Столичный доктор. Том VIII

— Я начинал в московской университетской клинике.

— А я закончила хирургическую школу профессора Цезаря Ру в Лозанне.

— Почему вы здесь, Вера Игнатьевна? — спросил я прямо, когда я распустил ординаторов и мы устанавливать дренажи — С вашими связями, с вашим образованием… вы могли бы работать в лучших клиниках Петербурга.

Она на мгновение замолчала, ее взгляд стал жестче.

— В Петербурге, Евгений Александрович, дамам из общества положено заниматься благотворительностью, а не резать животы мужикам. Даже если у них диплом Лозанны. Меня не принимали всерьез. Смотрели как на диковинку, как на блажь богатой аристократки. А здесь… здесь война. Тут нужны руки, а не титулы. В этом месте я могу делать то, что умею и люблю — спасать жизни. И доказать всем этим… — она не договорила, но я понял, кому предназначался неоконченный выпад.

Она принялась ушивать рану.

— Рад, что вы здесь, — сказал я искренне. — Руки нам действительно нужны. И такие, как ваши — особенно. Операция прошла успешно, насколько возможно в столь запущенном случае. Прогноз осторожный, но шанс у солдата есть. И это во многом ваша заслуга.

Я посмотрел на часы. Операция длилась более двух часов — внутри было чувство удовлетворения от хорошо сделанной работы.

— Предлагаю вам должность старшего ординатора хирургического отделения нашего госпиталя, — сказал я, когда мы снимали перчатки и халаты. — На тех же условиях, что и остальные врачи. Работы будет много, обстановка скромная, никаких привилегий. Согласны?

Она посмотрела мне прямо в глаза. В ее взгляде читалась и усталость, и удивление, и какая-то робкая надежда.

— Согласна, Евгений Александрович. Спасибо за доверие.

— Не за что. Это не доверие, это профессиональная оценка, — поправил я. — Добро пожаловать в команду. И еще одно… Вера Игнатьевна. У нас тут есть… скажем так, экспериментальное средство. Панацеум. Слышали?

Гедройц покачала головой. А ну да, панацеум у нас секретный до невозможности. Хотя слухи уже пошли.

— Лекарство показало высокую эффективность при лечении многих инфекций, вам, как хирургу, возможно, будет интересно ознакомиться с его действием. Оно может пригодиться при лечении послеоперационных осложнений, сепсиса… Не уверен, что справится с перитонитом, но посмотрим. Впрочем, я знаю случай внутрибрюшинного абсцесса, излеченного именно этим препаратом.

Я внимательно смотрел на реакцию княжны. Она слушала серьезно, без тени скепсиса.

— Экспериментальное средство? На войне? Звучит интригующе, князь. И рискованно. Но если оно действительно работает… Готова ознакомиться — ваши научные заслуги широко известны. Подождите! Абсцесс… Это ведь вы, тогда, в Милане?

— Вот и договорились, — сказал я. — Отдыхайте. Завтрашний день будет не легче.

Княжна коротко кивнула и вышла из операционной своей твердой походкой. Я проводил ее взглядом. Да, эта женщина — кремень. Только вот война — это жернова. Сломают ли они этот кремень?

Глава 5

МОСКВА. Въ Первопрестльной печатается партія лубочныхъ картинъ (съ эпизодами изъ настоящей войны) съ китайскими надписями. Картины эти будутъ посланы въ Китай для раздачи населенію въ противов?съ подобнымъ же картинкамъ, раздаваемымъ японцами.

Бахмутское происшествіе.

Въ Бахмуте проявилось сильное броженіе умовъ, когда разнесся нелепый слухъ, будто еврейская фирма «Абрамовичъ» послала въ помощь японской арміи три вагона теплыхъ полушубковъ. Оказалось это, понятно, сущимъ вздоромъ. Виновные въ дальн?йшемъ распространеніи означенныхъ слуховъ будутъ привлекаться къ отв?тственности.

Еще неделя пролетела как один сумасшедший день. Койки заполнялись, но уже не только тифозными и дизентерийными — стали поступать раненые после стычек разведывательных разъездов к югу от Мукдена. Осколочные, пулевые… Пока не тяжелые, но это были первые ласточки грядущей бури. Операционная работала почти без перерыва.

