Столичный доктор. Том VIII
Шрифт:
Впрочем, долго размышлять не пришлось. Не успел я разобраться с бумагами, как в кабинет ворвался запыхавшийся Лихницкий.
— Ваше сиятельство! Срочно! Привезли солдата из Третьего Сибирского корпуса! Без сознания почти! Похоже на перитонит!
Я вскочил. Вот и первая серьезная проверка для нашего госпиталя. И… для княжны.
— Немедленно в операционную! Михеева ко мне! Срочно И… позовите госпожу Гедройц. Скажите, пусть моется. Посмотрим ее в деле.
В операционной уже царила суета. Солдата — молодого парня лет двадцати, с землистым лицом и запавшими глазами —
— Пульс сто двадцать, слабый. Температура под сорок, — доложил Михеев, измеряя давление. — Картина ясная. Гнойный аппендицит, возможно прободение. Шансов мало, Евгений Александрович.
— Шанс есть всегда, пока человек дышит, — отрезал я. — Готовьте наркоз. Эфир. Срочно брить живот! Я — мыться! Быстро!
В этот момент в операционную вошла княжна Гедройц. Она тоже была уже в белом халате, волосы убраны под косынку. Папироса, разумеется, отсутствовала. Лицо ее было сосредоточенным и деловым. Она бросила короткий взгляд на больного, на показатели, которые ей сообщил Михеев.
— Тут и правда, перитонит, — констатировала она спокойным, ровным голосом. — Давно началось?
— Говорит, третий день живот болел, терпел. Сегодня утром сознание потерял в строю, — ответил Лихницкий.
— Классика, — кивнула Гедройц. — Время дорого. Что стоим? Оперировать надо.
Ее спокойствие и профессиональная оценка ситуации произвели на меня впечатление. Никакой паники и суеты.
— Вера Игнатьевна, — обратился я к ней. — Не откажетесь ассистировать? Ваш опыт был бы неоценим.
Она чуть приподняла бровь. Возможно, ожидала другого предложения — наблюдать со стороны или заниматься чем-то менее ответственным. Но ответила без паузы:
— Почту за честь, князь. Готова. Вы тоже идете мыться?
— Хочу сразу предупредить — у нас в операционной князей нет. По титулу обращаться запрещено.
— Я поняла, — кивнула Гедройц. — Вы правы, Евгений Александрович, здесь только хирурги.
В операционную мы вернулись вместе, встали по обе стороны стола. Солдат уже был под наркозом, его дыхание выровнялось под действием эфира.
— Начнём, помолясь, — сказал я, глянув на Веру Игнатьевну.
Иконы в углу не было, так что просто постояли молча, и я поднял скальпель. Гедройц на ритуал никак не реагировала, наверное, успела привыкнуть, что у каждого врача свои предрассудки, и в это лучше не лезть.
— Тотальная срединная лапаротомия, — проговорил я скорее для Лихницкого, который стоял напротив с крючками. — Кожу, подкожную клетчатку… Апоневроз…
Руки работали привычно, уверенно. Но я чувствовал на себе внимательный взгляд Гедройц. Она стояла напротив, держа зажим и тампон, готовая в любой момент осушить рану или подать инструмент.
Я сделал надрез по белой линии живота, от мечевидного отростка до лона. Кожа плотная, режется с усилием. Брюшина вздута, гиперемирована. Я осторожно вскрыл её, и всплеск гноя, тугой, едкий, брызнул прямо на пеленки, которыми обложили операционное поле.
— Ну вот и получите, — пробормотала Вера Игнатьевна. — Вся правая подвздошная
затоплена.Запах ударил в нос. Гной был повсюду. Перитонит в самом разгаре.
Я молча кивнул. Работа началась. Вскрыли сальниковую сумку, оттянули петли кишечника. Гедройц действовала быстро и точно. Ее пальцы, несмотря на кажущуюся массивность, двигались с удивительной ловкостью и деликатностью. Она осторожно, но уверенно исследовала рану.
Я заглянул в рану. Да уж, приятного мало. Аппендикс гангренозный, изъязвленный, с прорвавшейся вершиной. Основание отёчное, сосудистое, рыхлое.
— Запустили солдатика, — пробормотал я. — Ну что ж, будем спасать. Вера Игнатьевна, держите петли кишечника салфетками. Лихницкий, шире крючки! Будем выделять отросток. Осторожно, не порвать!
Работа предстояла ювелирная. Нужно было аккуратно отделить отросток от спаек, не повредив соседние органы и не разлив еще больше гноя по брюшной полости. Гедройц ассистировала безупречно. Она предугадывала мои движения, вовремя подавала тампоны, придерживала ткани, ее замечания были краткими и по делу.
— Осторожнее слева, князь. Там подпаяна петля подвздошной кишки.
— Вижу. Пинцет… Ножницы Купера… Лигатуру на брыжейку…
Мы работали молча, сосредоточенно. Слышно было только звяканье инструментов, сопение Лихницкого и ровное дыхание больного под наркозом. Напряжение росло
Вокруг нас столпились старшие врачи и Михеев. Последний не удержался и позвал ординаторов посмотреть на сложную операцию. И правильно сделал. Будет докторам наука.
— Брыжейка перевязана, отсечена, — доложил я несколько минут спустя. — Теперь основание отростка… Кисетный шов… Перевязываем… Отсекаем… Есть!
Я извлек черный, зловонный кусок ткани и бросил его в таз. Самая опасная часть операции была позади. Теперь предстояла муторная рутина — санация брюшной полости. Вскрыли слепой карман в малом тазу — ещё гной. Снова промывание. Кишечник вялый, петли сереют.
— Промывать! Обильно! Теплым соленым физраствором! — скомандовал я. — Все карманы! Под печень! В малый таз! Да, да, вон туда, Вера Игнатьевна! Эй, кто там на наркозе? Больной шевелится!
Мы долго и тщательно промывали брюшную полость, удаляя гной и фибрин.
— Дренажи, — сказал я.
Гедройц уже держала резиновые трубки. Одну в таз, другую в латеральный канал. Вывел наружу, зафиксировал шелком.
— Вы прекрасно работаете, Вера Игнатьевна, — не удержался я от комментария, когда мы наконец закончили санацию и убедились, что брюшная полость относительно чиста — Хочу извиниться за нашего завхоза. Больше подобное не повторится.
— Это все пустое — отмахнулась Гедройц — Я воспитательную беседу с Пелагеей тоже провела. Будет ниже травы, тише воды.
Княжна работала не покладая рук, ее лицо оставалось непроницаемым, но в глазах горел огонь профессионального азарта.
— Замечательно. Просто отлично! — я еще раз похвалил Веру Игнатьевну — С такими навыками, наши хирурги останутся без дел.
Я обернулся к старшим врачам, подмигнул им. Ординаторы стояли насупленные и видимо прикидывали на себя — смогут ли они также ловко управляться с раной.
— Вы тоже неплохо держите скальпель, князь, — ответила Гейдроц мне, не прерывая работы. — Где учились так деликатно обращаться с тканями?