Сверхдержава
Шрифт:
Диана испуганно выдернула руку и свалилась назад, на диван. Один из парней, квадратный метис-полумонгол, тихонько присвистнул.
– Ого, живой метаморф! А с виду вроде обычный чумник! Нас тут не поубиваешь?
– Вас – нет, – заверил Краев. – Я, типа, на отдыхе. В данный момент имею намерения убить пару литров пива и уничтожить фунт хорошей телячьей вырезки. На всякий случай предупреждаю: в вашей чумной жизни я совершенно ничего не соображаю, так как немалое количество лет провел далеко от чумных зон. Так что вы мне все объясняйте, упыри, если я чего понимать не буду. И без обид. Пойдет?
– Без проблем! – Второй парень поднял руку, составил большим и указательным пальцами кружочек, означающий о'кейное состояние дел. – Меня зовут Крюгер. Хотя на самом деле я Шихман. Обживайся, метаморф. Только поосторожнее
Крюгер, он же Шихман, был долговязым молодым человеком с большими семитскими глазами, полными розовыми губами и неожиданно аккуратным небольшим носом, больше приличествующим какому-нибудь поляку, чем еврею. На подбородке Крюгера произрастала рыжая бородка – крайне маленькая, но тщательно ухоженная. Тонкие усики говорили о некотором аристократизме, не переходящем пока в полную оторванность от народных масс. Впечатление о элитарности усиливал черный широкий галстук с блестящими звездочками и идеально белый воротничок с вертикально стоящими треугольными концами. Правда, насколько успел заметить Краев, ниже воротника не наблюдалось никакой рубашки – сиреневый смокинг Крюгера был одет прямо на голое тело, и рукава его были грубо обрезаны ножницами чуть ниже локтей. Приятнее же всего было наблюдать прическу молодого джентльмена – он единственный из присутствующих сохранил полный комплект волос. Волосы его были обильно смазаны бриолином и зачесаны назад, образовывая блестящую в полумраке гладкую полусферу.
К столу подошла хорошенькая ведьмочка-официантка, круглый задок ее выписывал на ходу сложную траекторию. Краев даже хотел было шлепнуть по ягодице, обтянутой чем-то сине-блестящим, но бросил взгляд на Лизу и передумал: не стоило перебарщивать со вхождением в новую роль. Краев решил быть сдержанным и даже немножко суровым. Он внимательно ознакомился с меню, деликатно осведомился у Лизы, какие блюда прекрасная леди предпочитает отведать в этот превосходный вечер, корректно и точно сделал заказ, назвав официантку "лапочкой". И поймал на себе взгляды компании – внимательные и в то же время одобрительные.
Неплохо. Совсем неплохо, сэр. Главное – не ужраться с отвычки, сэр. Не упасть носом в салат.
Некоторые затруднения возникли при выборе напитков. В официальном меню значились водка, и бренди, и мартини, и все что угодно. Но стоила эта официальная роскошь непомерно дорого – еще дороже, чем в Москве. В папке меню присутствовал также листочек, написанный от руки, и озаглавленный "Чумное пойло". Цены здесь были гораздо меньше, но разобраться в названиях было совершенно невозможно. Что, например, мог представлять из себя коктейль "Святая отрыжка"? Или напитки с названиями "Радость утопленника" и "Поймай свой столб"? Единственным более или знакомым словом было "Мескатоник". Краев уже слышал его от Пети Стороженко.
– Может, мескатоника взять? – шепнул он Лизе.
– Ну, уж сразу и мескатоника? – Лиза тоже шептала, и теплые ее губы приятно дотрагивались до уха Краева. – Мескатоник натощак – это труба! Не кайф, а чистые кошмары. Надо поесть сперва как следует, и чтоб музыку включили. Разогреться сперва надо. Бери "Взлетную полосу" – для начала самое то будет.
– А что это такое?
– Синтетика, конечно. Чумное пойло – всегда синтетика. Но "Взлетная полоса" – штука хорошая. Спирт, газированная вода, эмульгатор, чтоб по желудку не било, ароматизатор типа "Кампари". Ну и немножко ускорителя. Совсем немножко.
– Ускорителя? Это еще что за фигня?
– Увидишь. Нормально, бери.
– Семь "Взлетных полос", – сказал Краев. – На всю компанию. Возражений нет?
– Мне не надо, – крепыш Чингис махнул рукой. – Извини, метаморф.
– Почему?
– Потому! – Лиза дернула Николая за руку. – Чего ждешь? – цыкнула она на официантку, уставившуюся на Краева, как на инопланетянина. – Заказ приняла? Иди! И быстро! Кишки уже к позвоночнику прилипли!
