Стихотворения и поэмы

6. О ХЛЕБЕ

Из руин седых и хмурых, Точно вечность сторожит, Черных зерен Карменблура В чашке горсточка лежит. То сожженная пшеница Из подвалов крепостных, Сквозь века ей поле снится, Где серпа размах затих. И теперь в юдоли бледной, В этой комнате простой, Стала песней и легендой, Зерен черной наготой. Зерна наших дней, светитесь Позолотою резной. Говорим мы: берегите, Берегите хлеб родной. Берегите каждый колос Наших радостных полей, Словно песен тихий голос Громкой родины своей! Не хотим мы видеть черных Зерен, выжженных войной, Пусть сияет нам узорный Золотистых волн прибой. Не мечтаем мы о чуде, К нам полей живая речь: «Берегите хлеб, вы, люди, Научитесь хлеб беречь!» <1972>

7. СНОВА ЗИМА…

Зима ко мне снова в окно постучала Синицей веселой в уснувшем саду, А зим этих было, признаюсь, не мало, А я к отдаленнейшей самой иду. Сквозь русской зимы голубые чертоги Любуюсь игрой ледяного огня, Я свой человек в этой зимней тревоге, Метелица чувств не смущает меня. Я вижу, как молодость в дали уходит, В свой новый большой, бесконечный поход, И зимняя тьма за окном колобродит, И снег беспощадно метет и метет… И дни пролетают сурово и строго, Дорога — она всё трудней и трудней, Но молодость дней этих любит дорогу, Где подвига пламя, как факел, над ней! Между 1970 и 1977

389–392. ДНИ ВОСПОМИНАНИЙ

1. ИВА НА БУЛЬВАРЕ ГОРЬКОГО В ЛЕНИНГРАДЕ

Со школьных дней я эту иву знаю, Что всех дерев казалась мне сильней, Я каждый раз, как в тех краях бываю, К ней прихожу, чтоб повидаться с ней. Я знал ее в зимы седом тумане Или в осенний листопадный срок, Встречались мы, как путники в романе, Который временами был жесток. Она стояла в силе и в покое, В сознании величья своего, И что-то было в дереве такое, Что заставляло чувствовать его. Недавно я увидел иву снова: Светясь своей серебряной судьбой, Она стояла — памятник былого, Мне говоря: стареем мы с тобой! А помнишь, как еще в ночах осады, Казалось, хуже уж не может быть, Мы виделись, и оба были рады, Что всё живем и нас нельзя сломить. Ты проходил полуночною стражей, И молча я просила: погляди, Я всё стою и след снарядов вражьих Храню, как память, на моей груди. Мои рубцы во льду сияли гордо… Теперь их видят люди многих стран, Вокруг меня шумит, как прежде, город, Который мне, как вечный спутник, дан. Мы в Ленинграде, где всегда мы дома, И ветер над Невою голубой, Нас не свалили века буреломы, И все-таки: стареем мы с тобой! Ну что ж, друг друга в новых поколеньях Лишь мы поймем, как старые друзья,— Кто предо мною встанет с восхищеньем И вспомнит то, чего забыть нельзя?.. И слушал я, что ива говорила, И отвечал: «Зеленой жизни страж! Что было — было! В этом наша сила, Людей бессмертьем вечен город наш!» 1973

2. «В сентябрьский вечер, с севера летя…»

В сентябрьский вечер, с севера летя, В степи металла мертвого изломы Увидел я уже лет пять спустя — Останки сталинградского разгрома. В лучах слепящих заревой чеканки Увидел я, смотря из-под руки, Машин разбитых темные останки — Как ржавые дракона позвонки. У памяти есть пагубное свойство — Позабывать начало всех начал, И всё ж во мне проснулось беспокойство: Ведь я не в сказке это прочитал. Всё это было — степь тому свидетель, И позвонки дракона налицо, И то, что нынче знают даже дети,— Несчетные могилы храбрецов. Степь вновь пуста. В ее зеленой прями Уж не темнеют ржавые куски, Но всё лежат в годов далеких раме Разбитые дракона позвонки! Между 1970 и 1977

