Сын детей тропы

— Тонне! — хрипло раздалось от дороги, и он дёрнулся, обернулся испуганно. — Во-от ты где, паршивец!

Мальчишка не врал, отец его пил, и давно. Нечёсаные, немытые космы обрамляли опухшее лицо, колени были испачканы в грязи, и куртку пятнали грязь, жир и вино. Из продранного локтя лезла шерсть.

— Я его везде ищу, а он! В трактире, значит. Вино хлебал?

— Я... нет! — пробормотал мальчишка и попятился.

Отец навис над ним, поднимая кулак.

— Довольно брехать, щенок! Дружки твои, такие же шавки брехливые, всё выболтали. От рук отбился! Поучить тебя надо? Я поучу...

— Не трогай сына, — сказал Шогол-Ву.

— А?..

Человек поднял глаза, налитые кровью.

— Не суй нос в чужие дела, выродок! Хочешь мне рассказать, как быть отцом, так вспомни сперва, что твоя мамаша не знала, от кого родила ублюдка, которого подбросила в общий дом и забыла. А своих детей ты растишь, а? Или тоже бросил и забыл — не подохнут, так вырастут... такими же ублюдками.

— Ты ошибаешься. Дети племени не бывают брошены: каждый мужчина им отец, и каждая женщина — мать. Старшие всегда рядом. Каждый выслушает и поможет, и научит, и даст совет. Дети всегда присмотрены и всегда при деле, и сами постоят друг за друга. Это у вас, людей, не так — твой сын никому, кроме тебя, не нужен, а если и ты не будешь ему отцом, тогда кто?

— Ишь, умный выискался!

Человек смотрел растерянно и зло. Неясно было, откликнется ли что-то в его сердце на эти слова или он, наоборот, отыграется на сыне за непрошеную науку.

Мальчишка сжался и моргал испуганно, будто ему грозили ударом. Видно, не верил, что обойдётся.

Йокель подошёл, положил руку ему на плечо.

— Мы присмотрим, — дал он обещание. — Люди тоже не звери, ты не думай.

Такими они и остались на сумрачной дороге — юная пара, вихрастый мальчишка между ними и набычившаяся фигура чуть в стороне. Скоро они растаяли в лёгком тумане.

Рогачи спешили, радуясь и серому предрассветному часу, и сырому ветру с реки, ничего не зная о богах и о том, что этот мир, может быть, доживает последние дни.

Нептица была не так довольна. Она бежала, раздувшись, топорща блестящие от влаги перья, и то и дело оглядывалась.

За спиной раздался звонкий лай.

Серый пёс, лишь недавно впервые спущенный с цепи и нашедший друга, без сожаления оставил позади дом и хозяина. Он спешил изо всех сил, пластаясь над дорогой — так спешил, что лапы разъезжались по грязи.

Нагнав телегу, пёс вскинул морду и пролаял коротко, с подвыванием: жаловался, что его бросили. Поравнялся с нептицей, вывалив язык, и так они и бежали дальше плечом к плечу.

Глава 32. Воспоминания

Какое-то время путники ехали молча.

Поскрипывали колёса. Прищёлкивала грязь, будто хлопали маленькие кнуты, и фыркали рогачи. Шумно дышал пёс.

Серое одеяло, растянутое над землёй, опускалось ниже и на глазах мокрело. Влага проступала тёмными пятнами, сочилась, тянулась к земле серым туманом. Крошечные капли, точно соскользнувшие с конца иглы, усеяли волосы и лица, одежду и борта телеги, шкуры зверей и белые перья. Качались, поблёскивая, сухие травы, будто отлитые из серебра.

Рассвет неохотно, но настал. Однако придёт за ним день или вновь сгустится мрак, знали только боги.

Зебан-Ар, что ехал позади, подстегнул рогача и нагнал телегу.

— Зачем ты вступился за людского щенка, порченый сын? — спросил он. — Я хочу понять.

