Стихотворения

VI.

Нет, хорошо — спасибо преисподни!
– Так посидеть… Уют — тянуть Бенедиктин, Глядеть знакомое и думать, как сегодня, О том, о сем, с луною на один. Весь этот маринад еще пра-пра варили И что ж — довольствуются им и до сих пор, Пра-пра, тe все-же так иль этак жили, А эти — тянут тухленький раствор. На что им жизнь? Они не знают жизни! Водою мертвой спрыснуты… А брызни Живой водой — какой переполох У всех, во всем, у этих даже блох!

VII.

«И нужно ли? Раз жизнь захочет — надо, А не захочет — так тому и быть: Для жизни — щебень, в небесах — награда… И мнe пора-б и плюнуть, и забыть. Да старая привычка — лезть без толку, Куда не след! Вот в чем печаль… Смотрю, На лестницу забравшись, к Каде в щелку — Тоска гнетет, тоска и злишься на зарю, Которая опять в камин загонит, Опять покойника по чину похоронит, И будут на спину валить тебе дрова, И будет огненной седая голова.

VIII.

«Ах, если б снова жить! не дедом быть, а Петей! Я был ведь не дурен, я был красноречив… Графиней Ланговой я был замечен в свете И приглашен в салон — и это ведь не миф!…» Дед замолчал и, видит, Лунный Мальчик Вдруг соскочил с луча и подошел к нему И улыбается; грозит, согнувши пальчик, И говорит, колебля полутьму: — Ты хочешь жить, мертвец? Я — мертвых оживитель, Профессия недавняя… Родитель Твой оживлен был мной за радужную, но — Он слова не сдержал и умер вновь давно…

IX.

— Теперь поручено мне требовать залога… Залог пустяшный — твой фамильный бриллиант. Он будет при тебe… не думай, ради Бога, Что мы жулье, что я такой же франт, Как внук твой, Константин! Останется с тобою Твой бриллиант, но — заложить, продать Его не сможешь ты. Он закреплен судьбою Отнынe за бюро, которым воскрешать Тебе подобных послан я в ущербы Луны… Согласен? В день, как опушатся вербы, В двенадцать дня начнешь ты жить таким, Как ты хотел; ну — мне, пора к другим…-

X.

Сказал — исчез. И дед вскочил в волненьи, По комнатам забегал меж лучей Томительной луны; перевернул в смятеньи Бенедиктин и — влез в камин скорей.

. . . . . . . . . . . .

Глава третья

I.

… А на верху сидит за лампой Кадя, Склонясь мечтательно над черным дневником, И, волосы распущенные гладя, Чертит по скатерти обломанным пером. И смотрят на нее девичьи безделушки — Немецкий целлулойд, китайские лягушки… И тикают на бронзовой змее Часы, бегущие к положенной черте.

II.

Ах, эти розовые, с клевером, обои И запах мыла фабрики Бодло, И звуки тишины, и непокой покоя — От них Спасителю в киоте тяжело. …А в дневнике стоит: «Одна — одна, как прежде, Царевной в тереме!… И к лику старых дев Причислюсь скоро, в сладостной надежде Иметь свой угол, юность претерпев. И только бы не стать безличной компаньонкой И нянчиться с хозяйскою болонкой… Нет, лучше бонной к детям!… Вот мечты — Мои мечты, уж и они пусты!

III.

«Забыты и усы и эспаньолка, И тихий баритон, и с поволокой взгляд… Для глупых вышивок тоскливая иголка, И для мадам Жиро ненужный слой помад! Ведь нет решимости пойти за первым встречным, А если б знали все, что этим я горю, Что верю ласкам я минутным, а не вечным… Яд близких мук в таинственном „люблю“! Зачем так лживо все, как лживо это платье? Зачем пожатье рук, где надобно объятье? И в правду ли нужнee жизни ложь? И слово ласк нужней, нужнее счастья нож?…

IV.

„Что ж, ткани разорвать и выйти обнаженной, Сказать — тебя хочу?… Зачем же снова ложь? Ведь только дневнику и в час завороженный, В ночной, безлюдный час ты правду отдаешь! И если б дверь случайно отомкнулась И чья-нибудь чужая голова, Кивнув из щели, тихо улыбнулась - Пусть даже зная все, чтоб не было стыда - Я б эту книжку в ящик зашвырнула, И ложь, вся ложь, ему в глаза взглянула И стала б говорить ненужные слова О том, что наскоро сложила голова“.

V.

И, перечтя ряды поспешных строчек, Разделась Кадя тихо у стола; На завтра вынула из вышитых сорочек Ту, что должна надеть по правилам была. Потом подставила к постели стул и свечку Зажгла на стуле; новый альманах Взяла с собой; легла, поправила колечко И стала листовать в прочитанных местах. Потом калачиком свернулась, прочитала Страницы две; без книги полежала; Взглянула раза два на дверь, на стул, в окно И, свечку потушив, заснула глубоко.

VI.

Но — долго после в полутьме тоскливой Катушку мышь катала по углам, И шорохи маячили трусливо, И смутный стол луна делила пополам… И глупые часы звонили рабским звоном, Раскладывая время по частям, Как дедушка пасьянс; и гасли по иконам Огни резных лампад, зажженных всем страстям. А в вытяжку, забытую прислугой, Весной тянуло, почками, дерюгой — Сырой дерюгой, крытых на ночь роз — И грохот поезда порывный ветер нес.

Часть первая

И я заснул; когда ж проснулся чутко,

Дышали розами земля и неба круг.

Вл. Соловьев.

Глава первая

I.

В апреле ночь — спокойный черный омут, С огнями звезд, струящихся ко дну… Не ветер, а ладонь, ласкающая дрему; Не шелест, а слова, зовущие ко сну. И бьется сон, как бабочка, в ресницах И заволакивает грезами глаза, И снится о бесшумных, легких птицах, Летящих вдаль, гдe тишь и бирюза… И грезятся трепещущие дали И солнце в водной розовой эмали; И корабли проникновенных снов Скользят из заводи в простор без берегов.