Официантка фыркнула, дернула плечом и удалилась к стойке.
– Я не пью. Вообще не пью, – миролюбиво сказал Чингис. – У меня режим. Я спортсмен.
– Спортсмен? –
Краев заинтересовался. – А в чумных зонах есть спортсмены?– Есть.
– Но вы же даже на соревнования выехать никуда не можете!
– А нам и не нужны соревнования. – Чингис положил огромные руки на стол. – У нас тут такие соревнования происходят… почище чемпионатов мира. И чуть ли не каждую неделю.
Чингис кивнул в сторону стола бузотеров, о которых только что неодобрительно отзывался Крюгер. Краев поглядел на его кулаки и понял, о каких "соревнованиях" говорит Чингис. Костяшки рук Чингиса были увенчаны серыми мозолями, набитыми тысячами ударов. Наличествовали и свежие ссадины, свидетельствующие, что хозяин регулярно находит своим кулакам применение.
Официантка принесла поднос, выгрузила с него семь стаканов с коктейлем. Шваркнула перед Николаем и прекрасной дамой Лизой железные тарелки с внушительными отбивными, напоминающими ленч неандертальца, и гордо удалилась, выражая презрение всеми частями своего округлого тела.
Краев сделал первый осторожный глоток коктейля. У него был довольно оригинальный вкус, пузырьки углекислого газа приятно защекотали язык.
– Стало быть, вы тут между собой регулярно деретесь? – спросил он Чингиса.
– Стало быть, да.
– И зачем же? – полюбопытствовал Краев. – Чего вы тут поделить не можете, у себя в городе? Все чумники – братья! Как же вы так? За что же вы друг друга?
– Все очень просто, – пояснил Крюгер. – Чумники разные бывают. Бараны вот, к примеру, все исключительно хорошие. А среди чумников всяких уродов – пруд пруди. Ну как такому не дать по морде?
– Ребятки! – воскликнул Краев почти с умилением, попытался провести рукой по встрепанной шевелюре, и вспомнил, что таковая отсутствует, замененная авангардным гребнем. Впрочем, это не охладило его неоромантического пыла, подогретого напитком. – Ребятки! Вы сами не представляете, какие вы чудесные! Я и сам чумник, но общаться мне приходилось исключительно с теми, кого вы называете "правильными". Так вот, поверьте, они – намного хуже вас…
– Дело не в "правильных", – невесело произнес Крюгер, морщины обрисовались в уголках его рта и Краев увидел, что не так уж его собеседник юн – пожалуй, не меньше тридцати пяти лет. – Дело в Чуме. И в самих чумниках. Да, мы – интеллектуалы, художественные натуры. Ну и что? Сам понимаешь, что умные индивидуалисты встречаются не только среди хороших людей… Дерьма здесь хватает с избытком. Все изменилось. Еще три года назад чумное сообщество было более или менее единым: мы были сплочены общей бедой и верой в то, что от беды придет избавление. Мы вместе строили этот город, нам было чем заняться. А теперь наше общество раскололось. Надежда на то, что нам удастся выбраться из чумных карантинов, слабеет с каждым годом, с каждым месяцем. Благополучие? Сам видишь, что у нас есть все, чего мы пожелаем. А нам – надоело! Мы тупеем от бессмысленного комфорта. Чумников просто не существует для остального мира! Нас нет, понимаешь? Никто не знает о нас! Ненависть копится в чумниках. Ненависть друг к другу, потому что никого, кроме друг друга, мы не видим. Некоторые, такие как Салем, пытаются сдержать нашу тягу к самоуничтожению. А эти… – Крюгер махнул рукой в сторону крайнего стола. – Этим уже на все наплевать. Они ненавидят всех. Они называют себя животрупами. И это действительно так – на живых людей они мало похожи.
– Подожди, как же так? Но есть же у вас командировки в большой мир. Есть работа. Неужели от этого не становится легче?
– От этого только тяжелее. Это двойной стресс. Сперва ты вылезаешь из своей тюрьмы и обнаруживаешь, что страны, в которой ты когда-то жил, больше не существует. На ее месте другая страна и другой народ – чуждый и непонятный. А через месяц ты возвращаешься назад, в свой комфортный, но опостылевший дом и думаешь о том, что никогда не сможешь уйти – ни в свою страну, которой больше нет, ни в другие страны, закрытые для нас навсегда. Если бы мы были тупыми исполнителями механической работы, было бы легче. Но что делать нам? Какой смысл писать картины, если их увидит только твоя жена и пара друзей? Зачем разрабатывать аппаратуру, если она не пройдет тест как потенциально агрессивная? На кой черт писать компьютерные программы, если электронную сеть запрещено создавать даже в пределах одного чумного карантина?