Свет с Востока

Сорву шелка, чтоб шерсть меня одела, Косматой стану, разломлю браслеты, Не умащу отверженного тела И жизнь приму, какой живут аскеты...

Иллюзии или надежды?

281

* * *

Зачем вражда в тебе заговорила, Что за вину перед тобой несу, О Рана — куст колючего карила Среди деревьев в девственном лесу!

Я бросила дворцы, хожу без свиты, Я не живу в твоей столице, Рана! И знак на лбу, и маскара забыты, И на моей одежде цвет шафрана.

* * з^-Вернись, о сердце, к вечной Джамны непозабытым берегам, Светла вода у Джамны, сердце, и освежает, как бальзам. Сопровождаемый Бальбиром, там Кришна флейтой будит лог, Там желтый шарф его увидишь у всех пастушеских дорог.

На нем венок с пером павлина, и, как морские жемчуга, В его ушах горят алмазы, как солнце — каждая серьга. Для Миры повелитель — Нагар, ему ее подвластен мир. Ему товарищ в чистых играх — блаженный брат его Бальбир.

* * *

Как жаждут, Шьям, тебя мои глаза! Весь день, застыв, следила я дорогу, И день прошел, оставив мне тревогу, Гора печали пала на глаза.

Поет на ветви койла. Внемлет мир. От этой песни стонет голова. Он извергает грубые слова И надо мной смеется, этот мир.

* * *

Хари! Ты беды отводишь в опасности час. Слуги твои не тобой ли спасаемы, Хари? Стыд Драупади не ты ль от бесчестия спас, Ткань продлевая ее непорочного сари?

282

Книга третья: В ПОИСКАХ ИСТИНЫ

Львом предстаешь, своего защищая жреца. Ты из пучины возносишь на небо слона. Скорби, Гирдхар, от меня отведи до конца! Мира тебя умоляет, смятенья полна.

х- * *

Века и века я следила дорогу бессонно, И вот он, любимый, у дома стоит моего. Вчера одинока, ласкаюсь я с ним упоенно. Я, ради молитв запечатав блаженное лоно, Бесценные геммы свои сберегла для него.

О, сколько ушло неотступных и жарких молений! Мне знаменье нынче любовь посылает свое: Мой тайный любимый пришел для утех и томлений! От счастья прекрасным становится тело мое.

Нас два океана: один — океан сладострастья, Прикованы очи к нему и любви не унять. Другая — смотри — океан долгожданного счастья, Я друга такого сумею достойно принять.

Из Хари в Хари льется жизнь — ведь обошел он семь земель, И обойти три мира вмиг под силу трем его шагам. Мой повелитель — вечен он, как вечен страсти нашей хмель. Любовью жизнь мою продлю, припав, как тень, к его ногам...

Василий Иванович поднимает тост— за свободу и за любовь... Он гораздо моложе меня — родился в Тайшете, в восточной Сибири, там же, где я отбывал мой последний срок и где родился мой старший сын. Василий Иванович — способный математик, он также глубоко интересуется религией — за это ему пришлось провести несколько лет в психиатрической лечебнице. Заколотый психотропными средствами, которые должны были его вылечить от «вялотекущей шизофрении» или другого политически опасного заболевания, он еле мог передви­гаться. Его выходила Марина Павловна— его супруга, хрупкая, но бесконечно сильная женщина.

Профессор-астрофизик Горбатский, частый гость наших вечеров, с жаром рассказывает о грядущих изменениях в Академии наук. Все это изрядно напоминает 60-е, но, может быть, в этот раз реформы и не захлебнутся. Таково уж свойство человека — пока жив, он всегда наде­

Работая над переводом Корана

283

ется. Может быть, смысл жизни и состоит в надежде, в стремлении к осуществлению мечты?

