Сыновья Ананси (Дети Ананси) (Другой перевод)

Когда он их открыл, стало заметно теплее, хотя с открытыми глазами он видел не больше, чем с закрытыми. Вокруг было темно как ночью.

– Я ослеп?

– Мы в заброшенной угольной шахте, – сказал Паук. – Я видел фотографию этого места в журнале несколько лет назад. И пока мы не наткнулись на стаи незрячих зябликов, которые приспособились к темноте и научились жрать угольную крошку, мы, пожалуй, в безопасности.

– Ты ведь пошутил? Насчет незрячих зябликов.

– Более-менее.

Толстяк Чарли вздохнул, и его вздох эхом прокатился по подземной пещере.

– Понимаешь, – сказал он, – если бы ты просто ушел, если бы покинул мой дом, когда я тебя попросил, ничего бы этого не случилось.

– Какой смысл сейчас об этом говорить?

– Да плевать мне на смысл. Боже, как я объясню все это Рози?

Паук откашлялся.

– Думаю, тебе не следует беспокоиться.

– Почему же?

– Она с нами рассталась.

Долгое молчание. Затем Толстяк Чарли сказал:

– Конечно рассталась.

– Я, типа, наломал тут дров, да, – казалось, Паук был смущен.

– А что если я все ей объясню? В смысле, если я скажу, что я не был тобой, что это ты притворялся мной…

– Я уже объяснил. И после этого она решила, что не хочет больше нас видеть.

– И меня?

– Боюсь что да… Слушай, – сказал голос Паука в темноте, – я никогда всерьез не собирался… В общем, когда я приехал, я хотел лишь повидаться. А не. Хм. Я тут здорово напортачил, да?

– Ты пытаешься извиниться?

Тишина. Затем:

– Наверное. Может быть.

Снова тишина.

– Ну, тогда мне очень жаль, – сказал Толстяк Чарли, – что я попросил Женщину-Птицу помочь мне избавиться от тебя.

Не видя Паука, извиняться было проще.

– Ага. Спасибо. Я просто хочу узнать, как теперь избавиться от нее.

– Перо! – сказал Толстяк Чарли.

– Я не уловил.

– Ты спрашивал, дала ли она мне что-нибудь, чтобы скрепить сделку. Она дала перо.

– И где оно?

Толстяк Чарли пытался вспомнить.

– Дай подумать. Оно было со мной, когда я проснулся в гостиной миссис Данвидди. Но когда садился в самолет, его уже не было. Думаю, оно до сих пор у нее.

На этот раз тишина была такой долгой, и беспросветной, и глубокой, что Толстяк Чарли начал беспокоиться, не ушел ли Паук, оставив его одного в подземной тьме. Наконец он спросил:

– Ты еще здесь?

– Еще здесь.

– Слава богу. Если ты бросишь меня здесь, не знаю, выберусь ли я.

– Не искушай меня.

Снова тишина.

Толстяк Чарли спросил:

– А в какой мы стране?

– В Польше, наверное. Я же говорил, я видел картинку. Только на ней были светильники.

– Тебе нужно видеть фотографию места, куда ты можешь отправиться?

– Я должен знать, где оно находится.

Поразительно, подумал Толстяк Чарли, как тихо в шахте. У этого места своя особая тишина. Он начал раздумывать о разных видах тишины. Отличается ли могильная тишина, скажем, от тишины в открытом космосе?

– Я помню миссис Данвидди. От нее пахнет фиалками, – сказал Паук.

Люди говорят: «Последняя надежда утрачена, мы все умрем», – с большим оптимизмом.

– Это она, – сказал Толстяк Чарли. – Маленькая, стара как мир. Толстые очки. Думаю, нам следует отправиться к ней и забрать перо. Мы отдадим его Женщине-Птице, и она прекратит этот кошмар.

Толстяк Чарли допил остатки бутилированной воды, принесенной сюда с маленькой площади, которая была не в Италии. Он завинтил крышку и бросил бутылку в темноту, подумав, интересно, можно ли считать это мусором, если его никто никогда не увидит.

– Так что давай возьмемся за руки и отправимся к миссис Данвидди.

Паук издал звук. Не насмешливый, но тревожный и неуверенный. Толстяк Чарли представил, как Паук выпускает воздух – как лягушка-бык или старый воздушный шарик. Толстяк Чарли хотел лишь сбить с Паука спесь, он не хотел, чтобы Паук звучал, как запуганный шестилетка.

– Постой-ка, ты боишься миссис Данвидди?

– Я… я не могу к ней и близко подойти.

– Если тебя это утешит, я тоже боялся ее, когда был ребенком, а потом встретил на похоронах, и оказалось, не такая уж она страшная. Правда. Просто старушка.

Тут он вспомнил, как она зажигает черные свечи и высыпает травы в чашу.

– Может, немножко жутковата. Но все будет нормально, когда ты ее увидишь.

– Она меня прогнала, – сказал Паук. – Я не хотел уходить. Но я разбил этот шар в ее саду. Такой большой, стеклянный, как гигантская елочная игрушка.

– Я тоже такой разбил. Она взбесилась.

– Я знаю, – голос из тьмы был тихим, тревожным и смущенным. – Это было тогда же. Тогда же, когда все началось.

– Ладно, слушай. Это не конец света. Ты прокатишь меня до Флориды. Я сам заберу перо у миссис Данвидди. Я ее не боюсь, а ты подождешь в сторонке.

– Я не могу. Я не могу отправляться туда, где она.

– Что ты пытаешься сказать? Что она наложила на тебя какой-то магический запрет?

– В известном смысле. Да. Я скучаю по Рози. И мне жаль. Сам знаешь.

Толстяк Чарли подумал о Рози. Как ни странно, он с трудом припомнил ее лицо. Он подумал о том, что мать Рози уже не будет его тещей; о двух силуэтах на шторах в окнах его спальни. И сказал:

– Не убивайся. То есть убивайся, если хочешь, потому что ты вел себя как полный ублюдок. Но может, все это к лучшему.

Где-то в области сердца кольнуло, но он знал, что говорит правду. В темноте говорить правду гораздо легче.

– Знаешь, что не складывается? – спросил Паук.

– Все?

– Нет. Только одно. Я не понимаю, зачем Женщина-Птица в это ввязалась. Какой ей смысл?

– Отец ее разозлил…

– Отец всех разозлил. В общем, с ней что-то не так. И если она хотела убить нас, почему до сих пор этого не сделала?

– Я отдал ей семейство Ананси.

– Это ты говоришь. Нет, здесь что-то еще, и я этого не понимаю.