Столичный доктор. Том VIII

— Берем, — сказал я прапорщику. — Выписывайте ордер на немедленное занятие. И распорядитесь о выделении хотя бы десятка солдат для первоначальной расчистки.

Повернулся к Жигану:

— Работы — непочатый край. Вся надежда на тебя.

Хитрованец не расстроился.

— Стены толстые, опять же, место святое — авось, поможет! Рабочих найдем, материал подвезем! Через неделю тут будет не госпиталь, а картинка!

И работа закипела. Жиган с неукротимой энергией взялся за дело. На следующий день во дворе монастыря уже гудела толпа нанятых китайских рабочих, которые выносили мусор, вставляли стекла, чинили крыши. Откуда-то появились доски, печки-буржуйки, котлы для кухни. Солдаты, выделенные комендантом, не столько работали, сколько мешали, но создавали видимость военного присутствия. Агнесс с нашими немногочисленными слугами занялась уборкой тех помещений, что предназначались для жилья персонала и для первых палат.

Через пару дней начали прибывать первые сотрудники, направленные распоряжением Красного Креста. Первая — сестра Надежда Волконская. Высокая, строгая, лет сорока пяти, в сером платье и безукоризненно белом апостольнике, с проницательным взглядом и царской осанкой. В сопроводительных бумагах мелькали формулировки вроде «с согласия Её Императорского Величества», «уполномочена Главным управлением…». Сразу было ясно — дама не из простых. Волконская, но из какой ветви — не стал спрашивать. Показывать любопытство перед такими — себе дороже. Стало даже интересно, как она попала на фронт.

Волконская сразу оценила масштаб разрухи и объем предстоящей работы.

— Да поможет нам Господь, — сказала она, перекрестившись и глядя на меня. — Будем трудиться, князь. Порядок и чистота — прежде всего. Без этого и медицина бессильна.

Затем появился вольноопределяющийся медик Борис Лихницкий — румяный юноша с горящими глазами, только что со студенческой скамьи, полный энтузиазма и желания «служить Родине и науке». Он смотрел на меня с таким благоговением, что мне стало неловко.

— За честь почту работать под вашим руководством, ваше сиятельство! Я читал ваши статьи… Нас в университете учили по учебникам Баталова!

— К делу, Лихницкий, к делу, — прервал я его. — Работы хватит на всех. Принимайте аптечное имущество, если его привезут. В чем у меня есть серьезные сомнения.

Поставки шли через пень-колоду, мешали все кому не лень. Я вёл список всех «вредителей», с обещанием доложить Марии Федоровне. Помогало, но вяло — до Петербурга далеко, а местное начальство сидит в соседнем кабинете.

После Лихницского прибыло еще несколько фельдшеров, переведенных из армейских лазаретов — угрюмых, неразговорчивых мужчин, привыкших к военной службе. Среди них был и некто Петр Зубов, рекомендованный как толковый и опытный. Агнесс взяла под свое крыло двух санитарок, приехавших из России, — молоденькую институтку Варвару и вдову лейтенанта средних лет, решивших посвятить себя уходу за ранеными.

Я распределял обязанности, пытался навести хоть какой-то порядок в этом хаосе, осматривал помещения, планировал размещение операционной, перевязочных, палат для тяжело- и легкораненых, инфекционного отделения… Голова шла кругом.

Вечером второго дня, когда я, совершенно измотанный, стоял посреди будущего операционного зала — большой комнаты с высоким потолком, где рабочие как раз заканчивали белить стены, — я услышал за спиной знакомый хрипловатый голос:

— Эк вас угораздило, Евгений Александрович! Монастырь под госпиталь… Оригинально!

Я резко обернулся. Передо мной стоял кряжистый, невысокий человек лет пятидесяти, в шинели, с обветренным, но хитрым лицом и знакомыми смеющимися искорками в глазах. Бритый подбородок, густые усы… Сомнений быть не могло. Михеев. Доктор из питерской скорой!

— Александр Васильевич! Ты?! Какими судьбами?

Михеев расплылся в улыбке. Мы обнялись.

— Да вот, за длинной деньгой погнался. Позвонили из столичного Красного креста, предложили послужить. Думал, думал, потом решился. Семьи у меня нет, никто не всплакнет если что. Добрался до Харбина, а тут слух прошел — сам князь Баталов, светило наше, госпиталь Красного Креста открывает! Радость какая. Так что вот, принимайте пополнение! Опыт имеется, руки помнят!

Я искренне обрадовался. Михеев был специалистом от Бога. Такую практику прошел в скорой…

— Рад тебя видеть, Александр Васильевич! Очень рад! Ты мне здесь как воздух нужен будешь! Назначу тебя Помощником начальника госпиталя по медицинской части. Под твоим руководством будет штат старших докторов — коллежские и статские советники. Числом трое. Два хирурга плюс терапевт.

— А младшие врачи?

— Тоже трое ординаторов.

— Уже приехали?

— Пока нет, сам жду.

— А кто начальником по хозяйственной части?

— Ты его знаешь, Жиган.

— Ого! Помню, лично зашивал после покушения. Этот справится.

— Супруга моя будет отвечать за медицинских сестер и санитарок, пожалуй, это все — я развел руками — Дальше квадратное катай, круглое носи.

— Ну это завсегда так было в медицине. А в военной и подавно. Ладно, справимся.

* * *

Не прошло и нескольких дней, как территория у ворот нашего госпиталя-монастыря превратилась в подобие пристанционной площади. Видимо, слух о появлении большого количества «фангуй» (как нас тут называли) с деньгами, пусть и больничных, быстро разнесся по окрестным китайским деревушкам. Едва рассветало, как у входа уже располагались неизменные торговцы в синих ватных куртках и штанах.

Они сидели на корточках перед своими корзинами, разложив товар: все те же семечки и орехи, каменные печенья, сушеные фрукты сомнительного вида, иногда даже какие-то коренья, которые они на ломаном русском пытались выдать за чудодейственное лекарство. Гигиена, разумеется, была понятием относительным — все это пересыпалось грязными руками, лежало на земле. Но спрос был — и среди нашего младшего персонала — хотя я приказом по госпиталю прямо запретил что-либо покупать — и среди солдат из соседних частей, заглядывавших проведать товарищей или просто поглазеть.

Торговля сопровождалась привычным гвалтом:

— Э, доктол! Кусай семка! Халосая!

— Липьёска! Чисая-чисая! Пьят копэк! Твоя мадама кусай нада!

Особенно выделялся один типаж, здоровенный мужик с наглым взглядом, торговавший какими-то подозрительно желтыми лепешками.

— Подходи, князя! Шибко саладка! — ревел он, вращая глазами. Наблюдая за ним, я невольно подумал, что с такой глоткой и жизненной силой ему бы окопы рыть, а не лепешками тут торговать.

Неизменно появлялась и стайка вездесущих ребятишек. Завидев русского в форме, они подбегали, облепляли его и наперебой лопотали: «Копэка дай! Кусай хосю!». Жалкое зрелище, но ставшее уже привычным фоном. Интересно, сколько из них переживет эту войну?