Стихотворения. Рассказы. Пьесы

ХВАЛА СОМНЕНИЮ

Хвала сомнению! Приветствуйте Радостно и с уважением того, Кто проверяет каждое ваше слово, как подозрительную банкноту. Будьте мудрыми и не считайте Ваше слово непогрешимым. Читайте историю, и вы узнаете, Как непобедимые армии спасались паническим бегством. Любые неприступные крепости Однажды берутся приступом. И хотя Отплывавшая Великая Армада была неисчислима, Вернувшиеся корабли Было легко сосчитать. Настал день, и человек одолел Неодолимую горную вершину, И корабль достиг берегов Безбрежного океана. Как прекрасно недоверчивое покачиванье головой По поводу бесспорных истин! Хвала врачу и его храброму вторжению В болезнь, почитаемую безнадежной! Но прекраснейший вид сомнения — это Когда отчаявшиеся и ослабевшие Вновь подымают головы, перестав верить В несокрушимую силу своих угнетателей! Сколь нелегок был путь к этому выводу! Скольких стоил он жертв! Как трудно было увидеть, Что это именно так и никак не иначе! Однажды, вздохнув облегченно, вписал человек свой закон в Книгу Знаний. Уже долго он значится в ней, и многие поколенья Живут, признавая его как вечную мудрость И презирают тех, кто ему не обучен. Но может случиться, что новый опыт Когда-нибудь возбудит недоверье к закону. Возникнет сомнение! И вот однажды Другой человек, все продумав и взвесив, Вычеркнет из Книги Знаний старый закон. Погоняемый грубыми окриками, выстукиваемый Бородатыми врачами на предмет определения Его годности для казармы и фабрики, надзираемый Блюстителями порядка со значками и бляхами, наставляемый Велеречивыми попами, которые вколачивают ему в голову Книгу, сочиненную самим господом богом, поучаемый Раздражительными педантами, — Стоит бедняк и слышит, Что наш мир есть лучший из миров и что дыра В крыше его лачуги богом самим предусмотрена. Конечно, ему нелегко Этот мир подвергать сомнению. Обливается потом рабочий, строящий дом, в котором не он будет жить, Но ведь ишачит и обливается потом и тот, кто строит дом для себя. Сколько их, благонадежных, никогда сомненья не ведавших! Их пищеваренье великолепно, непогрешимы их взгляды. Фактам не верят они, верят одним лишь себе. Коль на то уж пошло, Сами факты должны им верить. Их терпенье к себе Безгранично. И убедительнейший аргумент Встречают они с тупой подозрительностью стукача. Благонадежным, которые никогда не сомневаются, Противостоят размышляющие, которые никогда не действуют. Они сомневаются не для того, чтобы к решенью прийти, а Для того, чтоб от него уклониться. Головы им Затем лишь нужны, чтоб покачивать ими. С озабоченной миной Предупреждают они пассажиров тонущих лайнеров О том, сколь опасна вода Под топором убийцы Их занимает вопрос: а он разве не человек? Под нос себе бормоча, что предмет еще мало изучен, Они отправляются спать. Вся их деятельность состоит В том, что они колеблются. Их любимая фраза; Выводы делать рано. Итак, хвалу воздавая сомнению, Не превращайте его в самоцель — Так недалеко и до отчаянья! Чем поможет способность к сомненью тому, Кто решенья принять не способен! Тот, кто довольствуется немногими основаниями, Действуя, может ошибиться; Но кто нуждается в слишком многих, Тот в минуту опасности бездействует вовсе. Ты, коль скоро ты вождь, не забывай: Ты им стал потому, что ты сомневался в вождях! Так признай и за ведомыми Право на сомнение!

ХВАЛА ЗАБЫВЧИВОСТИ

Спасение в забывчивости! Как иначе Ушел бы сын от матери, его вскормившей, Передавшей ему свою силу, А теперь мешающей ему себя испытать? Как иначе Ученик покинул бы учителя, Передавшего ему знания? Ведь когда знания переданы, Ученик должен выходить на свою дорогу. В старый дом Въезжают новые жильцы. Если бы там оставались строители, Места для всех не хватило бы. Печка греет. О печнике Не вспоминают. Пахарь Не признает свой каравай. Как мог бы человек вставать с постели утром, Если бы не стирающая все следы ночь? Как мог бы шестикратно сбитый с ног Встать в седьмой раз, Чтобы перепахать каменистую землю, Чтобы взлететь в грозные небеса? Силу человеку Придает слабость его памяти.

КОСТЫЛИ

Много лет не будучи счастливым, К доктору пошел я на прием. — Для чего, — спросил он, — костыли вам? — Я ответил: — Я, профессор, хром. Молвил он: — Скажу тебе заране, Вовсе ни к чему тебе врачи. Ты хромаешь из-за этой дряни, Ну, теперь шагай, беги, скачи!.. Хохоча, взмахнул он костылями, И, переломив их пополам, Он обломки, точно старый хлам, Кинул в печку, где гудело пламя. Смехом исцелен я. Без усилья Я теперь хожу, как он и ты. Лишь увидев издали костыль, я Чую приближенье хромоты.