Михеев оказался бесценным сотрудником, его опыт «скоропомощника» позволял мгновенно оценивать ситуацию и действовать решительно. Гедройц влилась в коллектив на удивление органично — всего один конфликт с Волконской, который я мигом загасил совместным чаепитем. Резковатые манеры княжны и папироска сначала вызывали перешептывания, но хирургическое мастерство быстро заставило умолкнуть скептиков. Она оперировала смело, точно, не боясь сложных случаев, и даже Михеев, старый волк, порой с уважением кивал, наблюдая за ее работой. Они составили отличный тандем, дополняя друг друга.

Я даже начал думать, что худшее позади. Дело ведь не в снабжении и прочем. Я на личные средства могу таких госпиталей не один организовать. Но кто же даст без воли людей в погонах хоть что-то делать? Визит Трепова прошел успешно, поддержка обещана, работа налаживается, команда собирается. Да, война, но мы во «всеоружии». Как же я ошибался…

Все началось с нарочного. Запыленный казак въехал во двор госпиталя в седле полумертвой лошади. В руках — пакет с сургучной печатью и лаконичной надписью: «Срочно. Лично в руки князю Баталову. От генерала Трепова».

Я еще не вскрыл конверт, а уже почувствовал — беда. Сердце неприятно екнуло. Срочный вызов от Трепова? Что могло случиться? Я мигом вскрыл пакет. Внутри был короткий приказ явиться немедленно в штаб Маньчжурской армии к генерал-адъютанту Трепову по делу чрезвычайной важности.

— Жиган! — крикнул я, выходя на крыльцо. — Запрягай что-нибудь приличное! Срочно в штаб!

— Слушаюсь, ваше сиятельство! — Тит Кузьмич, всегда чувствовавший мое настроение, мигом организовал пролетку.

По дороге в штаб я перебирал в уме возможные причины вызова. Новости с фронта? Вряд ли Трепов стал бы вызывать меня для этого. Проблемы со снабжением? Вероятно, но почему так срочно и официально? Интриги? Самое вероятное. Мое назначение под эгидой Красного Креста и поддержка Воронцова-Дашкова явно не устраивали Наместника и его клику.

В штабе армии было суетно — повсюду сновали адъютанты, курьеры, офицеры с картами и бумагами. Воздух наэлектризован ожиданием. Японцы, по слухам, концентрировали силы у реки Ялу, и все понимали, что первое большое сражение войны уже не за горами.

Меня провели в кабинет Трепова без задержек. Генерал выглядел уставшим и чем-то раздосадованным. Он сидел за массивным столом, заваленным картами и телеграфными лентами. Рядом стоял его адъютант, бледный и напряженный.

— Проходите, князь, садитесь, — Трепов указал на стул напротив себя, не вставая. Голос его был сухим, официальным, без той теплоты, что проскальзывала во время визита в госпиталь. — Разговор будет коротким и, боюсь, не слишком приятным для вас.

Я сел, внутренне сжавшись. Предчувствия были нехорошими.

— Слушаю вас, ваше превосходительство.

— Получено распоряжение из Главного Штаба. Подписанное лично военным министром, — Трепов постучал пальцем по лежащей перед ним бумаге с гербовой печатью. — Ваш госпиталь, сим предписывается передать в оперативное подчинение Третьей Восточно-Сибирской стрелковой дивизии. Вам надлежит немедленно, повторяю, немедленно, свернуться и в полном составе с имуществом и персоналом выдвинуться в район реки Ялу, в распоряжение командира дивизии, генерал-майора Кашталинского Николая Александровича. С Красным крестом директива согласована. Все ясно?

Я смотрел на него, не веря услышанному. На Ялу? На передний край? Под начало Кашталинского, известного своей прямолинейностью и неуживчивостью?

— Ваше превосходительство… это… это какое-то недоразумение! — мне захотелось выругаться — Мы не полевой госпиталь! У нас нет ни палаток, ни подвижных операционных, ни достаточного количества транспорта! Мы только начали принимать раненых здесь, наладили работу… Почему нас? Почему именно сейчас? Почему на Ялу?! Вы понимаете, что это не по совести? Несправедливо?