Сын детей тропы
Шрифт:
И удушливо веяло гарью, как бывает у свежего пепелища.
— В этом доме жили хорошо и богато, хвала Трёхрукому. Но спроси меня, разве были они благодарны? Спроси, и я отвечу, что в трактире их видели чаще, чем в храме. Не возносили они хвалы, не делились излишками, не платили добром за добро. Из-за таких и черствеют сердца богов!
Старик прерывисто вздохнул и продолжил с горечью:
— Но здесь и моя вина, и немалая. Мне следовало наставлять их, пока не стало поздно, пока боги не разгневались, пока долг не вырос до того, что пришлось отдать эту
Рогачи встали, фыркая. Слышно было, как люди, тяжело дыша и переговариваясь, принялись за дело.
— Чего уставился? — крикнул Нат. — Глаза намозолишь!
— А того, что ты сейчас запляшешь в петле, — с неожиданной злостью ответил страж, — а я полюбуюсь. Даже моргать не стану, чтобы и мгновения не пропустить. Ты и дружок твой...
— Ладно, Йерн, — подал голос возница. — Мы своё получим, а только осторожнее. Меньше говори.
— Да что я вам сделал-то? — воскликнул Нат. — Впервые видимся!
— Я тебе на ухо шепну, — пообещал возница. — Позже.
Стражи умолкли, и донёсся голос старого храмовника:
— Мы не хотели, чтобы огонь перекинулся, но, видно, так решили боги. Все, кто здесь жил, спаслись. Трёхрукий их не оставит.
— Так не все спаслись, — хмуро сказал кто-то.
— Все! А кто не спасся, старик, который ходить не мог?
— Дитя ещё... Сгубили мы души невинные.
— Мы не хотели их смерти, значит, нашей вины в том нет. И разве некому было им помочь? Почему остальные, кто жил в доме, о них не подумали? Пусть винят теперь себя!
— Так ведь...
— Я говорил и повторю: каждый, кто верен богам, должен не только сам жить праведно, но и близких наставлять, помогать им. Мы в ответе за близких. И я в ответе, и думаете, сердце моё не болит, когда приходится защищать вас, невинных, такой ценой?.. Хотя, если подумать, кто из нас невинен?
Он, видно, обернулся, голос зазвучал отчётливее. Шогол-Ву застыл, бросил тянуть верёвку.
— Скажи нам, Йерн, или ты, Йон, верно ли вы служили богам!
— Ты знаешь!.. — зло начал страж, стоявший рядом с Натом, и умолк. То ли сдержался, то ли кто подал ему знак.
— Знаю, все мы знаем! Когда брат ваш, что должен был сейчас стоять среди храмовников, сошёл с праведного пути, где были вы? Как могли смолчать, не наставить его? Вразумили бы силой, если нужно, но нет, вы отпустили его, да ещё и помогли!
— Мы не помогали, — мрачно сказал возница.
— Где же он взял золото, чтобы купить товар?
— Никто из нас не давал! Он взял без спроса.
— Подумай, Йон. Лишь кажется, что эта ложь мала. Вспомни, что и гнев богов копился по капле! Может, кто-то всё же помог ему? Ты. Твой брат. Может, ваша мать? Она всегда была мягкосердечна, а он был её любимцем...
— Не трожь нашу мать! Она первая его отговаривала. Знала, что с его простодушием встрянет в беду...
— А он и встрял! — с горячностью воскликнул второй страж, который, теперь стало ясно, приходился братом первому.
— Вот...
— Молчи, Йерн!
— Телега это наша! И рогачи
наши, я что, не узнаю? Вот и Йон подтвердит!Возница только зашипел, втягивая воздух сквозь стиснутые зубы.
— И полотно это!..
— Йерн! — не выдержал, крикнул возница. Дёрнулся всем телом, даже телега вздрогнула.
— Продолжай, — ласково сказал храмовник. — И полотно то самое, которое ваш брат вёз продавать?
— А... Да говорил же, не видели мы, с чем он там поехал. Но если телега с рогачами наша, так и полотно, должно быть, его! Видно же, хорошее, дорогое, со Сьёрлига. Не оказалось бы оно здесь просто так!
— Со Сьёрлига! — прошептал Нат, и спина его затряслась. — Вот дурень!
Послышались шаги. Старый храмовник подошёл ближе.
— Так вы узнали рогачей и телегу. Что же молчали?
— Да чтоб матери никто не сказал прежде нас! — угрюмо ответил возница. — Сами скажем. А этих всё равно вздёрнут. И там, на телеге, тело... Мы после заберём.
Храмовник посмотрел, откинув край полотна. Неясно, много ли разглядел, но главное, не заметил, что верёвки уже не так крепко держат Ната.
— Значит, Двуликий его наказал! Вот и ещё одно подтверждение, что этот глупый выбор не был угоден богам. Что там с бревном? Нам некогда возиться! Видите вы, боги разгневаны, и нам предстоит усмирять их гнев, пока не поймём, что довольно...
— Пока ты не накинешь петлю на шею каждому в этом городе, старый безумец? — с насмешкой спросил Клур.
— Может, им хватит и тебя одного! — с гневом воскликнул храмовник. — Вон как они заплакали кровью, когда ты вошёл в город. Это я ещё припомнил не все твои деяния! Знайте, кто ещё не знает: он снюхался с выродками, противными богам, и, говорят, взял себе женщину из их племени! А убийцу Свартина упустил, когда тот стоял на помосте посреди города. Ты уже тогда был слеп, Чёрный Коготь, или боги наказали тебя позже?
— Оправдываться не стану, — ответил Клур. — Прошу об одном: дайте мне слово напоследок. Я не займу много времени.
— Если надеешься разжалобить нас, — сказал храмовник, — то зря. Каждому ясно, что ты виновен, и зло мы совершим, позволив тебе уйти! Идём, осталось недолго.
Телега снова тронулась. Дома расступались, уходя за её края, и лежащим были видны уже только макушки крыш с тёмными трубами, из которых не шёл дым, и багровое небо над ними.
— Хватит, — прошептал Нат. — Я выберусь. Теперь тебя...
— Не успеешь. Не нужно. Только скажи... ты провёл эту ночь с Хельдиг, я видел.
Нат затих ненадолго, а после что-то пробормотал под нос. Можно было разобрать лишь слово «дурень».
— Мы за телегой приглядывали, — произнёс он уже отчётливее. — Кто пойло там искать пытался, кто думал спать завалиться, да и просто нос совали, с пьяных что возьмёшь. Вот она и просила помочь. А тебе отдохнуть нужно было, да и тётушка там моя. Кому приглядывать, как не мне...
Тут он дёрнулся, пытаясь вскинуть руки, и застонал. Хорошо, что придавил концы верёвки спиной, и она не пустила, стражи ничего не поняли.