Стихотворения и поэмы

431. НАШЕСТВИЕ ЛЕСА

Смолистый норд столицей взмыл, Лес на город прыгнул, залил И в камень когти запустил, Так хмурим губы, если жаль нам, Так когти выпускаем мы. Мох шел по стенам, скуп и скор, Бетон трещал и частью вымер, Кусты пустели, точно вор, Перегруженный золотыми. Прибой ветвей ломал заборы, Мел тополевою трухой, И самый дерзкий, самый скорый Жил под надзором лопухов. Тогда мы создали отлив, Щепой метало, сором, дымом, Чтоб всё, что было истребимо, — И лес и мох, испепелить. И лишь дубы остались… Шорох Умов их теплых перейми, Вот так же гордо мыслят воды, Так губы полнятся свободой, Так вихри двигают людьми. 1924

432. НОЧЬ В ГОСТЯХ

Моя родня не гордая, Гуляет ночь над городом С ухаба на ухаб, Над рынками — там гири спят, Там — птичьи потроха. Дыша щетиною в виски, Взлохматив синий чуб, Ты, ночь, ты можешь дружески Узнать, чего хочу. Ты издалека — ты кочуешь, Поговорим, как я ночую. В мерцаньях старого стекла, Как в неизменной полынье, Весь городской архипелаг С шестиэтажья виден мне. Ползучий свист любых забот Там мелкой дрожи учит, Признайся, ночь, с тобой Я видел виды лучше. Мы всё делили поровну, Чтоб жадностью не мучиться, Мне скучно здесь, моя родня, Моих высот попутчица. Мне скучно здесь оберегать Моих привычек берега От незнакомого врага. Тут меня прерывает синяя тьма: «Я не сбегала, как ты, с ума!» Гудит ночная голова И плещет руганью на ощупь. «Вам приказали зимовать, Ты логово схватил попроще. Ты окопался здесь, но есть Прорыв в зимующей ограде, Блуждает начатая песнь, С тобой за стол садится рядом. Не объяснить ей нипочем, Что спроса нет, что мы зимуем, Что слово взяли на учет, Как разновидность боевую. Переменяют на лету Привычки, навык ненароком, Но ты не можешь, ты не ртуть, Чтоб перекатываться боком». «Так что ж сдаваться, ночь моя, Иль отступать при каждом слове? Зимовье здесь — так я нарочно Перетряхну зимовье. Еще стучат отряды слов, Их возраст самый валкий, А что до птичьих потрохов — Пусть их храпят вповалку…» И вижу, что нет ответа у ночи, И только седеет звездный кушак, И только жирней, торопливей, короче В ухабах столицы звенит ее шаг. Между 1923 и 1925

433. ГЛАДИАТОР

Повседневных мелочей круглый цирк Оглушает, и пылит, и зовет. Его крик летит петлей во все концы, Роет память, словно землю старый крот. И под грохот самой комнатной трубы, Под сиянье лишаев на потолке, Появляется, как вепрь, жесткий быт Гладиатору в измятом пиджаке. От свидетелей окрестности черны, Быт идет, остря клыки между дел, Через речи переходит, через сны, Отдуваясь на арене, как в воде. Его гнева мне знакома толщина, Что вскипает, по обычаю урча, Его хитрости измерена струна Вплоть до пены, доплеснувшей до плеча. Ежедневно перед толпами тревог Гладиатором в изношенных штанах Я красуюсь, не щадя ни рук ни ног, Я оспариваю вепря черный шаг. Он и к песенному вызову глухой, Полуслеп он и, в конце концов, ничей, Пляшет, харкает бумажною трухой, Душит пылью нестерпимых мелочей. Лишь запомнив и дела и песни те, Что друзьями были мне, На бой бреду, Спотыкнусь ли в западне, на нищете, В одиночество ль, как в яму, упаду,— И пройдет амфитеатрами заря, Та, последняя, что смоет, как прилив. Если ж падать, так уж падать, разъярясь, Хоть одно ребро у вепря проломив. 1928

