Талисман
Шрифт:
— Никаких запахов! — кричал он совершенно охрипшим голосом.
Он ударил Волка в другое плечо. Волк снова взвыл, завертелся на месте, пригнувшись, как ребенок, которого бьет разозленный отец. Джек принялся лупить его по спине. Его ноющие руки выбивали брызги воды из комбинезона Волка. Каждый раз, когда кулак Джека опускался, Волк выл.
— Ты мог бы потерпеть! (Шлеп!) Потому что следующая машина может быть полицейской! (Шлеп!) Или это может быть мистер Морган Блёвут на своем зеленом, как жаба, «BMW» (Шлеп!),
Волк ничего не ответил. Он стоял, согнувшись под дождем, спиной к Джеку и дрожал. Он плакал. Джек почувствовал, как комок подступает к его горлу, почувствовал, как глаза наполняются горячей влагой. Это только усилило его ярость. Какая-то ужасная часть Джека, отдельная от него и соединенная с ним, больше всего хотела, чтобы он сам себе сделал больно, и знала, что лучший способ этого добиться — сделать больно Волку.
— А ну, повернись!
Волк повернулся. Слезы ручьями бежали из его мутных коричневых глаз, круглые очки запотели, из носа текли сопли.
— Ты понял меня?
— Да, — прохныкал Волк. — Да, я понял, но я не мог с ним ехать, Джек.
— Почему? — Джек смотрел на него со злостью, сжав руки в кулаки. Тупая боль сдавила голову.
— Потому что он умирал, — тихо ответил Волк.
Джек уставился на него. Вся злость мигом улетучилась.
— Неужели ты не понял, Джек, — спокойно спросил Волк. — Волк! Неужели ты не почуял это?
— Нет, — тихо прошептал Джек, едва дыша. Потому что он почувствовал что-то, ведь так? Запах, который он никогда не улавливал раньше. Что-то, похожее на смесь…
Он понял, на что это было похоже, и силы внезапно покинули его. Он тяжело опустился на ограду вдоль дороги и посмотрел на Волка.
Смесь дерьма и гниющего винограда. Вот на что это было похоже. Конечно, не на сто процентов, но очень близко. Пугающе близко.
Дерьмо и гниющий виноград.
— Это самый худший запах, — сказал Волк, — так пахнут люди, которые забыли, как быть здоровыми. Мы называем это Черная болезнь. Я не думаю, что он подозревает об этом. И… эти Чужестранцы не могут почувствовать этот запах, я прав?
— Не могут, — прошептал Джек.
Если б он сейчас случайно оказался снова в Нью-Хэмпшире, в номере своей мамы в «Альгамбре», смог бы от нее почувствовать эту вонь?
Да. Он ощутил бы его от матери — запах, проникающий наружу через все ее поры, запах дерьма и гнилого винограда. Черная болезнь.
— Мы называем это раком, — прошептал Джек. Мы называем это раком, и он есть у моей мамы.
— Я до сих пор не уверен, что смогу ехать на машине, — сказал Волк. — Я попытаюсь еще раз, если хочешь, но эти запахи… внутри… Их достаточно много и в воздухе, снаружи… Волк! Но внутри…
Но Джек уже сидел, закрыв лицо руками, и плакал — отчасти от отчаяния, но больше от простой усталости. И выражение, которое Волк видел на его лице, все еще оставалось; на мгновение соблазн покинуть Волка стал больше чем соблазном — он стал потребностью. Всяческие ненужные спутники на пути
в Калифорнию в поисках Талисмана — где бы он ни находился — попадались Джеку и раньше, но сейчас казалось, это было так давно, что уже скрылось за линией горизонта времени.Волк не просто задерживал его. Джек был уверен, что рано или поздно они оба по вине Волка окажутся в тюрьме. Скорее всего рано. К тому же как он объяснит происхождение Волка Ричарду Слоуту, умному и рациональному?
То, что увидел Волк на лице Джека, было холодным размышлением. У него подкосились ноги. Он упал на колени и протянул руки к Джеку, словно любовник в плохой мелодраме.
— Не уходи, не оставляй меня одного, Джек! — плакал он. — Не оставляй старого Волка, не оставляй меня здесь! Ты притащил меня сюда, пожалуйста, пожалуйста, не оставляй меня одного…
В его речи не было ни одного осмысленного слова; возможно, он пытался что-то сказать, но, как оказалось, рыдания — это все, на что он был способен в эти минуты. Джек чувствовал, как усталость тяжелым грузом наваливается на него. Это с некоторых пор стало обычным его состоянием. Не оставляй меня здесь, ты притащил меня сюда…
Да, это так. Он нес ответственность за Волка, не так ли? Так, конечно, так. Это он схватил Волка за руку и выдернул его из Долин в Огайо, его ноющее плечо служило тому подтверждением. Но у него не было выбора — Волк был бы затоптан животными, а даже если б он не был затоптан, то его убил бы Морган своим громоотводом или что там у него было. Поэтому он мог сейчас повернуться к Волку, мог ему сказать: Что ты предпочитаешь, Волк, дружище, — быть испуганным здесь или мертвым там?
Да, он мог. И Волк ничего бы ему не ответил, потому что Волк не так уж силен по части мозгов. Но дядя Томми в этом случае произнес бы свою любимую китайскую поговорку: За того, кого ты спас от смерти, ты отвечаешь до конца своей жизни.
Усталость не имеет значения. Постоянная ходьба не имеет значения. Он в ответе за Волка.
— Не бросай меня, Джек, — плакал Волк. — Волк, Волк! Пожалуйста, не бросай старого доброго Волка! Я еще пригожусь тебе, я буду охранять тебя по ночам, я много всего могу, я только не… не…
— Кончай ныть и вставай, — сказал Джек ласково. — Я не собираюсь тебя бросать. Но нам нужно поскорее убраться отсюда, потому что этот парень скорее всего рассказал про нас полиции. Вставай, пойдем.
— Ты знаешь, что делать дальше, Джек? — робко спросил Волк.
Они сидели в замусоренной канаве в получасе ходьбы от города Манси, и, когда Джек повернулся в его сторону, Волк с облегчением вздохнул, потому что Джек улыбался. Это была утомленная улыбка. Волку не понравились темные круги под его глазами (равно как и его запах — больной запах), но тем не менее это была улыбка.
— Мне кажется, я знаю, что нам нужно сделать сначала, прямо здесь, — сказал Джек, — я думал об этом несколько дней назад, когда купил новые кроссовки.
Джек выставил вперед ноги. Несколько минут они с Волком в напряженной тишине разглядывали кроссовки. Они были рваными и грязными. Левый передок сказал «адью» своей подошве. Джек носил их… он зажмурил глаза и задумался. Жар мешал думать. Три дня. Только три дня прошло с тех пор, как он поднял их с прилавка «Хрустального башмачка». Сейчас же они выглядели старыми. Старыми.