3. ПОКРЫШЕВ

Вспомнил сегодня в саду я на роздыхе Годы блокады опять: «Ахтунг! Ахтунг! Покрышев в воздухе, Боя не принимать!» Так по радио вопили фашисты, Всех отзывая с высот, Русскому асу под снайперский выстрел Не попадайся — собьет! Он говорил: «Меня вы поймете, Во мне привычка живет: В бой устремились, раз вы в полете, Думайте лишь про полет! Побоку всё — мечтанья и мысли, И никакой тебе чувства пожар, Раз вы в атаку, настигли, нависли, Нет рассуждений — прицел, удар! Как вот и вы, углубившись в работу, Стихотворенье начав, Видите только одну лишь заботу — Кончить не сгоряча… Вот я сбиваю сначала ведущего, После ведомых я бью, Труса растерянного, тихо ползущего, Ястребом — по воробью…» …В небо взглянув, я сегодня на роздыхе Вспомнил войну опять: «Ахтунг! Ахтунг! Покрышев в воздухе, Боя не принимать!» Между 1970 и 1977

4. В МИНСКЕ В ДНИ ТРИДЦАТИЛЕТИЯ ПОБЕДЫ НАД ФАШИЗМОМ

Мы шли по Минску разноликим строем, Из разных стран придя на этот сбор, Борцы за мир шли по земле героев, Где истребленья буйствовал костер. А ныне город в зелени весенней Наряден был, прекрасен и могуч, И прошлого безжалостные тени Ушли, как тучи, с отгремевших круч. И думалось, что, верно, исполины, Минск возродив, тряхнули новизной, Ведь тридцать лет назад одни руины Стояли здесь над темной тишиной. И гости шли, глазам своим не веря, И каждый вспоминал свою беду — Как был растерзан Роттердам, как зверем, Фашистами в сороковом году. Норвежец Нарвик вспоминал горящий, Британец видел смертной бури тьму, Как словно в лаве огненно-бурлящей Пал Ковентри, развеялся в дыму. Глядя на Минск, наш польский друг увидел Скелет Варшавы, тонущей в огне, И каждый шел, и каждый ненавидел Безумцев, поклонявшихся войне, Шагавших в мире по кровавым рекам. Была Победа ярче оттого, Что сделана советским человеком Во имя человечества всего! Борцы за мир здесь Минском проходили, Исполнив клятву мести до конца, Как братья, жизнью победившей жили, Навстречу миру распахнув сердца! 1975

393–399. НОВАЯ ВСТРЕЧА (Стихи о Грузии)

1. ГРУЗИИ

Как будто из морской Животворящей пены, Навстречу вышла ты, И пламенел восход, Всё было близко мне, Всё — необыкновенно, Как то, что жизнь мою Твоя рука ведет. Я не был бы собой И не был бы поэтом, Когда бы не узнал Весь мир твоих щедрот Светящейся зимой Или слепящим летом, Но ты предстала мне — И я уже не тот! И я уже с тобой В полях, в садах и лозах, На Зестафони зов, И на Рустави гром, И на призыв вершин Я шел, внимая прозе Рабочих дней твоих, Под песен серебром. Я жизнь твою следил От снежных скал до моря, Всю глубину души И тот геройский след, Который просверкал Над битвами и горем, Как в небе самолет,— Орлиный крик побед! И я вошел с тобой В рабочего квартиру, И к пастуху в шалаш, И к чаеводу в дом, И я увидел труд, Всему открытый миру, Все чудеса земли, Что Грузией зовем! И время говорит: Уже прошло полвека, Вставай и рог возьми И выпей до конца За весь расцвет земли, За счастье человека, Искателя, поэта и бойца! Между 1970 и 1977

