Страхолюдие

– Но почему!? Почему именно мы вляпались в этот черный список приглашенных? Лично я впервые слышу фамилию Ломонарес. Чем мы сподобились заслужить такое неадекватно пристальное внимание?

– Господа сие в край непостижимо! Как можно так запросто играть человеческими судьбами?

– О, леди Алиса, и не только судьбами, но и жизнью.
– Изрек Аливарес загадочным тоном: При этом он блудливо косился на Сарриту.
– Друзья мои!
– Он чинно поднялся, поправил смокинг, изобразил на лице вид официозной торжественности. Такой образ графу был не свойствен, от чего все впали в интригующее изумление.
– К моему глубочайшему сожалению, я не ведаю, удастся ли нам избежать той участи, того страшного заклания, которое уготовил неизвестный господин Ломонарес. А посему, пока мы еще живы, пока мы еще способны дышать, думать и чувствовать, я возымел дерзкое, безотлагательное намерение озвучить признание.

– От предвкушения сенсации люди боялись даже шелохнуться.
– Я никогда не был связан священными узами брака, ибо мне, до недавнего времени, еще не встретилась та леди, которую я бы смог полюбить всей душой и сердцем, полюбить так, чтобы лишь о ней были все мои чаянья, стремления и помыслы. Естественно, некто Ломонарес заслуживает справедливого суда и всеобщего порицания за свой проступок в отношении нас...
– Тут Луиджи пригубил чаю.
– Так вот, вопреки естественной злобе к этому человеку, я все же с уверенность могу сказать: Отчасти, я благодарен этому господину только за то, что оказался здесь, вместе с вами; имея счастливую возможность встретить ту, которую полюбил с первого взгляда.

Теперь все принялись улыбчиво переглядываться.

– И вот теперь, в присутствии свидетелей, я с полной ответственностью заявляю: Я вас люблю!
– Он смотрел прямо в глаза зардевшейся от смущения избранницы.
– Милая Сарра, я буду неописуемо счастлив, если и вы питаете ко мне те же чувства. И если вы сочтете возможным узреть во мне рыцаря вашего сердца, вы сотворите из меня самого счастливого мужчину в мире.
– Затем он перевел взгляд на обалдевшую баронессу.
– Сударыня: Я, граф Луиджи Аливарес - урожденный Баррсстет Бергану - пребывая в здравом уме и полностью отдавая отчет изрекаемым признаниям, с великой надеждой прошу руки вашей дочери.

Прелестная Сарра зашлась пунцой: она не знала куда девать и глаза, и руки. Ее маман аналогично, залилась багровыми пятнами, однако от совершенно иных эмоций.

– Да вы что, последнего ума лишились!? Или возомнили себя Аяксом!?
– От негодования баронесса даже вскочила со стула.
– Какая еще рука моей дочери!? Творится черти что! Один нас тут заживо хоронит, второму приспичило в любви объясняться. Вы, голубчик, не о том размечтались! Лучше бы мозгами пораскинули, как нам благополучно домой вернуться.
– Пыхтя и недовольно фыркая, Засецкая плюхнулась на покинутое место.

Все кто были свидетелями последних событий, с жадностью каверзных сплетниц ожидали продолжения скандала.

– Я, конечно, извиняюсь за столь дерзкий тон, - продолжала Засецкая уже более примирительно, - но поймите правильно: По-моему, сейчас неподходящий момент для любовных признаний. Вы же граф не можете отрицать, что все это весьма скоропалительно. Ведь мы ровным счетом ничего о вас не знаем; кроме того, что вы заядлый острослов. Ну как, скажите мне на милость, порядочная леди может вот так галопом дать ответ?
– Она строго зыркнула на дочь, отчего у девицы мигом слетела с уст ее очаровательная улыбка.

– Прошу пардон ваша милость, что я так запальчиво углубился в завитки любовных фраз. Но если уж нам суждено сгинуть, то ваш покорный слуга желает чтоб вы знали: Отныне мое сердце принадлежит вашей дочери, которую я был счастлив полюбить самым пылким чувством. И если всевышний дарует нам жизнь, в таком случае я буду иметь удовольствие вторично просить руки самой прекрасной леди - леди Сарры. А до того у вас будет время обдумать мое искреннее предложение.

