Сын детей тропы

Наверху раздался гул, и будто в ответ пропел рог.

По дороге от города бежала женщина, не разбирая пути. За ней спешили храмовники в серых одеждах. Чуть отставая, гремели сапогами, лязгали цепами стражи Ока.

Её нагнали. Схватив за волосы, рывком поставили на колени. Заметив путников, беглянка протянула руку, но ей тут же набросили петлю на шею и грубо потащили прочь.

Клур заставил белых рогачей выйти вперёд, хлопнув ладонью по крупу.

— Я Клур Чёрный Коготь, Указующий Перст, — воскликнул он, — и моё слово здесь что-то да значит. Я приказываю объяснить, что здесь творится и по чьей воле!

Над землёй загрохотало, и упали первые капли, тяжёлые и алые, как кровь.

Глава 33. Площадь

Расталкивая храмовников, вперёд вышел худой старик в серых одеждах, подпоясанных верёвкой — знак того, что прислужники богов живут скромно и просто, не жаждая для себя благ.

Старик тяжело дышал, жидкие седые волосы были встрёпаны и мокры от пота, борода разметалась по груди. Видно, бежал со всеми, не жалея ног.

— Скажи мне, Анги Глас Богов, — велел Клур, глядя сверху вниз, — отчего в этом городе людей травят, как диких зверей? В чём вина этой женщины?

— А, верный пёс! Уж не знаю, что ты значишь без своего хозяина, — скрипуче, нараспев протянул старик. — Хочешь говорить, так сперва сойди на землю! Даже боги не высятся над нами, а смотрят в глаза, как равные. Сойди!

Всадник, неловко перебросив ногу, спешился, но всё равно смотрел сверху вниз.

Храмовник потянулся к его лицу, вгляделся жадно. Клур оттолкнул чужие руки и отступил на шаг.

— Что с твоими глазами, боги наказали тебя? — облизав тонкие морщинистые губы, пропел старик. — Вот он, знак, что деяния твои им неугодны! Вы принесли много боли в чужие земли, брали их силой, залили кровью невинных — а ведь и над ними ходит Двуликий! В тех же богов они верят и их молили о защите, и боги видели их слёзы и страх, и устали от того, что творят звери, подобные вам!..

— Теперь ты говоришь это, старый лжец? — перебил его Клур. — Разве не к тебе пришёл Свартин перед тем, как решился выступать? Разве не ты сказал ему, что там, где властвуют одни боги, должен быть и один вождь? Ты не возражал и после, когда Свартин сел в Заставе, а твоя рука протянулась к храмам на его новых землях. И лишь теперь, когда он мёртв и неясно, что будет дальше, ты заюлил, как рыжуха.

— Свартин говорил, что будет действовать справедливо! Какую же справедливость увидели в Зелёных Угодьях? А в Приречье? А ты, его прихвостень, что творил — думаешь, сюда не доходили слухи?

Старик выплёвывал слова, обнажая в оскале редкие жёлтые зубы. Наступал, сжав кулаки и брызгая слюной — на полшага, ещё на полшага, — и серые храмовники с неподвижными лицами, будто вытесанными из камня, едва заметно двигались вместе с ним, растягиваясь полукругом и перекрывая дорогу. От них тянуло потом и гарью, подолы и рукава марали тёмными пятнами сажа и кровь.

А позади, за их спинами, стояли стражи Ока с цепами в руках.

— Пропусти этих людей, — сказал Клур, не отступая, и повёл рукой. — Они случайные путники. Пропусти, и потолкуем с тобой. Со мной только один...

Он обернулся, отыскивая кого-то взглядом, нахмурился и сказал:

— Неважно.

Шогол-Ву обернулся тоже и понял, что Зебан-Ар исчез.

— Случайные? — переспросил храмовник.

Под кустистыми бровями глаза его блеснули, как мутные лужицы среди земли и сухой травы, на миг отразившие свет.

— Я перестал верить в случайности, Чёрный Коготь. Неспроста эти люди здесь, и я буду говорить с каждым, чтобы решить, чисты ли они. Неспроста боги привели сюда и тебя! Должно быть, ты не видишь, но боги подают знак. Они плачут, и слёзы их — кровь!

Он запрокинул лицо и подставил ладони дождю, раскинув руки.

Всё стихло на миг. Лишь небо, казалось, шепчет, но пахло не влагой — железом. И капли падали всё чаще, пятная белые шкуры рогачей, стекая кровью по застывшим лицам.

— Мы должны очистить город от скверны, прежде чем боги сделают это. Очистим, так спасёмся!

— Твоё место в храме, старый ворон, — сказал Клур. — Где Мелерт Огненный Рукав? Ему отвечать за город, не тебе. Он знает, чем ты занят? Или ты бегаешь по улицам по его приказу?

Лицо старика исказила гримаса, жилы на лбу вздулись, но улыбка то или ярость, нельзя было понять.

— Думаешь, тебе поможет Мелерт? — спросил он, растягивая губы. — Идём, я отведу тебя к нему: он болтается в петле! Там же, где должен быть каждый, кто неугоден богам! Там, где должен быть и ты, убийца и приспешник убийцы!

И вскричал, поднимая руки:

— Берите его, вяжите! В петлю его! Не бойтесь, он слеп. В петлю!

— Прочь, живо! — зарычал Клур, обернувшись к охотнице. — Слышите, прочь!

Ашша-Ри собралась прыгнуть на землю, но Хельдиг ударила чёрного рогача коленями, и тот рванулся, покорный то ли этому приказу, то ли голосу хозяина. Опустив голову, налетел на храмовника, сунувшегося вперёд, опрокинул. Тяжёлое чёрное копыто упало на тело, будто на тюк тряпья, в который завернули глиняную посуду, и рогач понёсся дальше, отпрянув от стражей.

— Нет, стой! Стой! — раздался крик охотницы, но зверь не послушал её.

— Гаэр! Брока! — повелительно воскликнула дочь леса.

Её рогачи, что уже храпели, беспокоясь, мотнули головами, обошли Клура и растерявшихся храмовников. Цеп взлетел и опустился, задел белую шкуру, но звери ушли.

— Взять их тоже! — взлетел над криками стражей, над оханьем храмовников голос старика.

Копыта гулко стучали по камню дороги, почти не притрушенной соломой. Рогачи уходили. Тяжело дыша, стражи бросились в погоню — пятеро, и вдвое больше осталось. Упавшего оттянули с дороги, склонились над ним. Он слабо стонал.

Нат сидел, раскрыв глаза и рот, вскинув брови с таким простодушным видом, будто не понимал, как здесь очутился.

— Ох, что творится-то! — воскликнул он, прижимая руку к груди. — Да хранят вас боги, добрые люди, за то, что защищаете нас. Ну, мы б поехали: помехой вам быть не хочется...

Его выдавали только побелевшие пальцы, в которых он цепко сжимал поводья.

— Вы ещё кто такие? — спросил старик. — Что везёте, куда едете?

— Да это, туда, — указал Нат рукой направление. — А в телеге, ну...

Не дожидаясь, пока он докончит, один из стражей обошёл телегу, дёрнул полотно. Замер, глядя на тело, местами обуглившееся до кости, на лицо, которое больше нельзя было узнать. Провёл рукой по узорным лоскутьям куртки, осмотрел сапоги, мало ношенные, почти не тронутые огнём. Хмуро поглядел на другого стража, стоявшего у рогачей, и кивнул. Тот кивнул в ответ.