Так говорила женщина

— Полно — так надо! Наклонись ко мне! — Слышишь, Анна?

Затем тихо — почти задыхаясь — прошептал ей на ухо:

— Может, ты и вправду не знала, — но теперь, когда пришла навестить меня, ты поверишь, правда? — Быть может, я что-то придумываю или заблуждаюсь в том, что касается сроков, — может статься, протяну до конца зимы — в Лушшине или где-то ещё, — но слыхала ли ты, чтобы в моем возрасте кому-нибудь удавалось исцелиться от чахотки?

— Но ведь...

— Молчи, Анна! Однажды ночью мать дежурила у моей постели и захотела пить. Здесь стоял полный стакан воды — но она принесла себе другой. Так что я знаю, что это заразная болезнь — знаю с той ночи.

Девушка на миг — на один блаженный миг величия человеческой души! — превратилась в извечную Женщину. Она схватила стакан больного и осушила его. Мужчина посмотрел на нее с обожанием на грани безумия — как на деву с алтарей — а затем забрал у нее стакан.

— Это не мой — я из него не пил — его приносят для доктора. Но послушай, Анна. Допустим — в лучшем случае — мне пообещают еще несколько лет. И ты думаешь, я связал бы твою молодую сильную жизнь со своей? Украл бы у тебя эти несколько лет? Дай руку. Здесь, на пальце, должно быть кольцо! Вокруг него я в шутку обвил колосок, венчаясь с тобой, — помнишь?

Двумя пальцами он обхватил безымянный палец девушки — а потом взялся за него всей горячей ладонью.

— Я хорошо знаю тебя, Анна, знаю, что ты живешь в согласии с совестью и щепетильна до крайности. Это шуточное венчание может разрушить твое счастье. Сейчас я поцелую то место, где было наше кольцо, Анна, — и ты больше не будешь моей невестой.

Девушка безжизненно глядела на него широко раскрытыми глазами. Рука ее дрогнула, она попыталась ее отнять.

— Не надо, — теперь уже он гладил ее с участием и почти отеческой любовью, — оставь, так и должно быть. Вот увидишь, так будет лучше. Да, вот так, славно — как я теперь спокоен!

Дыхание его в самом деле выровнялось, стало тихим и легким.

— Давно я не был так спокоен. Если бы ты знала, Анна, что мне пришлось пережить за эти недели. Смутные сомнения терзали меня. Я никогда не чувствовал столь явно приближение смерти. Не такое уж великое дело, правда? Ты выйдешь за порог и в эту же минуту умрешь для меня. И вправду умрешь раньше, чем я для тебя — ведь я останусь с тобой — хорошим воспоминанием — верно?

Девушка безмолвно кивнула, и губы ее дрогнули. Но печальный и нежный взгляд молодого человека заставил ее сдержаться.

— Смерть не так плоха, — нужно только быть к ней готовым. Но иногда меня все равно охватывало отчаяние, упрямая жажда жизни. Я думал — невозможно сгинуть, когда так хочется жить — как угодно, даже обращаясь с жизнью аккуратно, как с треснувшим бокалом. Случались и моменты перевозбуждения, когда я думал сорвать компрессы, разбить банки с лекарствами и пожить еще немного — хотя бы еще один самозабвенный, насыщенный последний день, кутить в хмелю, веселье, музыке. А по вечерам, когда я впадал в исступление, говорят, меня пытались удержать силой. Я все время хотел поехать к тебе.

— Иштван!

— Ничего не говори! Уже все хорошо. Мне хорошо и очень спокойно. Послушай, Анна, мне вот что пришло на ум. Еще зимой у меня бывал один мой друг — Шандор Роксер — такой крупный немец. Представь, он все время о тебе говорил — он знает все твои привычки, все твои любимые цвета, песни, растения. Известно ли тебе, что ты совершенно заморочила ему голову? Этот упрямый широкоплечий парень будет твоей верной собачкой, если выйдешь за него. А уж его состояние...

Девушка стояла перед ним бледная как смерть. Призрак улыбки еще подрагивал на ее губах, дыхание участилось, рука норовила отодвинуться. Анна вскрикнула с мольбой:

— Иштван! Молчите!

Тот вновь приподнялся и подался вперед, пристально глядя ей в глаза, — как человек, который уже справился с самой трудной частью дела и с облегчением выдыхает перед приятной. Перед Анной снова был ребенок с умоляющим взглядом — бедный больной ребенок, над которым она вновь почувствовала свое превосходство.

— Анна — дай мне еще раз руку. Еще один раз — поцеловать то место, где было кольцо. Только не так! Подойди ближе — еще один раз — последний. Обними и ты меня, Анна, — обеими руками! Твоя кожа — чистый бархат! Вот видишь — это лучше всего на свете — что ты — сейчас — смотри, я счастлив, Анна.

Он поднял глаза — на лбу лихорадочно бились жилки — черты лица заострились — рука обжигала, точно горячие угли, губы были сухими и потрескавшимися. Девушка склонилась к нему и неожиданно, почти не касаясь, всё же поцеловала его.

— Мне пора — прощайте! Будьте молодцом и берегите себя! Прощайте! До свиданья!

Она быстро развернулась — и вышла, не оглядываясь.

*

Снаружи у входа ее ожидала седая женщина. Они молча обнялись, затем, чуть не рыдая, шепнули друг другу пару фраз.

— Спасибо! Да благословит тебя за это Господь, дитя мое!

— Сколько ему осталось?

— Считаные дни! А может, уже этой ночью...

— А если все же?..

— Ничто не поможет. Даже чудо.

— Я так хотела бы остаться с ним до конца, тетушка. Но меня увозят в деревню...

Какие-то пошлые утешения вертелись на языке, но Анна почувствовала, что они неуместны. Да и чем она могла помочь сильной, гордой даже в боли пожилой женщине, которая с каждой минутой становилась все менее близкой? Она медленно двинулась к двери — затем огляделась.

— Я тут кое-что сняла перед тем, как зайти. Эта вещь где-то здесь.

Женщина подняла со стола кольцо и отдала ей.

— Видите, милая Анна, — я совсем позабыла. Какая я неблагодарная. Что ж, будьте очень, очень счастливы, пусть вас там полюбят так же, как любили бы мы. Роксер достойный, добрый человек, он любил и моего сына. Будьте счастливы.

И осенила крестом склоненную голову девушки, как принято у трансильванских протестантов, а затем проводила Анну до дверей.

Та поспешно, пружинистым шагом вышла наружу — на улицу, где было шумно и солнечно. Ее охватил болезненный восторг от жизни и начало душить воспоминание о поцелуе, который был данью уважения, — смыть его — освободиться — позабыть!

Жених ждал ее на углу.

Брак

Перевод Наталии Дьяченко

Где-то в вышине среди пушистых облаков два розовых маленьких ангела с печальными глазами сложили крылья, выждали минуту, затаив дыхание, а затем один из них несколько раз тихо и робко хлопнул в ладоши. В это время внизу, на земле, осыпались лепестки лета, вновь лопались распускающиеся бутоны, сладкие, удушливые ароматы через открытое окно вплывали в комнату, где двое праздновали свадьбу и скрепляли свой союз, соединяясь в тихом, усталом вздохе.