¹⁹³⁸

ПАРАД СТАРОГО НОВОГО

Я стоял на холме и оттуда увидел приближение Старого, но оно выступало в обличии Нового. Оно выползало, опираясь на новые костыли, никем не виданные доселе, и смердело новым гнилостным духом, никому не ведомым до сих пор. Камень волокли как самое новейшее изобретение, а разбойный рев горилл, молотящих себя кулаками в грудную клетку, выдавался за последнее слово в музыке. Там и тут виднелись отверстые могилы, которые опустели, в то время как Новое продвигалось к столице. Повсюду было немало таких, от чьего вида делалось жутко, и они кричали: «Вот приближается Новое, будьте новы, как мы!» И кто слушал, слышал только сплошной их вопль, но кто еще и смотрел, тот мог увидеть и тех, которые не кричали. Так двигалось Старое, наряженное под Новое, но в своем триумфальном шествии оно влекло и Новое за собой, но это Новое было представлено как Старое. Новое шло в оковах и в отрепье, которое все-таки не могло скрыть цветущую плоть. Шествие двигалось ночью, но небо пылало от пожаров, что и было признано утренней зарей. И вопли: «Это идет Новое, это все ново, поприветствуйте Новое, будьте новы, как мы!» — звучали бы еще более отчетливо, если бы их не перекрывала орудийная канонада.

ИЗ КНИГИ «СВЕНДБОРГСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ»

ЭПИГРАФ К «СВЕНДБОРГСКИМ СТИХОТВОРЕНИЯМ»

Приют обретя под датской соломенной кровлей, Здесь я, друзья, слежу за вашей борьбой. И отсюда Шлю вам, как прежде, стихи мои, — через пролив и леса, Стихи, рожденные мыслью о лицах, залитых кровью. Те, что дойдут до вас, используйте осторожно! Только ветхие книги, только обрывки известий Были источником знаний моих. И если мы встретимся снова, С радостью я опять к вам поступлю в ученье.

1939

ИЗ ЦИКЛА «АЗЫ О ВОЙНЕ-НЕМЦАМ»

У ВЫСОКИХ ГОСПОД Разговор о еде считается низменным. Это потому, что Они уже поели. Люди из низов Покидают землю, Так и не изведав вкуса хорошего мяса. К вечеру они уже слишком измучены, Чтобы подумать о своей жизни, О том, с чего они начали свой путь И чем его закончат. Они еще не видели Ни горных круч, ни вольных морских просторов, А уже наступает их последний час. Если люди из низов Не будут думать о низменном, Они никогда не возвысятся. МАЛЯР ГОВОРИТ О ГРЯДУЩИХ ВЕЛИКИХ ВРЕМЕНАХ. Леса еще растут. Поля еще плодоносят. Города еще целы. Люди еще живы. РАБОЧИЕ ТРЕБУЮТ ХЛЕБА. Купцы требуют рынков. Руки, пребывавшие в невольной праздности, снова работают; Они изготовляют снаряды. ТЕ, ЧТО КРАДУТ МЯСО С НАШЕГО СТОЛА Проповедуют довольство жизнью. Те, что получают мзду, взимаемую с нас, Требуют жертвенной готовности. Нажравшиеся досыта обращаются к голодным с речами О грядущих великих временах. Те, что толкают страну в пропасть, Объявляют управление государством Недоступным разумению простого человека. ГОСПОДА ГОВОРЯТ: МИР И ВОЙНА Совершенно различны по своей природе. Но их мир и их война — Все равно что ветер и буря. Война возникает из их мира, Как ребенок из чрева матери. Она несет на себе Черты наследственного сходства. Их война уничтожает все, Что не успел уничтожить их мир. НОЧЬ. Супруги ложатся в постели. Не пройдет и года — На свет появятся сироты. НА СТЕНЕ БЫЛО НАПИСАНО МЕЛОМ: «Они готовят войну!» Того, кто это написал, Уже нет в живых. КОГДА ОТГРЕМЕЛА ПРОШЛАЯ ВОЙНА, Остались победители и побежденные. У побежденных простой народ голодал. Простой народ голодал и у победителей. ЕСЛИ РАЗДЕЛИТЬ ПОМЕСТЬЯ ПРУССКИХ ЮНКЕРОВ, То к чему тогда завоевывать поля украинских крестьян? Если завоевать поля украинских крестьян, То от этого лишь умножатся поместья прусских юнкеров. ГОСПОДА ГОВОРЯТ, ЧТО АРМИЯ Образец народной общности. Чтоб узнать, так ли это, Нужно заглянуть На воинскую кухню. Все сердца должны быть воспламенены Общим чувством, Но в котлы заложен Разный харч. ВО ВРЕМЯ МАРШИРОВКИ МНОГИМ НЕВДОМЕК, Что враг находится во главе колонны. Голос, подающий команду, — Это голос врага. Произносящий грозные речи против врага — Сам враг. ГЕНЕРАЛ, ТВОЙ ТАНК — МОГУЧАЯ МАШИНА. Он сметает с лица земли целые рощи и перемалывает сотни людей. Но у него есть один изъян: Для него требуется водитель. Генерал, твой бомбардировщик — могучая машина. Он летит быстрее вихря и поднимает больше, чем под силу слону. Но у него есть один изъян: Для него требуется механик. Генерал, человек — орудие очень пригодное для твоих целей. Он может летать и может убивать. Но у него есть один изъян; Он умеет думать.

