Стихотворения

88. «Как ты — я с отроческих дней…» {*}

Ю. Р.

Как ты — я с отроческих дней влюблен в веселую опасность… Друг милый, родственную ясность я узнаю в душе твоей. Мы беззаботно сердцем юны… (Пусть муза хмурится моя!) На хрупкой арфе бытия перебираем те же струны; и в соловьином забытьи поем, беспечно принимая от неба жизненного мая грозу и радугу любви. Нам до грядущего нет дела, и прошлое не мучит нас. Дверь черную в последний час мы распахнем легко и смело. Я верю сказкам вековым и откровеньям простодушным: мы встретимся в краю воздушном и шуткой звезды рассмешим… 1919

89. УТРО

Как светлозарно день взошел! Ну, не улыбка ли Господня? Вот лапки согнутые поднял нежно-зеленый богомол. Ведь небеса и для него… Гляжу я, кроткий и счастливый. Над нами — солнечное диво, одно и то же Божество!

90. «На ярком облаке покоясь…»

На ярком облаке покоясь, ты проплываешь надо мной. Под липами, в траве сырой я отыскал твой узкий пояс. Он ослепляет серебром… Я удаляюсь… В песне четкой я расскажу дриаде кроткой об одиночестве моем… Под липами — ручей певучий; темнеют быстрые струи… Подкидывают соловьи цветные шарики созвучий… Вот и янтарная луна. В луче вечернем, чародейном ты дуновеньем легковейным на небеса унесена…

91. СКИФ

Ночь расплелась над Римом сытым, и голубела глубь амфор, и трепетал в окне раскрытом меж олеандров звезд узор. Как бы струя ночной лазури, плыл отдаленный лиры звон. Я задремал на львиной шкуре средь обнаженных, сонных жен. И сон мучительный, летучий играл и реял надо мной. Я плакал: чудились мне тучи и степи Скифии родной!

92. «Я был в стране Воспоминанья…» {*}

Я был в стране Воспоминанья, где величаво, средь сиянья небес и золота песков, проходят призраки веков по пирамидам смугло-голым; где вечность, медленным глаголом вникая в сумерки души, волнует путника, — в тиши пред сфинксом мудрым и тяжелым. Ключ неразгаданных чудес им человечеству завещан… О, глаз таинственный разрез!.. На глыбе голубой, средь трещин, застыл божественный Рамзес в движенье тонко-угловатом… Изиды близится закат; и пальмы жестко шелестят, и туч — над Нилом розоватым — чернеют узкие струи… Там — на песке сыром, прибрежном — я отыскал следы твои… Там — в полудымке, в блеске нежном — пять тысяч лет тому назад — прошла ты легкими шагами и пела, — глядя на закат большими, влажными глазами… <23 ноября 1921>

93. «О, встречи дивное волненье…»

О, встречи дивное волненье! Взгляд зоревой… Крылатый крик… Ты осязаемо, виденье! К тебе я трепетно приник… Я по морям туманным плавал, томился в пасмурной стране, и скучный бог и скучный дьявол бесцельно спорили во мне. И на полночных перепутьях Страсть появлялась предо мной — босая, в огненных лоскутьях, с закинутою головой… Но не просил я ласок ложных; я тосковал в садах земных… Среди сомнительных и сложных искал я верных и простых. О, достиженье, крылья, зори! Мечта оправдана вполне! С алмазной песнею во взоре ты наклоняешься ко мне…

94. ПЧЕЛА

По ночам — во мгле лазурной — вспоминаю жизнь мою; поцелуев мед пурпурный в сотах памяти таю. На заре — в тени росистой — о грядущем сны мои, о цветах — в траве душистой по краям путей любви. А уж в полдень полновластный — в ту весеннюю страну прилечу пчелою красной и к твоим устам прильну!