434. К РАЗГОВОРУ

Ни при чем тут подобье жиденькой крови, Называемой чаем, отставьте и речь — Речь любая годна мертвецу в изголовье, Дорогие товарищи! Совесть — стеклянная вещь. Один Велемир — дервиш русского имени — Мог мечтать о стеклянном жилище сквозном, Когда право бунтующей крови он выменял Лишь на право стоять пред открытым окном. Этот славный покой может сделаться кличем, Как пример его совести — стоязычной притчей, Я не дервиш — добытчик на узкой волне, Пусть я только боец, только черный добытчик Биографии, тесной вполне. Из совести делать плавучий аквариум Не берусь — пусть, темнея пером, Буду взят я под выстрел в охотничьем зареве, С добычей в клюве моем. 1929

ПЕСНИ КАЖДОГО ДНЯ 1975–1979

435. «Этот год прошумел…»

Этот год прошумел Надо мною Буревестника Темным крылом, Но сиял мне За тьмы пеленою, Мир, овеянный Вашим теплом! В этом мире, Как после сраженья, Меж разбитых окопов, Я жил, Снова вольно дышал, Без смущенья Народившимся Днем дорожил. Стиховой насыщался Отрадой, Чтобы пламень Восторга не гас, Чтобы видеть, Как жизни вы рады, Что так жарко Приветствует вас. Пусть мне в мудрость Открыты ворота, Слов услышал я Медленный звон: «Трудолюбье», «Раздумье», «Работа» — Как сказал Старина Цицерон. Я согласен с ним, с мудрым, Конечно, Но живу, хлопочу, Не молчу, Понимаю, Что это не вечно, Но продолжить Всё это хочу! Пусть с годами Все дни будут строже, Как прилив Вечно новой волны, Пусть и вы в этой жизни Мне тоже, Как и жизнь, Неповторно даны!

436. «Этот год…»

Этот год, что был горестно-горек, Затаим в своей памяти мы, Эту красную шляпу над морем, Эту зимнюю бабочку тьмы. Этот год, что ворвался разбойно, Табуны заарканив тревог, Всею тяжестью дней неспокойных Жизнь тиранил и ранил, как мог. Но в глубинах мучений незримых, Среди враз обвалившихся бед, Жизнь, сомненьем и болью палима, Вдруг нашла в себе силу и свет. Дни, прошедшие словно в тумане, Все истаяли, как миражи, Сердце вдруг овладело всезнаньем, Скрытой радостью, жаждою жить, Год кончается — преобразивший, Изменивший всей жизни порыв, По-другому смотреть научивший — Новой прелестью вас одарив!

437. «Солдат-связист…»

Солдат-связист, раз провод разорвало, спешит концы найти — соединить, и сколько б раз ни рвало минным шквалом, как и связист, тот провод должен жить. И если нету запасной катушки, держи руками провода концы… Не счесть часов, неистовствуют пушки, и падают под минами бойцы. А он стоит, боец стоять обязан, пока к победе битва не придет. И я стою, такой же клятвой связан, и только счет моих потерь растет. Проходят дни, неумолимо, мимо, я в битве жизни, сердцем не дрожа, как тот связист, стою неутомимо — Нить Будущего к Прошлому прижав!

