Суженый смерти

– Кого? Как ты сказал?

– Серого волка, я сказал.

– Ты видел его?

– Да, он в этом городе.

– Беги отсюда, несчастный!
– Митрофан округлил глаза, ухнул и исчез. По всему было видно, что он испугался.

Напрасно Свечкин звал его по имени, просил и угрожал, тот так и не появился.

– Он что-то знает, он испуган, - Свечкин почувствовал холод в спине.
– Неужели и домовые могут бояться кого-то? Кто же ты такой, Серый волк?

Александр задумался. Выходит, Леля знала намного больше, чем сказала ему. Может, стоило поговорить с ней по этому поводу? Но тут же возник другой вопрос: не испортит ли он все своими откровениями? Ведь не факт что она в свою очередь проникнется доверием и раскроет Александру все карты. Может, она наоборот найдет способ использовать информацию против него... хотя, с другой стороны она бы не умывала его водой, чтобы обезопасить. Хороший вопрос. Свечкин пришел к выводу, что поделиться с Лелей своими соображениями он всегда успеет, лучше уж поискать другие пути решения загадки. Загадка была все та же: кто такая Марья? Оставался только один шанс узнать это - медальон, который Александру подарила зеленоглазая королева (по крайней мере, сам Свечкин решил так, раз нашел его в кармане после аудиенции).

Завершив всю работу в архиве, Александр зашел в первое попавшееся фотоателье, и сделал увеличенные фотографии аверса и реверса медальона. Паренек-фотограф взял дорого, но оно того стоило. На фото можно было разглядеть каждую букву, каждую черточку рисунка; умелые руки мастера подобрали идеальное освещение, а затем отредактировали все это на компьютере. Дело оставалось за малым - найти специалиста, который смог бы прочитать надпись на глаголице, дать точный перевод, и объяснить, что за девушка была изображена на реверсе медальона. Свечкин не мог знать наверняка, но чувствовал, что медальон может рассказать о Марье если не все, то многое. Он набрал Арсения с просьбой найти специалиста, но тот лишь развел руками - таких не было. Ладно, если бы понадобился сапер, криминалист, химик или биолог, - пожалуйста, всегда к услугам, а вот филолог-славяновед и историк явление в одном лице довольно таки редкое. Обращаться к дяде опера Александр не решился, вопросов потом не оберешься, почему это вдруг французский писатель-фольклорист перекинулся с оборотней на старинные украшения. Но выход нашелся почти сразу - Александр придумал по очереди объехать все ВУЗы в поисках нужного человека на историческом факультете, и отложил это дело до утра, так как день клонился к вечеру. Леля сказалась больной, и Свечкин провел ночь в одиночестве.

На историческом факультете, третьем по счету за утро, было многолюдно. Взад-вперед сновали студенты; шум, разговоры, беготня и толкотня в коридорах напоминали авральный день в общежитии. Свечкин поднялся в аудиторию, расположение которой подсказала смазливая второкурсница, и застал нужного преподавателя за разбором рефератов. Его порекомендовали в предыдущем институте, где Александр наводил справки, как крупнейшего на юге знатока языческого культа и глаголицы.

– Здравствуйте, - сказал Свечкин, протягивая руку и сверяясь с бейджем, на котором было обозначено "Арсеньев С.Д.".
– Сергей Дмитриевич, если не ошибаюсь?

– Здравствуйте, - тот привстал и протянул руку, внимательно изучая вошедшего.
– Что вас привело ко мне, э...

– Александр, без отчества, - Свечкин смотрел на успевшего облысеть мужчину с пронзительными и недобрыми глазами, жесткое выражение которых скрывали очки. Как понял Александр, они были с простыми стеклами, для имиджа, подчеркивающие образ провинциального преподавателя, каким изо всех сил старался выглядеть человек. Сергею Дмитриевичу было за пятьдесят. Жилистый, с крепким рукопожатием; своими острыми ушами он напоминал хищника. Что-то знакомое мелькнуло в этом облике, и тут же пропало. Интуиция подсказала, что дядя в кожаном кресле не так мягок, как хочет казаться, и далеко не так прост.