НЕМЕЦКАЯ ПЕСНЯ

Снова слова: великие времена, (Анна, Анна, не плачь.) Снова в лавке растет цена. Снова слова: доблесть и честь. (Анна, Анна, не плачь.) Снова в доме нечего есть. Снова слова о победах в войне. (Анна, Анна, не плачь.) Их бояться нечего мне. Шагают войска сурово. (Анна, Анна, не плачь.) Когда я приду сюда снова, Я приду под иными знаменами.

¹⁹³⁶

БАЛЛАДА О МАРИИ ЗАНДЕРС, «ЕВРЕЙСКОЙ ШЛЮХЕ»

1 В Нюрнберге они сочинили закон. И заплакали женщины, разделявшие ложе Не с теми, с кем следовало по закону. «В предместьях говядина дорожает, Барабанные шкуры — в клочья! О господи, то, что они замышляют, Случится нынешней ночью». 2 Мария Зандерс, волосы твоего возлюбленного слишком темны. Уж лучше сегодня не будь с ним такой, Какой ты была вчера. «В предместьях говядина дорожает, Барабанные шкуры — в клочья! О господи, то, что они замышляют, Случится нынешней ночью». 3 Мама, дай мне ключ. Не так уж все это страшно: Луна как луна! «В предместьях говядина дорожает, Барабанные шкуры — в клочья! О господи, то, что они замышляют, Случится нынешней ночью». 4 В девять утра Ее провезли по городу В ночной рубашке, с доской на груди, Остриженную наголо. Улица ревела. Мария Глядела холодно. «Дорожают в предместье говяжьи туши. Гитлер и Штрайхер шагают к славе. О боже, когда б мы имели уши, Мы знали бы, что они сделают с нами».

¹⁹³⁵

БАЛЛАДА ОБ ОСЕКСКИХ ВДОВАХ

Осекские вдовы в черном тряпье В Прагу пришли в печали: — Снизойдите, люди, к нашей судьбе! Наши дети не кормлены. Горе в семье. Их отцы в ваших шахтах пропали. — Как, — спросили пражские господа, — Осекским поможем вдовам? Осекские вдовы в черном тряпье Подошли к полицейским солдатам: — Снизойдите, люди, к нашей судьбе! Наши дети не кормлены. Горе в семье… — Но солдаты подняли приклады. — Так, — сказали солдаты, — и только так Осекским поможем вдовам. Осекские вдовы в черном тряпье Наконец прорвались в парламент: — Снизойдите, люди, к нашей судьбе! Наши дети не кормлены. Горе в семье. — И парламент во весь регламент Начал прения: — Как, депутаты, как Осекским поможем вдовам? Осекские вдовы во вдовьем тряпье Под открытым остались небом. Но ведь кто-то же должен в Праге помочь? Осыпала ноябрьская хмурая ночь Вдов холодным и мокрым снегом. Хлопья снега тихо шептали: — Так Осекским поможем вдовам.

¹⁹³⁴

ПОРТНОЙ ИЗ УЛЬМА

(Из «Детских песен»)

«Я умею летать, епископ, Посмотри, как я летаю», — Портной попу сказал. И полез он все выше и выше, И на самой церковной крыше Он себе большие крылья привязал. «Все это враки, дети, Нечего тут толпиться. Человек летать не может, Человек не птица», — Так епископ ответил. «Портной отдал богу душу», — Сказали епископу люди. — Погиб чудак портной. Развалились крылья на перья, Он лежит под церковной дверью На холодной жесткой мостовой. Епископ сказал: «Мы будем В колокол бить и молиться. Человек летать не может, Человек не птица», — Сказал епископ людям.

¹⁹³⁴

СЛИВА

(Из «Детских песен»)

Среди двора она росла, Она была совсем мала. Вокруг нее ограда, Ее давить не. надо! Она растет который год, А все никак не подрастет. Ах, невозможно это Без солнечного света! Как, это слива? Что за диво! Плодов и не бывало там. Но то, что это все же слива, Заметно по листам.