Так завершается карьера сыщика в XIX веке

— Это варварский произвол, юридическое беззаконие, я буду на вас жаловаться вашему монарху Николаю I! — пискнул, наконец, дипломат. Он уже понял, что безнадежно проиграл эту игру и что совершенно зря сюда прибыл. Предыдущие визиты в жандармерию, когда все хозяева казались излишне пушистыми и добрыми, его напрасно расслабили. Он должен был сразу бежать из России, как только бы узнал о вежливой просьбе о поездке сюда. Дурак, бестолочь! Расслабился в вольере с зубастыми крокодилами, которые никогда не бывают добрыми, а только голодными или слегка голодными. Или, кто здесь, злобные медведи?

Лишь чувство гордости, которое у английских дворян было гипертрофированно уже в XIXвеке, не позволяло ему сдаться и продолжаться зачем-то трепыхаться.

— Жалуйтесь, — равнодушно осклабился следователь, на короткий миг показав крепкие сильные зубы. Тот еще зверь, о господи, куда там крокодилу или медведю!

А тот позвонил в колокольчик и равнодушно проговорил вошедшему секретарю Алексею:

— Голубчик, попросите ко мне Колокольцева с его людьми. Есть некоторая непыльная, но неприятная работа. Впрочем, кому как.

Какая работа, конкретно он так и не сказал, но по скабрезному тону англичанину стало ясно — будут пытать. И пытать жестоко, когда от человеческого тела ничего целого не остается. В конце такого, скажем так, процесса, от жертвы остается воющий кусок мяса, от которого нет ничего человеческого.

Князь Долгорукий только незаметно усмехнулся, предугадывая нелегкие думы Стюарта.

Эти ребята оказались под его непосредственном подчинении недавно, и, надо сказать, после длительного колебания. Колокольцев должности был небольшой, неофицерской, так себе, старший вахмистр. Но умен и даже в чем-то пронырлив в жандармской работе.

Был он весьма способным, но жестким, а его дуболомы, в отличие от других, не гнушались рукоприкладством. При чем не только умели быть, но и в какой-то мере любили. Почти садисты, хотя это будет называться здесь по-иному. Но приказы они не нарушали, а их действия были почти всегда эффективны.

Действительный тайный советник 1-го класса, прекрасно понимая (куда уж!), что, будучи весь относительно в крови в такой структуре, как жандармерия, не стоит беречь белые перчатки на руках.

Но самому махать руками тоже все-таки не стоит, а надобно надо имеет таких вот молодчиков. И поставил их как раз на такие дела, когда не только надо показать свою жестокость, но и показать ее в реальности. Хотя бы чуть-чуть.

Объятый волнами ужаса Стюарт, уже не думая, а на уровне панических инстинктов, снова ломанулся из кабинета следователя. И попаданец его снова не остановил. Зачем? Убежать в России из жандармерии мог попытаться только слабоумный, совсем уже не думающий человек.

Ну, или потерявший остатки трезвого разума иностранец, до зубов вооруженный крупнокалиберный пулеметом и штурмовой винтовкой М-16. В XIX веке. Смешно, не правда ли? А ему, между прочим, надо ставать с пригретого места, напрягаться, фу-у!

Его приволокли минут через пять жандармы Колокольцева, шедшие по срочному вызову. Даже кляп в рот не заткнули. Просто слегка побили руками и ногами, показав, что с ним будет в случае сопротивления. Но без членовредительства. Общие ограничения здесь четкие — не калечить, лицо не трогать и, естественно, не убивать. Если не поступило особенного приказа.

Приказа такого не было и Стюарта живого, и даже почти целого и живого приволокли обратно.

— Что же вы, голубчик, — укоризненно сказал следователь, — у нас посторонним лицам без сопровождения в коридорах никак нельзя-с. Вам еще повезло, живым оставили. Побили малость, так это ладно. Могли бы совсем пырнуть острым ножичком в живот и пожалуйте бриться!

Он посмотрел на искаженное болью лицо англичанина и сказал вошедшему секретарю:

— Дайте ему кружку кипятка.

Пока Стюарт приходил в себя и молча возмущенно кричал (!), Константин Николаевич перекликался взглядами с ребятами Колокольцева и непосредственно с ним самим. Как, оказывается, можно много передать информации глазами!

— Я буду жаловаться… — наконец сказал слегка оживший дипломат и сам замолчал. Кому он собирается жаловаться? На зятя российского императора? По слухам тот его так любит, что даже готов отодвинуть цесаревича. Господу Богу? Пожалуйста. Хоть каждодневно в своих молитвах, стоя на коленях у распятия. Только вряд ли это хоть немного поможет. Господу не интересно просьбы отдельного человека.

Следователь внимательно посмотрел на посмурневшее лицо Стюарта. Констатировал:

— Я, вижу, мы поняли друг друга. Так как, здесь поговорим или в грязно и холодной тюремной камере в подвале ребят помогут? — намекнул Константин Николаевич.

Стюарт затравленно на него посмотрел, потом на «ребят».

'Ох, как я на тебя нажалуюсь! — говорил его взгляд, — или даже больно укушу, если хоть немного получится.

Константин Николаевич только пожал плечами. Хочется всем и зачастую многообразно. Но получается у немногих. И, разумеется, не с ним. Его личные враги, способные морально или физически повредить, остались очень далеко в XXI веке. Здешние же способны только скрипеть зубами. Это пожалуйста. Но только своими зубами, пока они еще не выбиты!

— Я вижу, вам надо обдумать свое положение, — констатировал следователь. Предложил: — может вам надо немножечко времени? Я не возражаю. Посидите немного в соседней комнате. У меня, кстати, предложение остается в действии. Думать будете? Соблаговолите, — он кивнул жандармам, — уведите господина дипломата, ему надо пораскинуть головой.

До Стюарта, похоже, дошло. Его же сейчас арестуют! Он уже понял, что могут запросто убить, но пусть сразу. А так, посадить в сырую холодную темницу без суда и без доклада своему монарху. То есть без официозного представления. А неформально, значит, можно так содержать сколько угодно, пока власть имеющие не вспомнят. Когда вспомнят, в следующем столетии?

— Вы не имеете права! — фальцетом закричал он, — я дипломат и иностранный поданный!

Великий князь Константин Николаевич только недоуменно пожал плечами, как бы не зная, почему тот так истошно кричит. Помещения по соседству юридически не были тюремными камерами. Скорее, это были как бы гостевые комнаты. Сюда помещали всех «гостей» и «хороших знакомых». Чуть-чуть насильственно, зато обстановка была по-дворянски богатый, а еду приносили из соседнего трактира и на деньгах не экономили. Для всего этого была особая статья в бюджете, подчиненная самому шефу жандармов, или его товарищу.

А то знаете, бывает такое и для русских поданных и для иностранцев. И не посадить нельзя и отпускать обязательно нельзя. Не часто, но регулярно

Несколько таких «гостиничных номеров» держали как раз по такому случаю. Когда влиятельнейшего гостя как бы добровольно привозили в жандармерию. На заключенных он не тянул и мог по случаю начать ссору: иностранные дипломаты, влиятельнейшие министры, буйные гвардейцы. Вот именно для таких существовали эти псевдономера и убирали псевдогостиничные, живущие на жалованье силовых структур. Надзирательницы, которых обучали лоску и некоторым манерам.