Так завершается карьера сыщика в XIX веке

Он не страдал от этого. Будучи уже взрослым человеком, Константин Николаевич, с одной стороны, не боялся спать один. Крепче и гораздо больше спишь.

С другой стороны, опять же в силу возраста, он с легкостью, разумеется, чисто теоретически, мог пригласить к себе в постелю любую служанку. И ни каких насилий. Наоборот, ему уже надоели все эти молодые женщины, по воле судьбы и службы, скученные в его дворце почти без мужчин и от этого начавшие настоящую охоту над молодым хозяином. Их почему-то буквально злила ситуация, когда волею случая «соломенный вдовец» на две-три ночи будет спать совсем один.

Ведь мог бы и пригласить молодую служаночку, хотя бы и ее. И все бы были довольны. Хозяйка — безусловной тягостью мужа к дому. Простонародная служанка ведь настолько низка по сравнению с великой княгиней, что ревновать ее было совершенно грешно. Муж мог просто удовольствоваться мужской радостью, а сама служанка могла радоваться какой-нибудь безделушкой, а если он совсем уж скупой, то красненькой ассигнацией.

Только попаданец из XXI такой простоте не был рад. Во-первых, у него была другая мораль, как это не странно. Не то, что совсем безгрешная для циничной эпохи, но уж точно не такая.

Во-вторых, как-то он не верил в безревность любезной жены. И проверять, упаси Боже, не собирался. Потому как и без того ревность женщины — вещь страшная, а уж ревность дочери правящего императора — крайность беспредельная, а ему и в России хорошо.

Ведь и сам Николай I, пусть и умеренный и стремящийся не выходить за рамки закона, но дочь любит самозабвенно. И может хорошенько влупить, пусть и не кулаком, то жестоким законом. И будет это весьма тяжело и безрадостно, Константин Николаевич самолично видел, как наказывали уголовников. Благо, сам был в качестве топора правосудия. И ничего что аристократ, попадет еще сильнее.

В общем, поняв из ответов Марии Николаевны на свои вопросы, что он здесь больше не нужен, но к вечеру должен отчитаться перед женой, Константин Николаевич распрощался и отбыл в жандармерию. Поскольку, как он не язвил и стебался над суетливо мелочной текущей жизнью мужчин, но поручение монарха оставалось строго в силе, при том на уровне железобетонного основания, а граф Стюарт на той же основе мог вот-вот оказаться в жандармерии. Для начала поговорить, а потом видно будет. Свободные же камеры у них всегда имеются!

Дежурная пролетка управления в миг его домчала до здания жандармерии. На некоторое время поколебавшись, где бы ему принять этого джентльмена — вверху, в светлом теплом своем парадном рабочем кабинете, или в грязной холодной тюремной камере внизу. Тоже, кстати, своей, формально прикрепленной. Так сказать, черновой рабочий кабинет.

Надо отметить, Константин Николаевич по-своему понимал термин джентльмен. В отличие от общепризнанного понятия, это его слово было бранным, носящим все оттенки темного, издевательско-торгового отношения. Это был грязный, подлый торговец, сумевший в круге своих, таких же низменных торговцев присвоить себе звание дворянина и милорда. Всего лишь четвертый граф Ньюкасл. Это же в лучшем случае лет сто! А до этого? Потомки данного так сказать графа были мелкие дворяне или, скорее всего, подлые торговцы, грубые пираты, ландскнехты? Фу, какая мерзость!

Благородная древность князей Долгоруких, да и великих князей Романовых претила принимать английских дворян, как равных. И, будь его воля, посольство Англии разместилось бы в тюремной камере (голубая мечта попаданца еще в XXI веке). Пусть там работают!

К сожалению, высший свет русского общества и, особенно, император Николай I таких мыслей не разделяли. И более того, они им активно противодействовали. Ничего, господа, еще в рамках одного поколения, туманный Альбион вас «отблагодарит» в рамках Восточной (Крымской) войны. Кровью будете харкать от радости!

Жаль только умирать будут простые россияне, а не аристократические англофилы, а то бы Константин Николаевич еще обрадовался войне. А так чего уж…

Ну а пока великий князь был вынужден вести себя хотя бы внешне условно-вежливым и нехотя подниматься в свой парадный рабочий кабинет, предупредив дежурного о приходе важного «гостя».

Он еще успел просмотреть отдельные бумаги из подследственного дела перегруппируя их в новом свете, и приказать некоторым подчищенным по текущей работе, когда секретарь Алексей торжественно провозгласил появление Джерома Стюарта, четвертого графа Норфолка.

Как понял Константин Николаевич, для его секретаря было большой честью появление здесь английского дипломата. Он уважительно его встретил, между делом спросил, не хочет ли уважаемый сэр чаю? И только после этого предложил пройти в помещение к его императорскому высочеству великому князю Константину Николаевичу.

Конечно, Стюарт, как и другие иностранцы, не совсем понял, точнее, совсем не понял, почему князь Долгорукий одновременно является и великим князем Романовым. Наверно, подумал, что шарики заехали за ролики с этой породистостью.

И от этого он стал холоден и немногословен, отвечая четкими и внятными ДА или НЕТ, между которыми просачивались холодные чопорность и надменность.

Впрочем, именитый следователь был не менее надменно высокомерным и суровым. Многословен он был более, но без каких либо эмоций, из-за чего его заносчивость была выпукло вычерчена.

«Вам здесь не тут, — говорила вся его высокомерная внешность, — и я более породистый, а потому по фиг вся ваша английская знатность!»

Это, так сказать, внешняя сторона их взаимоотношений. А потом, по мере нарастаний вопросов, образовывалась и внутренняя. Причем с русской стороны такая страшная и грозная, что достопочтенный сэр сначала ее надменно отверг, а потом, когда ему доказательно показали всю законность предписываемых наказаний, обильно вспотел. Ох, как он зря сегодня сюда прибыл, ох, совершенно зря!

Ведь по российскому законодательству (Уложение Алексея Михайловича от 1649 года), вся текущая деятельность дипломата попадала в сферу некоторых довольно страшных статей и наказывалась несколькими ужасными казнями. А неприкосновенного дипломатического статуса тогда еще не существовала и потому никак не оговаривалась!

Собственно, следователь пока его лишь информировал, предлагая самому выбрать вид казни — сожжение на костре, четвертование или, может быть, его устраивает подвешивание на крюке за собственные ребра?

Последнее было не совсем понятно иностранцу. Следователь вежливо пояснил, что крюком взламывают несколько ребер, а потом подвешивают на них и ждут, пока казненный смиренно умрет. Вот и все, а тело умершего по-христиански зарывают в землю.

Пояснив, следователь подсказал обалдевшему англичанину, что он может подать государю-императору всемилостивую просьбу. И, в случае ее положительного милостивого решения, казнимого просто посадят на кол. Зашибись, занятная перспектива! Только причем тут милостивое решение?