Сын детей тропы
Шрифт:
— На упокоище везём, — вздохнул Нат.
Страж, набросив полотно на мертвеца, подошёл вплотную.
— Кто это? — спросил он, прищурившись.
— Да я не думаю, что вы знакомы...
Тяжёлая рука в жёсткой перчатке ударила Ната по лицу. Тот дёрнулся, охнул, приложив руку к губам, и сплюнул кровью. Пёс залаял, держась в стороне.
— Говори, кто! — прорычал страж.
Он сдёрнул Ната с телеги и швырнул на землю. Тот попытался отползти, но тут же наткнулся на чьи-то сапоги.
Клура уже взяли, вязали руки за спиной, набросили петлю на шею. Он и не думал сопротивляться.
—
— Кто? Да обознался ты! — воскликнул Нат.
Он уклонился от сапога, метящего ему в лицо, а от другого не смог, не успел. Скрючился на мокрой дороге, прижимая ладонь к боку, второй рукой прикрывая голову.
— Да он это, он! Вот у него и стренга тут. И лук...
— Да не простой, а выродков лук!
— А этот-то, второй, похож на выродка.
— Похож...
Над головой загрохотало.
— Кто усомнится теперь, чего хотят боги? — вскричал старый храмовник, воздевая руки. — Они привели сюда недостойных, чтобы мы могли предать их справедливому суду! Те из вас, кто ещё колебался, должны уверовать.
— Ты ничего не знаешь о богах, старик, — усмехнулся Клур. — Ты обезумел от страха, но город не спасут все эти смерти. Мы шли в Запретный лес договориться с богами, так отпусти нас. Хочешь, дай проводников, чтобы они дошли с нами до границ и убедились, что не лжём. Как видишь, мы не ищем спасения: любой согласится, что мёртвый лес хуже петли.
Челюсть храмовника отвисла, борода задрожала. Он весь затрясся и выкрикнул яростно:
— Да кто вы такие, чтобы боги вас слушали! Что о себе возомнили? Я, я посвятил жизнь храму, и я знаю их волю, а вы убийцы, воры и выродки, недостойные даже произносить их имена! Договориться с богами? Одна лишь мысль о том, что боги могут к вам прислушаться, уже глумление над ними! Это к вам-то, которые вспомнили о богах лишь теперь!.. На телегу их!
К запятнанному подступили с верёвками.
— Что, выродок, дашься по-доброму, или хочешь отведать цепа перед петлёй? Ты ж только скажи, как тебе больше нравится, а мы устроим.
Он посмотрел на людей, окруживших телегу, храмовников и стражей, одинаково стриженых в кружок, с одинаковыми каменными лицами, замаранными в алом. Посмотрел на нептицу, что шипела, вздыбив перья, но не понимала ещё, бросаться в бой или нет, и на рычащего пса.
Наверху зарокотало, будто и там ворчал зверь, и капли западали чаще и гуще.
Шогол-Ву утёр мокрый лоб, отвёл влагу, что текла в глаза. Подумал о том, что женщинам должно было хватить времени, чтобы уйти, и больше можно не выгадывать.
— Я пойду сам, — сказал он. — Но лучше послушайте Чёрного Когтя. Нам нужно в Запретный лес.
— Ври больше! — ответили ему. — Разве дети леса не такие же выродки, как вы, только хуже? Что делать богам в мёртвом лесу? Они его, небось, стороной обходят!
Их связали наспех, бросили на телегу, и она тронулась. Своего раненого храмовники не взяли, оставили у дороги, и кто-то остался с ним.
Под щекой запятнанный чувствовал тело, жёсткое и холодное даже сквозь полотно. В нос лезли
запахи мокрой шерсти и горелой плоти.Нептица, он слышал, вскрикивала тонко и протяжно, бежала следом. Не трогала людей, и её не гнали.
— Надо же, как зверь привязался, — подивился кто-то.
— А мешать нам не станет, когда мы этих, ну...
— Станет, так погоним.
Перед лицом темнело набухшее от влаги дерево борта. За ним — телега ехала не быстро — шагал стражник, выпятив подбородок. Если поднять взгляд, можно было уже увидеть городские крыши, тоже деревянные, старые, тёмные, едва заметно выгнутые книзу. Здесь попроще, а дальше, ближе к храму, узорные, будто оплетённые кружевом по краю, с резными столбами и ставнями, с фигурами на стыках скатов. Чаще то были рогачи, когда по шею, а когда и с копытами, вскинутыми в беге, но попадались и птицы.
Шогол-Ву однажды шёл через этот город.
Не видавший прежде ничего, кроме общих домов Косматого хребта и бедных поселений, он на каждом шагу застывал, поражённый, и забывал о торговце, которого они вели. Старшие то и дело окликали его, следя, чтобы не отстал, а значит, отвлекались тоже. Торговец держался за пояс, туго набитый золотыми и серебряными раковинами, и сердился, и боялся покупать товар, раз его оберегают так плохо. И заплатил потом меньше оговорённого, хотя всё прошло хорошо и они вели его из Зелёных угодий, а после с товаром плыли лодками до места, где Пламенка впадает в море Огня, и грузили тюки на корабль.
Шогол-Ву знал, что от окраин до храмовой площади идти недолго, а ехать ещё быстрее, даже если телега едва ползёт.
За спиной возился Нат. Запятнанный дождался, когда телегу тряхнёт, и сдвинулся так, чтобы лечь ближе. Нащупал верёвку. Прошептал:
— Следи за стражем. Скажи, если посмотрит.
Нат запрокинул голову, коснувшись затылком, и прошептал в ответ:
— Ты что задумал?
— Развяжу. Подниму шум, постарайся уйти. Хвитт... забери тоже.
— Ну, чего пялишься? — грубо воскликнул Нат и чуть позже прибавил шёпотом:
— Всё, не смотрит.
Шогол-Ву, не сводя глаз со стража, шагавшего со стороны его борта, нашёл узел и принялся его ослаблять.
Клура вели отдельно, на верёвке, как зверя. Видно, чтобы унизить напоследок.
Старик шёл рядом, и сквозь шум шагов и тихий шелест падающих капель долетал его голос, напевный, дрожащий и торжествующий.
— Я понимаю, Чёрный Коготь, понимаю, о чём ты думаешь. Неприятно сознавать, что был неправ, а? Тяжко признать свою вину? Думаешь, мне не понять, но я лучше других понимаю и знаю, как это больно. Знаю, потому что сам через это прошёл.
Старый храмовник откашлялся и продолжил громче:
— Я, Анги Глас Богов, поставленный служить им верно и честно, был слаб, и признаю это без стыда и страха! Где следовало проявить силу и твёрдость, я был мягок. Не знал я, что эта мягкость хуже зла! Вот, посмотри... а, ты не видишь теперь, так послушай.
Ненадолго повисло молчание, лишь стучали о камень копыта рогачей да поскрипывали колёса. Слышны были тяжёлые шаги стражников, их вздохи и покашливание, негромкий лязг оружия и шёпот дождя.