— Почему нет? Его отец вёл себя неразумно. Я хотел рассказать, как бывает у нас, чтобы он задумался.

— У нас?.. У нас — да, но не у тебя. Ты стоял у котлов, и только. Даже когда мы ходили по тропам, брали тебя с неохотой. У тебя не было той жизни, о которой ты рассказал людскому псу.

— Ему не обязательно было знать о том.

— Я никогда тебя не пойму, — сказал Зебан-Ар, качая головой, и отстал.

— А я думал, это мне с папашей не свезло, — бросил Нат через плечо. — А знаете что? Я б пожрал. Зря, что ли, припасы собирал, чтобы тащиться с пустым брюхом!

Телега ненадолго остановилась.

В котомке нашёлся хлеб, уже чуть подсохший, пахнущий дымом и травами, и его разломили на всех. Мягкий сыр, завёрнутый в тряпицу — каждому по горсти.

Нептица вилась вокруг, а пёс тянул воздух, опершись лапами на борт телеги. Хельдиг дала ему сыра с ладони, и он слизал жадно.

Нептица поглядела хмуро, вздыбив перья на лбу, и подошла принюхаться, вкусный ли кусок достался псу. Тот отворачивал морду, а сам не сводил глаз с людей: угостят ещё или нет?

Нептице бросили кусок хлеба, смоченный сывороткой, и она поспешила заглотить его, подавилась, закашлялась. Теперь уже пёс подошёл и ждал, выронит она хлеб или нет, а потом отошёл с сожалением, помахивая хвостом.

Один только Клур ничего не ел и ни на кого не смотрел.

Тронулись, доедая на ходу. В этот раз Шогол-Ву сел впереди — Нат пригласил, хлопнув по сиденью рядом с собой.

— Ты правильно сделал, что за парнишку заступился, ясно? — сказал он, глядя на спины рогачей. — Только слов тут мало, его отцу бы ума вколотить в тупую башку. Ну, горе у него, а у сына не горе? Да хоть там что, это ж какой гнилой душой надо быть, чтобы зло за жизнь свою на малом срывать, которого на руках носил, вынянчил из крохи беспомощной?

Клур придержал рогача, обернулся через плечо.

— Ты у нас, значит, добросердечный, а, вор? — спросил он с насмешкой. — И знаешь, как правильно жить.

— А ты-то, мертвяк, чего зубы скалишь?

— У тебя же нет семьи. Что ты можешь понимать?

— Что? Да побольше твоего! Я бы рассказал...

— Так расскажи, потешь нас... потешник.

— И расскажу, но не для потехи, ясно? И вообще не тебе. Давай, давай, отъедь подальше, а то смердишь, дохлая рожа!

Охотница, стиснув зубы, потянулась за ножом. Клур, видно, угадал, поднял руку в упреждающем жесте, сказал через плечо:

— Не надо, Ашша. Дай послушать, как он врёт, всё развлечение.

Нат поглядел, прищурившись, и не проронил ни слова, пока Клур не тронул поводья, прищёлкнув языком, и не отъехал. Тогда начал свой рассказ.

— У Мала Кривого сестра была, — прокашлявшись, сказал он. — Магна Добрая. Прозвище она за то получила, что с любым соглашалась идти, кто бы ни звал. Ну, Мал ещё для своих дел это использовал: мужики в дом приходят, вроде как к Магне, кто их считать будет да в лицо запоминать, — а на самом деле к Малу шли. Товар сбыть, наводку получить... ну, не суть. Так вот, народился у Магны сын. Уж на что мы все, кто в доме том бывал, счёт хорошо знали — а как иначе, чтоб не обсчитали при делёжке, — а мужиков её сосчитать никто бы не сумел. Я по делу зашёл, она мне малого в руки сунула, а кто отец, спросить неловко. Может, и сама не знает. А Магна возьми да скажи: твой, мол, сын.