Мы оживленно спорим. Бьет двеннадцать. Пора, пора расходить­ся. Галя, Слава и я спешим на остановку — авось успеем на последний автобус. Славе завтра на занятия. Я теперь часто с ним занимаюсь — он, как и я пятьдесят лет назад, — студент арабского отделения вос­точного факультета. Я вновь перелистываю с ним пожелтевшие стра­ницы хрестоматии Гиргаса — думал ли полвека назад, что вновь вер­нусь к моим учителям на студенческую скамью? Как будто живешь второй раз: непередаваемое, радостное чувство...

...Советские войска, проведшие более десяти лет в Афганистане, наконец возвращены, пятнадцать тысяч наших солдат уже преданы земле. Падают партийные бонзы, но будет ли Нюрнбергский процесс над преступниками России?

...Путч 1993. В Москву введены войска. Трое погибших. Их хоро­нят на Ваганьковском кладбище. Пророчески звучат слова отца два­дцатилетнего студента, раздавленного танком: « ... но боюсь, что пройдут годы, и никто не спросит, почему так рано оборвалась его молодая жизнь». Помнит ли сейчас кто-нибудь его имя?

... Разъяренные толпы кричат: «Долой коммунизм!» и сбрасыва­ют с пьедестала памятник Дзержинскому на Лубянке.

... Многопартийность, свобода слова и печати. Очередные новые слова: «приватизация», «ваучеры».

... Распад Советского Союза, независимая Россия, принятие ново­го гимна и возвращение старого, первая и вторая чеченские войны, величие самодержавия и допетровская удаль уездных князей.

... Но также и новые надежды и стремления, новое поколение, рожденное не в рабстве, а для отцов и матерей — переосмысление прошлого. Верю в целительную силу жизни.

РАБОТАЯ НАД ПЕРЕВОДОМ КОРАНА

В один из январских дней 1992 года я вышел на свою обычную прогулку, не подозревая, что меня ожидает новый поворот судьбы. Входя под арку, я увидел огромный кусок льда на асфальте и, слегка поколебавшись, решил идти напролом. Упав, я уже не смог встать

284

Книга третья: В ПОИСКАХ ИСТИНЫ

самостоятельно. Пять операций, негостеприимные больничные пала­ты. Необходимость заново учиться ходить.

За мою жизнь бились родные и близкие, российские и немецкие врачи. Последнюю сложнейшую операцию провел профессор Йозеф Фитцек, глава одной из специализированных кёльнских клиник. Пом­ню его твёрдое дружеское рукопожатие. «Alles wird ganz gut. Ich verspreche Ihnen. Keine Sorgen!» — «Всё будет в порядке. Я вам обещаю. Не беспокойтесь». Так и случилось. Несмотря на мой почтенный воз­раст, мне удалось в очередной раз воскреснуть.

Лежа распятый на больничной койке, я вспоминал свою жизнь. Дореволюционный Кавказ, письмо Марра, школу Юшманова и Крач-ковского, первую любовь, арест, тюремный университет, лесоповал, возвращение, арабские рукописи, защиты диссертаций... Мне при­шлось пережить различные ограничения моей свободы, но никогда еще я не был так безнадежно беспомощен. Быть обузой для других? Мысль об этом была для меня невыносима. Может быть, это и есть конец? Я научился не бояться смерти.

В тюрьме меня тоже иногда охватывало чувство безысходности. Не всегда я был храбр и исполнен силы духа. Многое стало ясно лишь из перспективы будущего. Передо мной была цель незавершенных научных исследований, мечты о личном счастье, вынесенные из непе-режитой молодости. Но о чем может мечтать человек в 80 лет?

Возраст относителен, как и время вообще. Каждый из нас, в пер­вую очередь, существо духовное.

Таков был мой внутренний монолог, когда врачи обсуждали, сколько дней мне осталось жить. Я понял, что еще не собираюсь уми­рать. Мой путь еще не окончен. Внешние обстоятельства, как бы тя­желы они ни были — как и ранее — возможно, являются жестокими, но необходимыми условиями дальнейшего развития личности. Я дол­жен не проклинать судьбу, а пытаться увидеть, что она хочет мне ска­зать, к каким неосознанным истинам и шагам она меня подводит.