Стихотворения

XIII.

«Как видите», прибавила с улыбкой: «По родственному встретить вас спешу. А, знаете, я вас узнала б без ошибки — У вас с моим отцом я сходство нахожу До странности большое! Ну, смотрите: Такой же нос, такие же глаза… Не правда ль, Кадя? Сами поглядите! Вот он, его портрет! Ну, что? Я не права?… Да что же… Раздевайтесь! Пелагея!… Вот неожиданность… Чайку сейчас скорее, Должно-быть перезябли налегке?… Кадюша, вот — ключи… В буфете — ром, безе…»

XIV.

«Как вас зовут? Петр Николаич!? Чудо! Как моего отца! Позвольте, кто же вы? Какая же родня? Из Костромы? Откуда? Из Новгорода? Ну, конечно, — с Мсты!» Петр что-то отвечал, веселый от удачи - Все вышло глаже, чем воображал; За сахар Капка щурит глаз свой рачий; От треволнения у «тетки» задрожал По чашке чайник; Кадя тихо вертит Кольцо на пальцe, узким ногтем чертит По скатерти, узоры обводя И пристально за пальцами следя.

XV.

Дубовый стул, который сам он выжег; На чашке с крышкой памятный дракон; Знакомый вид безе, ванильных пышек, Погнутых канделябр и без крючков окон. И даже на сквозном стеклянном циферблате Стенных часов все тe же три часа… И только нет его в коричневом халате, И нет его жены с ее: «Comme-ca!» А тетка все расспрашивала Петю; И вышло так, что он один на свете Из всей семьи, дорогу пробивать Придется самому — протекции не ждать.

XVI.

Что кончил он филологом в Варшаве, И кончил только что, туманно впереди; Об них узнал во «Всей Москве» в Виндаве, Где у товарища гостил недели три… Ну, словом, врал, чтоб только отвязаться! Но, оказалось, тетка приняла Все к сердцу, предложила оставаться У них, помочь… Вообще мила была. И даже Петр был удивлен участьем К своей судьбе, но вспомнил о пристрастьи Ее быть патронессой — в мать пошла — И только думал: «надолго ль мила?»

XVII.

И только думал: для чего все это? О, маринад! Его уже он забыл, И вот теперь, когда с того он света Пришел, чтоб жить, так чудно жить, — он всплыл. Петр вздрогнул весь и весь насторожился; Взглянул по-иначе вокруг себя и вдруг, Вдруг вспомнил, что он здесь когда-то спился, Здесь, в этом доме, вынес столько мук. И неужель вся процедура снова? За взгляд один, за поцелуй, за слово Начнут по-прежнему тягуче распинать И тишина и с пологом кровать?

XVIII.

Два первых злых часа, когда дышать училась Вновь созданная грудь, когда его глаза Так были отданы и солнцу, что змеилось, Крутясь пылинками, на скатерти стола, И этой маленькой причудливой головке, Давно любимой и когда звеня Стучала кровь и — поднимались бровки, И верилось — хочу, и взглянешь на меня… Ведь эти два часа обвиты паутиной, И виснет под носом — Агриппки глаз совиный: Всю крошечную жизнь она подстерегла И с этой пышкой с маслом сожрала!

XIX.

«Где этот маленький комочек светлой пряжи, Клубочек шерсти солнечной? Он был Во мне, когда под звон часов из вражей, Унылый преисподни в жизнь я всплыл… Где первый мой апрель, в сенях меня заставший Перед стеклянной дверью, лаской глаз Лазурной девушки, как ангел открывавшей, Казалось, двери в рай, в божественный экстаз?… Ах, два часа назад, в апреле Так были огненны червонные капели, И крепкий воздух молодой земли Был болен невоздержанной груди!»

XX.

И не заметил Петр, от скучных дум нахмурен, Что попривыкла девушка к нему. С опущенным лицом он был совсем недурен, Таким несчастливым казался по всему. Он не заметил, как неслышно Агриппина Кь обеду одеваться уползла И унесла противный запах нафталина; Как Кадя осторожно подошла… И только голос вдруг услышал: «Не хотите ль»… Он вскинул взгляд — отпрянул бес-смутитель. Опять зацвел апрель, оборвалась тоска… …«Я вашу комнату вам покажу пока?»

Глава вторая

I.

По-новому все было в антресолях: Прорубленная дверь, навешенный балкон, И кабинет Петра был в новых р`oлях - Приезжей комнатой, с геранью у окон. Теперь она ему предназначалась, И много было радостного в том, Что проволока в тополях качалась И новенький трамвай катился под окном. И долго простояли на балконе В веселом щебетании и звоне Весенних птиц, скользивших на лучах, Как по тончайшей льдинке на коньках.

II.

И не было созвучных сочетаний В томившихся, несказанных словах, И нужно было глаз иносказаний И нежных притчей в сомкнутых губах; И тепловатые, обсохшие перила Так были ласковы к коснувшимся рукам… Звенели в желобах таинственные пилы — Не строили ли солнцу светлый храм? Не шли ли плотники в серебряных хитонах, С сияньем лиц, лучами обрамленных, Певучими стропилами туда, Гдe неба тонкая, последняя слюда.

III.

Хмельные дни, когда так близки дали, Когда любить так радостно-легко, Когда так искренни нажатые педали У светлых девушек, с косой через плечо. Как радостно, что темных слов не нужно, Что все поймут, что знают все мечты; И хаос ослепительный и вьюжный, В котором «вы» почти сложилось в «ты»… И их обоих закружило в хмелe… Что было в них? Бог весть! Пролеты голубели… В ушах звенела кровь, и темные зрачки Вдруг стали вдохновенно глубоки.