Свадебное проклятье

— Ты где?! — с ходу начинает мой муж. — Нет, я знаю, где… но почему ты там? Почему не отвечаешь?

— Ты знаешь, где я?..

— Конечно. На моем заводе. Что это еще за сообщение такое?!

— Я… — Но я не успеваю вставить и слова.

— Ничего не делай! Слышишь? Просто оставайся на месте, но ничего не делай! Я уже подъезжаю. Дождись меня, хорошо? Эби! Мы поговорим и всё решим!

Меня пронзают иглы паники. Кричу — насколько могу сейчас с кашей на языке и в мозгах:

— Нет, Маркус!..

— Эби, умоляю!

— Здесь Лэй. Это… он!

В трубке — молчание и учащенное дыхание. Маркус понимает сразу.

— Он рядом с тобой?

— Он… занят. — Вспоминаю чэновские инструкции во время первого похищения. — Я в укрытии.

А мое потустороннее «оружие» сражается сейчас прямо передо мной…

— Маркус.

— Да!

— Быстрей, но не один… не приезжай один! Да?

— Да! Я понял. Жди! Эби, я…

Но что еще хотел сказать муж, уже не узнаешь — айфон моргает и знакомо — традиции есть традиции? — издыхает. Трясу девайс, беспорядочно жму на все кнопки; молчание и темнота, выброшу сегодня же!

…Позже я узнала, что Маркус позвонил живущим рядом работникам и велел бежать на стройку. К тому же и фамилия Мейли волшебным образом активизировала местный полицейский участок…

А сейчас сжимаю мертвый мобильник, как свою последнюю надежду и последний оберег, и поднимаю взгляд.

Как ни старается защитить меня моя нежданная покровительница, но секретарь-шаман оказывается сильнее: я успеваю только вскрикнуть, когда бывшая кукла вспыхивает и рассыпается ярким огнем, словно драконья шутиха на Лунный новый год. Бедная куколка, бедная, бедная няня Ван, сумеет ли она выжить… то есть вернуться когда-нибудь снова, потеряв свое недолгое, пусть и игрушечное, тело?

Но она уже умерла, напоминает моя собственная внутренняя старушка, а вот ты очень скоро можешь с ней увидеться… Потому что Захария-то Лэй жив и все еще рядом.

Смотрю на покачивающегося брата — ай, молодец моя нянюшка, все-таки основательно его потрепала! Лэй вытирает лицо локтем в разодранном до плеча рукаве рубашки и глядит через лобовое стекло прямо на меня. Лишь все еще застегнутый ремень безопасности не дает сползти с сиденья под прикрытие приборной доски. Напоминаю себе, что все двери заперты, и Маркус скоро будет здесь, но когда секретарь направляется к машине, это мало утешает. Почему, ну почему я не послушала совет Чэна носить с собой газовый баллончик или электрошокер!

Лэй дергает за ручку двери — раз, еще. Соображает, в чем дело, и нетерпеливо похлопывает по стеклу ладонью. Он что, думает, я сейчас послушно опущу окно, и у нас состоится милая родственная беседа?

— Открой! Открывай…

Мотаю головой и демонстрирую айфон:

— Вызвала полицию… уходи! Скорей!

Прижатое к стеклу лицо красивым уже не назовешь: брови сведены, расширенные глаза лихорадочно блестят, парень тяжело дышит через оскаленный рот… а по исцарапанной до крови шее (я приглядываюсь, зажмуриваюсь и вновь вытаращиваю глаза) бежит черная цепочка перебравшихся с одежды куклы пауков! Похоже, они изрядно его достают — морщащийся Лэй то и дело машинально пытается смахнуть, прихлопнуть, а то и содрать ожившую вышивку. «Знак черной судьбы», да-а…

Некоторое время мы молча смотрим друг на друга: я и мой брат. Уходи, мысленно твержу я, оставь меня в покое и просто уходи! Кажется, он наконец принимает мое телепатическое послание: лицо становится задумчивым, Захария выпрямляется и размышляет, легонько барабаня пальцами по дверце.

Наконец принимает решение, то есть поворачивается и… вансэй[1], уходит! Слежу за его удаляющейся, постепенно тающей в сумерках фигурой, и вновь начинаю дышать. Ушел? Всё закончилось?

Верю и не верю.

…И правильно не верю!