2. «Клянясь священною Москвою…»

Клянясь священною Москвою, Мы не забудем никогда Про наше братство боевое В борьбы великие года, Как плуг войны на всей планете Поля кровавые вспахал И самый буйный в мире ветер Победы знамя колыхал. Рейхстаг обугленный, в пожаре… Над ним, где стяг победный плыл, Там Мелитон стоял Кантария, И с ним — Егоров Михаил, Поднявши стяг победы нашей, У всей вселенной на виду, В часы, которых нету краше, Прекрасней нету в том году. Пройдут еще несчетно годы, Но вечно будут помнить их — Как делегатов двух народов От всех народов мировых! 1975

3. СОСНЫ ПИЦУНДЫ

Пицундские сосны, я видел вас Во всей первозданной красе, Когда вы стояли в полдневный час На пустой, песчаной косе. И черный буйвол — древний убых — Из моря, прям и высок, Словно Юпитер, из пен голубых Выходил на белый песок. И солнце он нес на рогах и мне Казался мира отцом. А белые лилии в тишине Вокруг стояли кольцом. И тишина звенела в ушах. Казалось, место нашли, Чтоб здесь человечья встречалась душа С бессмертной душой земли. А дни, как волны, теряют след, За вестью уносят весть, Не счесть вам реликтовых ваших лет, И мне своих лет не счесть. Что ж, сосны Пицунды, в далекий час Шумела и наша весна, И буйвол и лилии были у нас, Была и своя тишина. В стране же, что старостью мы зовем, Живет со мной моря кусок, Те дни, куда мы в сновиденьях идем, То солнце, те сосны, песок… Между 1970 и 1977

4. ЦХЕНБУРТИ (Национальная конноспортивная игра с мячом)

Мне кажется, Что в жизни я играю Еще в цхенбурти. Конь еще в игре, Все правила, как я, Он тоже знает, И мы давно уж В схватке на горе. Всё кружит мяч Под конскими ногами, Года летят — Игра всегда права, А мы идем Азартными кругами, Сменяет май Осенняя трава. И блекнут зори, Зорями сменяясь, И конь храпит, И, голову задрав, Он спрашивает, Хищно улыбаясь: «Мы еще живы? Разве я не прав?!» — «Вперед, дружище! Нас зовет пространство, Крик игроков, Разлет других высот, А нужно нам: Палат ума убранство, Простое, как трава, И солнца теплый мед! Ты на дыбы встаешь И, разметая гриву, В заката жаркий бой Ныряешь с головой, Атака лет растет, И мяч уже лениво, Сам от игры устав, Уходит по кривой. Цхенбурти! Ты живешь? Ты слышишь, Конь зловещий, Еще игра идет — И в стремени нога. И всё скользит вокруг — Виденья, дни и вещи, Судьею жизнь в игре — И, как игра, строга! Когда последний раз И на последнем круге Ты упадешь, а я, Не изменив лица… Цхенбурти! Мы в игре и знаем — На досуге Нас вспомнят игроки — Игравших до конца!» Между 1970 и 1977

5. «В несчетные огни полночного Тбилиси…»

В несчетные огни полночного Тбилиси Врезается один далекий огонек, Он где-то там, в горах, под облаком повиснув, Зовет меня, как звук полузабытых строк. И прошлое опять, как гром зимою, грянет, Все тропы воскресив, восходы, вечера, Когда, скитаясь днем, я спал, где ночь застанет, Иль говорил о жизни до утра. Тот огонек напомнит Чиаури, Джуганский хор знакомых голосов, Крестьянский домик где-то на Ингури И первобытных таинство лесов. А я сижу в тбилисском царстве света, И уже поздно — полночь на дворе, И память вдруг, как старая комета, Осветит лес и домик на горе. Там огонек горит неугасимый, Как будто там, у тихого огня, Уверен в том, что не пройду я мимо, Седой хозяин снова ждет меня! Между 1970 и 1977