95. ПЕТР В ГОЛЛАНДИИ

Из Московии суровой он сюда перешагнул. Полюбил он моря гул, городок наш изразцовый; и бродил вдоль берегов, — загорелый, грубый, юный. Ветер. Пепельные дюны. Стук далеких топоров. Разноцветные заплаты парусов над рябью вод. Стая чаек. Небосвод, — как фаянс, зеленоватый. Были мудры вечера. Кружки. Сонные соседи. Думы голосом победы звали плотника-Петра. У стола мечтал он важно. Четко тикали часы. Помню: жесткие усы, взор жестокий и отважный, тень локтей и головы, полки в маленькой таверне, и на печке — блеск вечерний и квадраты синевы.

96. РОССИЯ {*}

Не всё ли равно мне, рабой ли, наемницей, иль просто безумной тебя назовут? Ты светишь… Взгляну — и мне счастие вспомнится. Да, эти лучи не зайдут. Ты в страсти моей, и в страданьях торжественных, и в женском медлительном взгляде была. В полях озаренных, холодных и девственных, цветком голубым ты цвела. Ты осень водила по рощам заплаканным, весной целовала ресницы мои. Ты в душных церквах повторяла за дьяконом слепые слова ектеньи. Ты летом за нивой звенела зарницами, в день зимний я в инее видел твой лик. Ты ночью склонялась со мной над страницами властительных, песенных книг. Была ты и будешь. Таинственно создан я из блеска и дымки твоих облаков. Когда надо мною ночь плещется звездная, я слышу твой реющий зов. Ты — в сердце, Россия. Ты — цель и подножие, ты — в ропоте крови, в смятенье мечты. И мне ли плутать в этот век бездорожия? Мне светишь по-прежнему ты. 1918; Крым

97. «Эту жизнь я люблю исступленной любовью…»

Эту жизнь я люблю исступленной любовью… По заре выхожу на крыльцо. Из-за моря багряного пламенной кровью солнце буйно мне плещет в лицо… Дуновенья весны, как незримые девы, с ярким смехом целуют меня. Многозвучная жизнь! Лепестки и напевы, и на всем — паутина огня! И когда всё уйдет, и томиться я буду у безмолвного Бога в плену, — о, клянусь — ничего, ничего не забуду и на мир отдаленный взгляну. С сожаленьем безмерным и с завистью чудной оглянусь — и замру я, следя, как пылает и катится шар изумрудный в полосе огневого дождя! И я вспомню о солнце, о солнце победном, и о счастии каждого дня. Вдохновенье я вспомню, и ангелам бледным я скажу: отпустите меня! Я не ваш. Я сияньем горю беззаконным в белой дымке бестрепетных крыл, и мечтами я там, где ребенком влюбленным и ликующим богом я был! 18 марта 1919

98. КИПАРИСЫ

Склонясь над чашею прозрачной — над чашей озера жемчужной, три кипариса чудно-мрачно шумят в лазури ночи южной. Как будто черные монахи, вокруг сияющей святыни, в смятенье вещем, в смутном страхе, поют молитвы по-латыни.

99. ЕЩЕ БЕЗМОЛВСТВУЮ {*}

Еще безмолвствую и крепну я в тиши. Созданий будущих заоблачные грани еще скрываются во мгле моей души, как выси горные в предутреннем тумане. Приветствую тебя, мой неизбежный день. Всё шире, шире даль, светлей, разнообразней, и на звенящую, на первую ступень всхожу, исполненный блаженства и боязни. 5 апреля 1919; Крым

100. СТАМБУЛ

Всплывает берег на заре, летает ветер благовонный. Как бы стоит корабль наш сонный в огромном, круглом янтаре. Кругами влагу бороздя, плеснется стая рыб дремотно, и этот трепет мимолетный — как рябь от легкого дождя. Стамбул из сумрака встает: два резко-черных минарета на смуглом золоте рассвета, над озаренным шелком вод. Апрель 1919; Золотой Рог

101. «По саду бродишь и думаешь ты…»

По саду бродишь и думаешь ты. Тень пролилась на большие цветы. Звонкою ночью у ветра спроси: так же ль березы шумят на Руси? Страстно спроси у хрустальной луны: так же ль на родине реки ясны? Ветер ответит, ответят лучи… Всё ты узнаешь, но только смолчи. Фалер