Лэй возникает прямо перед машиной. Широко размахивается и что-то большое, тяжелое — кувалда? — врезается в лобовое стекло. Он же просто сходил на стройку за инструментом! Хочет выковырять из моего защитного панциря — «жучка». Уже не заботится ни о том, чтобы не причинить мне боли, ни о собственном алиби.

Захария Лэй пришел убивать.

От второго удара по стеклу бегут многочисленные мелкие трещины, и секретаря с его новым замахом уже не видно. Оцепенев в ожидании следующих ударов, думаю отрешенно, что в новой машине у меня будут бронированные стекла. А еще лучше мы купим танк.

«Жучок» вновь вздрагивает, стекло хрустит как смятый целлофан, в расколе торчит черный угол кувалды…

И я поступаю, как нормальные викторианские барышни в затруднительной ситуации — наконец-то отключаюсь.

Вслед за своим айфоном.

[1] Китайский вариант «ура».

Глава 11. Момент: после

— Спасибо ублюдку, что посоветовал посылать кому-нибудь твою геолокацию! Хотя он, конечно, имел виду себя, — говорит муж. — А я поразмыслил и подключил на твой мобильник программу, что определяет местонахождение. На всякий случай.

— Так ты за мной следишь?!

— Я не слежу, я наблюдаю! — быстро уточняет Чэн.

— Разница только в формулировке. Мы с тобой так не договаривались.

— Ну это спасло тебе жизнь, — резонно возражает Маркус. — И вообще… тебе что, есть что от меня скрывать?!

— Давай-давай, устрой сцену жене, которую едва не убили!

Маркус смолкает и обнимает меня крепче; покачивает, словно маленького ребенка. Тем более что я как раз сижу у него на коленях.

В этот раз в больничной палате все как полагается: букеты, фрукты, приветственные венки и открытки с пожеланием выздоровления. И охрана у дверей, пугающая навещающих меня подруг. Я уверяю, что просто немного приболела и легла на обследование (и правда, держат меня здесь исключительно из-за маминых нервов), но, кажется, девушки уже сложили в уме вип-палату в закрытом для посторонних крыле, молчаливых «качков»-охранников и чрезвычайно почтительный медперсонал во главе с директором больницы. Жди допросов с пристрастием! Сейчас парочка сдерживается лишь потому, что кто-нибудь постоянно со мной в палате. В основном Маркус, потом мама или кто-то из тетушек; приходит поболтать и Шон (Санни уже строит ему глазки, и брат вроде не против), и даже наша маленькая семейная звездочка — Роксан. Эта готова бесконечно обсуждать личность и коварные планы разлюбезного маминого секретаря: кажется, всё случившееся только прибавило Лэю в глазах сестры интересности. От всей души надеюсь, не оттого, что покушался он именно на меня, но на всякий случай не уточняю.

Хорошо хоть коллеги не выбрались навестить, лишь прислали корзинку со сладостями и фруктами.

Даже отец однажды приехал. Постоял молча в ногах, взявшись за спинку кровати. Ожидая привычных слов вроде: «Опять ты? Никак не перестанешь позорить семью? Куда ты лезешь? Сама во всем виновата!» я машинально выискивала в его лице сходство с Захарией. Если ополовинить возраст и прибавить восточных черт — и самом деле…

Но родитель удивил меня, сказав только:

— Поправляйся, — кивнул и вышел. Зато его пугающий референт Чжоу, обычно отвешивающий при встречах со мной весьма сдержанный поклон, внес в палату огромную корзинку фруктов, красную коробку с редчайшим диким женьшенем и долго, велеречиво желал скорейшего выздоровления. Вот такой живой индикатор президентского к тебе отношения… Неужели впервые на моей памяти отец признал таким образом, что в случившемся есть и его вина?

Об его старшем сыне я рассказала ему сразу — когда отец (опять же неожиданно!) спешно прибыл в пригородную больницу, куда меня поначалу отвезли с завода. Сказала, повернулась на другой бок и уснула: препараты, которыми меня напичкал брат, действовали лучше всяческих транквилизаторов и снотворных.

— Так что за сообщение послал тебе тогда Захария? — вспоминаю я. — Сказал: успокоит, чтобы ты больше не названивал.

Маркус криво усмехается:

— Ну да, чтобы я спокойненько пошел заказывать тебе памятник! — Не отпуская меня, лезет в карман за смартфоном и большим пальцем отыскивает нужное. — Вот.