Столичный доктор. Том VIII

На мгновение Трепов замер. Будто эти слова попали в самую точку. В струнку, на которой он давно не давал играть. Взгляд стал жестче, но не на меня — куда-то в сторону, вглубь себя.

— Сам понимаю, князь… — выдохнул он наконец. — Лучше бы вы этого не сказали. Это не мое решение. Это приказ. Мне он так же противен, как и вам.

Трепов развел руками. На его лице отразилась смесь досады и бессилия.

— Сам не понимаю, князь. Вы, действительно, самый укомплектованный госпиталь из всех. Я отчитывался наверх. Но честное слово, не укладывается в голове. Я пытался возражать, доказывал Куропаткину абсурдность этого решения… Но приказ пришел не от него. Из Петербурга. Мне весьма жаль, Евгений Александрович, я рассчитывал на вашу работу здесь, в тылу… Но сделать ничего не могу.

Я молчал, пытаясь осознать масштаб катастрофы. Все наши усилия, все планы — прахом. Монастырь, который мы с таким трудом привели в порядок. Оборудование, отвоеванное Жиганом у интендантов… Все коту под хвост. И главное — люди. Мои люди, которых я теперь должен был вести под огонь. Агнесса, Михеев, Гедройц, Лихницкий, сестры…

— Но это еще не все, князь, — добавил Трепов, и я понял, что сейчас прозвучит второй удар. — Чтобы вы долго не раздумывали и не искали причин для задержки… Завтра утром в Мукден прибывает еще один госпиталь Красного Креста. Из Петербурга. С большим штатом, отличным оборудованием и… весьма влиятельной патронессой. — Он сделал паузу, внимательно глядя на меня. — Этому госпиталю предписано разместиться именно в вашем монастыре. Так что вам надлежит освободить помещение к завтрашнему полудню.

Вот так. Просто и цинично. Нас не только выгоняли на убой, но еще и лишали крыши над головой, вышвыривали на улицу, чтобы освободить место для «более достойных». Гнев и обида захлестнули меня.

— Кто… кто патронесса этого нового госпиталя? — спросил я глухо, хотя уже догадывался. Слишком много совпадений.

— Великая княгиня, — тихо ответил Трепов, не сводя с меня глаз.

Сердце сделало остановку. Потом еще одну. Я глубоко вдохнул, потом выдохнул. Да… В этом есть даже своеобразная забавная логика Рока. Какая ирония судьбы! Или… чей-то дьявольски тонкий расчет? Убрать меня с дороги, унизить, а заодно и продемонстрировать свое влияние.

Я резко встал.

— Все ясно, ваше превосходительство. Приказ будет выполнен. Разрешите идти?

— Идите, князь. Берегите себя. И людей. Кашталинский — рубака, но генерал толковый. Надеюсь, он оценит вашу помощь. Транспорт… Постараюсь распорядиться, чтобы вам выделили подводы, но сами понимаете — весна, распутица, все на учете. Боюсь, большей частью придется рассчитывать на себя.

Я кивнул и вышел из кабинета, не чуя под собой ног. Мир рухнул. Нужно было ехать назад и сообщать сотрудникам крайне неприятную новость. И… готовиться к встрече с Лизой на мукденском вокзале.

* * *

Возвращение в монастырь стало одним из самых тяжёлых моментов моей жизни. Ветер срывал пепел из печных труб, над двором гудели провода, и всё это казалось каким-то зловещим предзнаменованием. Я собрал в кабинете всех старших — Михеева, Агнесс, Жигана, Веру Игнатьевну, сестру Волконскую.

Когда я спокойно, почти отстранённо изложил суть приказа Трепова, на комнату опустилась тишина — вязкая, тяжелая, как перед взрывом. Первым её прорезал Михеев:

— На Ялу? К Кашталинскому?! Да там же фронт впритык! Они с ума посходили, что ли?! — он грохнул кулаком по столу, лицо налилось кровью. — Мы только-только встали на ноги. А теперь — в чистое поле, под снаряды? Это не госпиталь будет, а братская могила!

