Студент

Денег мне хватало. Я мог бы даже отказаться от помощи отчима, что стало бы похоже на вызов, и этим я бы обидел и мать, и отчима, а они этого не заслуживали. Константин Петрович относился ко мне хорошо и, похоже, искренне любил. Помимо того, что я учился на повышенную стипендию, мне иногда удавалось подрабатывать на разгрузках вагонов или на временной работе с укороченным рабочим днем. В журнале "Нева" вышел второй мой рассказ, за который мне прилично заплатили, как, впрочем, и за первый. Кроме того, в криминальном отделе милиции мне два раза выписывали премии в размере офицерского оклада, а отец Лены, начальник угрозыска полковник Ильин, обещал поднять вопрос о прикреплении меня к штату отдела в качестве консультанта...

Вечером мы встретились с Мухомеджаном. Окрошки у него не осталось, и Алик виновато объяснил, что все успели сами слопать, но бутылка стоит полная.

– Да ладно, Алик, - сказал я, выставляя на стол бутылку перцовой водки, плавленые сырки и полколяски ливерной колбасы в жесткой оберточной бумаге, которую не жалели в Гастрономе, потому что она сама весила не меньше колбасы.

Только мы устроились за столом, прибежал Каплунский.

– А я смотрю из окна, то ли ты, то ли нет, - затараторил Изя.
– Смотрю, к Мухомеджану пошел... Ну, как ты?

– Живу, учусь, - сказал я.
– Серые будни. Вы как? Почти год не виделись. Алик, - повернулся я к Мухомеджану, - ты говорил про Монгола. Хотел спросить, он, вроде, собирался в Москву перебраться или все еще в Гжатске?

– В Москве. Тоже директор музыкальной школы, но сложности с квартирой. Пока снимает. В Гжатске-то квартира хоть и ведомственная, но была, а в Москве особо не разгонишься - своих желающих полно.

– Про Изю я все знаю, а ты, Алик, так и не пошел дальше учиться?
– упрекнул я.

– Да что мне эта учеба? Я все лето на природе. Грибы, рыбалка. Сезон отработаю на двух ставках и свободен. И на работе никто в душу не лезет: я да котел, который грею. Знай уголек подбрасывай. Денег, что зимой заработаю, хватает, а мне много и не нужно.

– Что еще новенького за мое отсутствие произошло?

– Да все по-прежнему. Вот разве что старик Никольский умер, - сообщил Мухомеджан.

– А где Ванька Коза? Работает?
– вспомнил я.

– Работал, а теперь опять сидит.

– Он же прилично устроился. Я знаю, что по машинам, вроде, слесарем в автоколонне, где начальник Клейн.

– Работал, а сам с дружками планы, как кого-то ограбить вынашивал, - в голосе Изи чувствовалось злое неприятие.
– А работа - это всё, скорее всего, для прикрытия. В общем, ограбили кассу фабрики елочных игрушек, когда там должны были зарплату выдавать.

– Теперь сел надолго, - добавил к рассказу Изи Мухомеджан.

– Да-а, правду говорят, как волка ни корми, он всё в лес смотрит, - мрачно сказал я, вспомнив, как встретил Ваньку Козлова, когда он в прошлом году шел с работы. В его уверенной твердой походке чувствовалась сила, а в том, как он поздоровался, и неторопливо говорил, когда мы с ним остановились на минуту, даже, мне показалось, и определенное достоинство. А, может быть, это было от презрения ко всем нам, по его определению, обычным фраерам.

Так мы сидели недолго. Поговорили, повспоминали и разошлись как-то обыденно, без сантиментов и слез, потому что жизнь продолжалась и шла своим чередом: Мухомеджан до зари отправится на рыбалку, Каплунский встанет рано на работу, а я встречусь с институтскими товарищами, и мы заведем какой-нибудь спор на какую-нибудь обыденную тему.

Глава 22

У Алика и Маши Есаковых. Мила вышла замуж. Книжный бум и зарубежная литература. О моем рассказе в журнале и о стихах Алика. Суббота у Лерана. Снова вино и "Guadeamus igitur". "Дженни Герхардт" Драйзера". Разговор о пустяках. Настороженное отношение ко мне.

У Есаковых за год ничего не изменилось, и мне на минутку даже показалось, что я никуда не уезжал и прошел не год, а я приходил сюда вчера. Бабульки сидели на табуретках и резали мелкие дички, которые насобирали под какой-нибудь дикорастущей грушей. Рядом стоял мешок с яблоками, а может быть с картошкой, а на покрытом клеенкой столе выстроились стеклянные банки. Маша с порога бросилась мне на шею, будто роднее меня никого у неё нет на свете; Алик сидел на кровати и читал недавно вышедший роман Кронина "Замок Броуди". Мы обнялись. Алик тут же объявил, что по поводу встречи нужно выпить.

– Вы всегда повод найдете, лишь бы выпить, - недовольно сказала Маша, наверно, имея ввиду всю знакомую мне компанию.

Я достал двадцать пять рублей и протянул Алику, но предупредил, что зашел ненадолго. Алик с готовностью отправился в Гастроном, который находился здесь же, на Ленинской, в двух шагах от их дома.

– Ты уже, конечно, знаешь, что Мила вышла замуж?
– спросила Маша, когда Алик вышел.

– Знаю, но не хочу об этом говорить, - твердо сказал я.

– А ты знаешь, что она только тебя любила?

– Если бы любила, замуж так скоро не вышла бы.

– Так ты же за год не написал ей ни строчки.

– Это ничего не значит. Я никому не писал... Маш, не трави душу. И давай закончим этот разговор.

– Дурак ты, Володя!
– это прозвучало в устах Марии откровенно.
– И тебе не интересно, за кого она вышла?

– Не интересно!
– отрезал я.

– А она и сейчас спрашивает про тебя, думает, что мы что-то знаем... Кстати, все радовались, когда в "Неве" нашел твой рассказ.

– Верх легкомыслия спрашивать про меня, когда муж рядом, - усмехнулся я, пропуская мимо ушей упоминание о рассказе.

Уловив сарказм в моих словах, Маша замолчала. Я взял в руки книгу, которую читал Алик, и стал листать. "Все читают Кронина и Ремарка. Бум какой-то, - подумал я.
– Кто-то, потому что любит литературу, другие, - потому что модно".

Но мы читали, читали все значительное, что появлялось в журналах, читали, вдруг начавших выходить огромными тиражами Уилки Коллинза, Цвейга, Драйзера, Марти Ларни, не говоря уже о Ремарке и Хемингуэе. Так осуществлялась наша встреча с Западом. А если герои Ремарка много пьют, то не нужно забывать, что это "потерянное поколение". Они пили ром, абсент и кальвадос , а мы пили дешевое вино, но, как кто-то сказал, "выпивка служила мостом, соединяющим вычитанное с пережитым".

– Ты изменился, - сказала Маша.
– Одет по столичной моде. Ты стал совсем другим.

– Это плохо?

– Нет, почему? Просто ты вообще сильно изменился.

– Маша, латиняне говорили: Omnia mutantur, nihil interit. Все меняется, ничего не исчезает. По одежке встречают человека, когда в первый раз его видят. А вы меня знаете давно. Уверяю тебя, я, может быть, повзрослел и стал серьезнее, но по сути не изменился

Алик поставил на стол две бутылки яблочного вина. Маша принесла из кухни три бокала вместо вечных спутников наших незатейливых застолий - граненых стаканов - и яблоки. Я пить не хотел, рассчитывая еще успеть уладить кое-какие свои дела, и только пригубил из своего бокала, когда стали пить за встречу