Все свидетели происшедшего отметили немалую радость в облике юной особы. Вероятно, девушка питала аналогичную симпатию к красавцу графу. Чего нельзя было сказать о ее матушке. Баронесса явно не импонировала молодому, нахальному ухарю. А возможно в ней взыграло чувство ревности. Впрочем, об этом можно только догадываться.

– Вверим судьбы наши Господу, и будем уповать на его благосклонность к рабам своим.

– Изрек Уоллес, словно заправский священник.
– Теперь мы просто не имеем права погибнуть, ибо любовь есть великая сила, способная творить чудеса.

– Так-то оно так...
– Кортнер с мечтательным видом отчеканивал по столу барабанную дробь пальцами, - но, не худо бы и самим о себе позаботиться.

– Господа, я, как офицер Королевского флота, смею вас заверить, что, по сути, мы вполне сможем обойтись и без команды. Главное, чтобы вы в точности выполняли мои распоряжения.
– Он извлек из внутреннего кармана кителя очередную сигару, и вставил ее в уголок рта.
– Естественно, с первыми признаками бриза. Граф, надеюсь, вы не страдаете боязнью высоты?

– Никоим образом.

– Превосходно. Мы с вами освободим паруса, затем все вместе их поднимем, а после развернем шхуну на нужный курс.

Выслушав любовное признание Аливареса, а также вполне вдохновенные речи офицера, Тилобиа проникся любовью к жизни, и теперь его грудь распирало от желания действовать.

– Джентльмены, в принципе и я еще не такой уж дряхлый старикан или вычурный докторишка, не видящий в своей жизни ничего кроме бинтов, касторки и йода. Смею вас заверить, что мои навыки не ограничиваются одними лишь примочками или уколами. Я больше чем уверен, что смогу управляться с корабельными снастями не хуже любого опытного матроса. Да и силенок у меня, пока еще...

Он бодренько вскочил на ноги, обошел свой стул сзади, и натужно покряхтывая, поднял его вверх за низ ножки; причем на вытянутой руке. А если учесть, что произведение столярного искусства имело высокую резную спинку, с массивными элементами каркаса выточенного из мореного дуба, то можно себе представить всеобщую реакцию восхищения.

– Да вы док настоящий Геркулес!
– Хлопала в ладоши Алиса Кармайн.

– Это феноменально, у вас определенно молодое тело!
– Не скрывая восторга брызгал комплиментами седовласый писатель.
– Я вам даже завидую. Мы-то с вами примерно одного возраста, а я такими способностями, увы, похвастать не в состоянии.

Тилобиа ничуть не смущался. У него по этому поводу отсутствовали комплексы, от чего, хвастуну явно импонировало всеобщее признание: это заводило.

– Ну-у, господа, что там стульчик! Если доведется, я вам продемонстрирую, как лихо умею взбираться по веревочной лестнице на самую верхотуру. Я хоть и доктор, но за долгие годы плаваний стал настоящим морским волком.

Засецкая готова была лопнуть от возмущения.
– Опять вы за свое!? Заправским мореходом вы может, и стали, но оптимистом - отнюдь!
– Такому обвинению Тилобиа смутился.
– Право же, мистер щеголь, что это еще за выражение - "если доведется"? Сызнова изволите каркать?
– Она манерно швырнула на стол свой батистовый платочек.
– Мы тут и так все, точно на иголках, так вы еще...

– Но доктор прав.
– Поддержал диалог Уоллес.
– Ведь слухи не родились на пустом месте. Корабли-то действительно пропадали и, именно в этих широтах. И мы уж никак не можем игнорировать свидетельство очевидца. А данные из дневника капитана "Зелире"?

– Действительно господа, как сие не прискорбно, но мы не должны расслабляться. Нам желательно быть готовыми ко всему.
– Кармайн почувствовал на себе взгляд супруги, повернулся к ней, посмотрел в глаза.
– Je aimer mon cerise. * (Я люблю мою вишенку.) /фр./

– Нет, это в край невыносимо!
– Баронесса вновь покинула застолье и возобновила нервное дефиле по кают-компании.
– Мои нервы не выдерживают!

– Сударыня, - обернулся к ней вполуоборот Эскот, - я знаю отличное средство от нервов. В грузовом трюме, мы с мистером Генри заприметили несколько ящиков вина.
– Теперь он смотрел на офицера.
– Не так ли, лейтенант?

Уоллес довольно оскалился.
– Если быть точным; три ящика французского "Бужоле", и один ящик превосходного коньяка, если не обманул наш арматор. Но, к своему стыду я напрочь позабыл название.