– Итак, Александр, чем могу быть обязан?
– Арсеньев прервал паузу, устав от холодного взгляда Свечкина.

– Моему другу за рубежом попалась одна очень старинная и редкая вещь, и меня попросили узнать ее историю, что она значит, где была сделана и когда. Вы очень хороший специалист, как мне сказали. Мне рекомендовали вас как человека, знающего все о языческом культе наших предков, о вещах их обихода; как о знатоке глаголицы и оценщике исторических ценностей, артефактов и предметов допетровской эпохи.

– Все верно, - преподаватель кивнул, ожидая, что еще скажет Свечкин.

– Мне о вас говорили преподаватели других ВУЗов, а это, я думаю, немало значит...

– Все так, - кивнул он.

– Я могу рассчитывать на вашу помощь?
– Свечкин был вежлив, хоть его и раздражала сухость и высокомерность, исходящая от субъекта в пиджаке и очках.

– Давайте попробуем.

Александр положил на стол фотографии медальона. Глаза за стеклами очков блеснули, но тут же потухли.

– Вам нужно перевести надпись?

– И вообще узнать об этом медальоне.

– Тут написана какая-то бессмыслица. Скорее всего, медальон бутафория.

Свечкин не сомневался, что Арсеньев хитрит по каким-то своим причинам.

– Вы что-то знаете, но не желаете говорить. То, что медальон настоящий, не подлежит сомнению, а вот причины вашего молчания мне не понятны.

– И что же из этого?
– он нагло ухмыльнулся, отстранившись от фотографий.
– Извините, ничем не могу вам помочь.

Свечкину вдруг дико захотел ударить Сергея Дмитриевича в переносицу, сломав очки вместе с лицом. Видимо, это мелькнуло в его глазах. Арсеньев прочел взгляд, но не испугался, лишь расслабил галстук и расстегнул воротник рубашки. Александр разглядел шрам, оставленный осколком гранаты или минометного снаряда. И тут его осенило.

– Интересно, вы празднуете свой второй день рождения или нет?
– поменял тему Александр.

– Вы о чем?
– удивление читалось неприкрыто.

– Сантиметр правее и вам пробило бы яремную вену. Это от РГД осколок?

– От Стингера, - в глазах мелькнуло нечто похожее на приветливость.

– Афганистан? Кандагар? Кабул?

– Фергана, - Сергей Дмитриевич повернул голову, изучая Свечкина.
– Пограничные войска, 82-84.

– Думаю, несладко было.

– Правильно думаете, - Арсеньев кивнул.

– Дядя там воевал, он боевым офицером был. Хороший мужик, но бухал безбожно.

– А вы его не осуждайте, - в глазах Арсеньева мелькнула молния.
– Вам не понять, что там творилось. И не узнать, каково...

– Я пороху нормально понюхал, дядя, и не тебе мне рассказывать, что такое война. У меня шкура трижды продырявлена, и за свою жизнь я успел поменять восемь горячих точек, - Свечкин завелся.
– Не хочешь говорить про медальон - черт с тобой, но свои суждения обо мне при себе оставь!
– Александр встал и, взяв фотографии, не спеша пошел к выходу.

– Стой, - долетел со спины голос.
– Вернись, кофе выпьем...

Александр обернулся. Арсеньев снял очки, потер переносицу, и устало махнул рукой на кресло, в котором по его идее должен был разместиться Свечкин.

– Зря завелся, у тебя ж на лбу не написано, где ты был и что ты делал. Наемник?

– Солдат. Иностранный легион. А перед этим Кавказ, - он рухнул в кресло.

– То-то и смотрю, загорелый такой. Кофе пьешь?

– Конечно, если наливают.

– Покрепче б чего...
– Сергей Дмитриевич вздохнул и взглянул на часы.
– Но рановато. Давай начистоту. Скажи, что это за медальон, где он находится, откуда появился? А я расскажу тебе все, что об этом знаю.

– Идет, - Александр задумался.
– Кофе сделаешь?