Он ничего ради нас не сделал. И перестал присылать деньги, когда узнал, что мама тратит их на вещества.

– И несмотря на это, ты на него не злишься… – Андрас пристально посмотрел на меня, как будто я была нелогичным созданием, поведение которого выходит за рамки общепринятого поведения.

– Злятся те, у кого на это есть время, а у меня его никогда не было.

Жизнь порой не оставляет места для ненависти или жалости к себе.

Да, многие живут в счастливых полных семьях, но это не моя история.

– Мы любим так же, как любили нас, – призналась я, – и ненавидим так, как нас научили ненавидеть.

Я знала, что не изменюсь. Я с недоверием относилась к мужчинам. Для мальчиков моего города я стала главным персонажем жестокой игры, если не сказать – кровавой бойни. Надо мной насмехались, меня сторонились, жалели или вожделели – в зависимости от обстоятельств. В их глазах я была неопрятным, мрачным созданием, беспризорным подростком в несвежей одежде, чья мать, видимо, продавала себя за полтаблетки в грязном углу под мостом.

В моей жизни только один человек смотрел на меня совсем другими глазами: племянник Тома.

Его звали Мэтью. Он приехал в наш город, потому что за лихачество на машине одноклассника его отстранили от занятий, родители сильно на него разозлились и отправили в ссылку к дяде. Он прожил у него несколько месяцев, время от времени заходя в казино, где я отчаянно пыталась заработать несколько банкнот, убирая со столов и намывая пол в коридорах. Мне тогда исполнилось семнадцать.

Я помнила его карие глаза, его запах – смесь крема для бритья и сладкого пота, его торопливые, теплые руки.