— И монастырь отдать? Завтра?! — выкрикнула сестра Волконская, всегда такая сдержанная. — Но мы же только все наладили! Это… это возмутительно! Против любых правил Красного Креста! Я пожалуюсь! В Петербург.

Вера Гедройц не сказала ни слова. Она закурила с деловитым спокойствием, как будто услышала о перебоях с мылом, а не о приказе, который мог стоить нам жизней. У неё, пожалуй, были все рычаги, чтобы вмешаться — она ведь могла написать туда, куда никто из нас не достучится. Но промолчала. Холодно, осознанно. И это молчание было громче криков.

Агнесс встала, подошла ко мне и взяла за руку, ее пальцы были ледяными. В ее глазах стояли страх и тревога, но и решимость.

— Я поеду, Женя, — тихо сказала она. — Куда ты, туда и я.

Только Жиган выглядел не таким уж потрясённым. Он почесал висок, прищурился:

— На Ялу, значит… Ну что ж, ваше сиятельство, не впервой нам из огня да в полымя. Дайте срок до утра, что-нибудь придумаю. А монастырь жалко, конечно. Столько сил вбухали. Но раз приказ… Устроимся и на новом месте.

Его деловитость немного отрезвила остальных. Началась лихорадочная, злая суета. Нужно было упаковать все — медикаменты, инструменты, перевязочные материалы, белье, кухонную утварь, личные вещи. То немногое, что мы успели накопить. Больные, те, кто мог ходить, с тревогой спрашивали, куда их теперь.

Я распорядился передать самых тяжёлых пациентов — нетранспортабельных, на вверенное лечение новому госпиталю. Остальных, по возможности, эвакуировать в тыл, к северу, пока не перекрыли дороги. Солдаты из охраны бегали между палатами, кто-то таскал ящики, кто-то путался под ногами, какой-то больной навзрыд плакал.

Пациенты, которые могли ходить, выходили на крыльцо, ловили нас за рукава: «Что с нами будет?» — и в глазах каждого я видел одно и то же: страх. Я не знал, что им сказать.

Вечером, когда на Мукден опустились первые холодные сумерки, я вышел во двор. Нужно было ехать на вокзал. Не только для встречи с Лизой. Мне ещё предстояло уговорить начальника станции выделить хотя бы пару теплушек для транспортировки больных.

Я постоял пару мгновений под серым небом. А потом крикнул:

— Жиган! Запрягай. Поедем.

* * *

Вокзал Мукден-Главный жил своей обычной лихорадочной жизнью. Гудки паровозов, крики носильщиков, гомон толпы, запах угля и махорки. Я прошел в кабинет начальника станции, но его не оказалось на месте. «Будет с утренним поездом из Харбина», — буркнул дежурный. Облом.

Я вышел на перрон. Ветер трепал полы шинели. В воздухе уже чувствовался влажный запах весны, смешанный с гарью и тревогой. Я смотрел на рельсы, уходящие на север, в сторону Харбина, и думал о Лизе. Сколько лет прошло? Неужели уже десять? Визиты к Агнесс перед отъездом не в счет — так, мельком практически виделись, толком даже не поговорили. Сергей Александрович погиб, дети оставлены неизвестно на кого… Какая сейчас Лиза? Ожесточилась? Или наоборот… Но ведь именно мне она прислала телеграмму о санитарном поезде! Кто же ее надоумил изменить решение в пользу госпиталя? Узнать бы имя этого «доброжелателя». Более чем уверен, всё это этапы одной интриги, а Трепов и Лиза и не ведали ничего.

Поезд из Харбина прибыл с опозданием, окутанный клубами пара. Из вагона первого класса, в сопровождении какого-то важного чиновника в шинели и фуражке, сошла она. Великая княгиня. Годы почти не изменили ее. Та же точеная фигура, гордая посадка головы, темно-карие глаза под вуалью дорогой шляпки. Лиза была одета в элегантное дорожное платье темного сукна, на плечах — соболья горжетка, в руках маленькая дамская сумочка. На голове элегантная зеленая шляпка с поднятой наверх вуалеткой. Выглядела она здесь, на грязном перроне маньчжурского вокзала, как экзотическая птица, случайно залетевшая в курятник.