438. ИСПОРЧЕННЫЙ ТЕЛЕВИЗОР

Я не знал, что он испорчен, Телевизор тот — цветной, Я включил, и, между прочим, Встал конгресс передо мной. Сразу вижу — иностранцы, Всех ученых степеней, В их уме совсем не танцы — Тайны мира им видней. Я смотрел с большим вниманьем, Вдруг картина вся не та, Заплясало всё собранье Жуткий танец живота. Вся с ума сошла орава, И почтенные мужи, Изгибаясь влево, вправо, Лихо начали кружить, Расширяясь как-то книзу, Утончаясь в вышину… И направил телевизор Я на новую волну. Театр. Совсем другие лица И другие тут дела, И предстала мне певица, Что красоткою была. Но едва она запела, Как румянец заиграл Желто-красный, черно-белый И лица исчез овал. И пятнистой, как гиена, Стала прежняя краса, И в глазах дымилась пена, Как у бешеного пса. И она, плясуньей ставши, Стала длинной, как верста, Баядеркой, танцевавшей Жуткий танец живота. Не дослушав в страхе пенья, Переставил я волну, Предо мной — столпотворенье, Точно мир идет ко дну. И Нью-Йорка небоскребы Зашатались, стали вдруг — Словно сам сместился глобус — Падать замертво вокруг. Это зрелище, конечно, Было странно в наши дни, Потому что вдруг беспечно Встали снова в ряд они. И опять шатались — ужас! — Точно их влекла мечта Поплясать в компаньи дружной Жуткий танец живота… Телевизор был испорчен, Весь цветной его настрой… Но пришел я поздно ночью К мысли новой и простой. Вдруг экран-то не буксует, И душа его чиста, И планета вся танцует Жуткий танец живота. Кроме нас, завоевавших Будущее, кроме нас, Всё на свете расшатавших, Всё шатается сейчас. Телевизор смотрим с вами — Что поделать — суета — И в его мы видим раме — Всюду — танец живота!

439. «Мы жили и хорошим людям…»

Мы жили и хорошим людям Смотрели радостно в глаза. «Мы жили, да, и жить мы будем!» — Как дед мой некогда сказал. Мы не боимся правды голой, Дни нашей осени придут — Мы осень сделаем веселой, И в скуке дни не пропадут. Веселье сердца нам поможет — А всем недугам мы на страх, Как в ассирийском доме, рожи Мы намалюем на дверях. Чтобы и черти и недуги, Увидев маски, рожи те, Бежали, задрожав в испуге, И растворились в темноте. Мы сделаем веселой осень, И пусть гостей хоть будет сто, Мы всех гостей своих попросим За наш — здоровья полный — стол!

440. «Вдруг прошлого битвы придут, как во мгле…»

Сверкая в бумажном моем барахле…

Н. Тихонов. «Поиски героя»

Вдруг прошлого битвы придут, как во мгле, Нежданно, среди разговора. «Но старая шпора лежит на столе, Моя отзвеневшая шпора». Ту шпору я с немца убитого снял, Гусарами смерти их звали, Свою — я в бою, в перебежке сломал, На каменном, помню, развале. Столетья не меньше прошло с того дня, А помню я бой, как вчерашний, Денис ли Давыдов окликнул с коня, Хрустицкий ли с танковой башни? Все спутались годы — уж память не та, Шершавей старинного снимка. Живет еще в мире зари красота, И вы — той зари побратимка. На давней заре повидать привелось — Когда нас на бой провожали, Нам девушки наши, взяв ленты из кос, На шашек эфесы вязали. И кажется мне, что я снова стою, Судьбы разрывая завесу, Что снова вы вяжете ленту свою К невидимой шашки эфесу.

441. ПУТЕШЕСТВИЕ ВНУТРЬ СЕБЯ

Как в лабиринте, сам в себе бродил, Слепым во мраке шел и спотыкался, И прошлого я тени находил, И сам от них в тени теней спасался. Запутывался в паутине слов, Над сердцем страсти стаями кружили, Я доходил и до таких углов, Где укоризны, как ехидны, жили, Шипя зловеще: «Нас, смотри, не тронь», И прошлое синело старым жаром, И лишь подземный стиховой огонь Светил всему восторгу и кошмару. Мой лабиринт, казалось, не имел Конца и края, но я помнил всё же — Я выйду к свету — неба я хотел И вас под небом видеть жаждал тоже. Я вышел. Надо мною небеса, Где Козерога крылья пролетели. Знак Зодиака, мой Стрелец — он сам Нацелил лук в неведомые цели…