Там, где нет тебя

Все хорошее обязательно когда-то кончалось. Слишком хорошо Аня знала эту простую истину. И её дружбе с Вольским тоже пришел конец. И эту эвтаназию чувств необходимо было сделать как можно быстрей, пока зависимость не начала прогрессировать и медленно разбивать ей склеенное по осколкам сердце.

Все тлен, пыль и суета. Все пройдет. Она все забудет, и будет жить дальше, пока Господь не позволит ей воссоединится с теми единственными кто был есть и останется единственной любовью всей её жизни.

Аня притворилась спящей и когда услышала, что Вольский тихонько покинул её комнату, поднялась с постели, и тяжело переставляя ставшие ватными ноги пошла к шкафу. В груди болело, жгло, пекло огнем. Очень хотелось плакать. Громко навзрыд.

Порывшись между ровных стопок с бельем, она вытащила оттуда старенькую, потемневшую газетную вырезку и, прижав к груди, тихо прошептала, как заклинание:

— Я люблю тебя Андрюша. Прости меня.

Он

Влад вышел из Аниной спальни и, спустившись вниз, позвонил Сэму, сообщив, что завтра вылетает в Нью-Йорк. Аня шла на поправку и если верить словам Надежды Васильевны, то через день ей можно было вернуться к работе. Дольше задерживаться Влад просто не мог, как бы сильно ему этого не хотелось. А хотелось так много, что Вольский не представлял себе, как переживет месяц без Ани, разделенный с ней тысячами километров и океаном.

Это было кощунственно, но где-то в глубине души Влад благодарил Бога за эту Анину болезнь и за возможность видеть её, слышать её, быть для неё незаменимым и нужным, находиться с ней рядом. Хотя такая непосредственная близость становилась просто невыносимо трудной. Каждое утро Влад полчаса стоял под ледяным душем, чтобы привести себя хоть немного в порядок. А стоило закрыть глаза и представить сонную, мягкую, теплую Аню, в длинной футболке, совершенно не скрывающей её ног и мягкими складками облегающую её тело, которое снилось ему ночами, у Влада срывало крышу. Так что отчасти он понимал, что передышка ему нужна просто физиологически.

Закончив разговор с тренером, Влад поднялся наверх, привычно остановившись у её дверей. Он знал, что она спит. Он любил смотреть на неё спящую. Приходил и украдкой смотрел. Блуждал взглядом по тонкому профилю, нежным губам, ресницам, черным веером лежащим на её щеках, колечкам волос, рассыпавшимся по подушке. В такие мгновенья она была его. Вся. И он мечтал… Мечтал, как будет просыпаться рядом, целуя её любимое лицо, гибкие руки сводящие его с ума, а потом любить… пронзительно, страстно, нежно, растворяясь в ней, становясь с ней единым и неразделимым целым.

Бесшумно приоткрыв дверь, Влад испуганно уставился на пустующую кровать. Пробежавшись взглядом по комнате, он обнаружил Аню стоявшую к нему спиной у шкафа. Осторожно, чтобы не напугать женщину он двинулся ей навстречу почему-то ощущая необъяснимую гнетущую тревогу поселившуюся внутри. Что-то напрягало его в сгорбившейся и хрупкой позе Ани, и когда заглянув ей через плечо, он обнаружил в её руках проклятую газетную вырезку, которую он выкинул в мусорку еще в Австрии, у него словно что-то оборвалось внутри.

— Какого?.. — Влад развернув Аню, раздраженно выдернул у нее из рук газету. — Где ты взяла эту гадость?

Аня не успела отреагировать на выпад Влада, и теперь с суеверным ужасом смотрела на трепещущую осиновым листом в его широких ладонях вырезку.

— Что ты делаешь? — в ужасе прошептала она, когда Влад стал сердито комкать бумагу.

— Собираюсь выбросить дрянь, которой ты себя все время мучаешь, — мрачно и решительно произнес Влад.

— Не смей! — Аня дернулась, пытаясь схватить его за руки, но он стремительно повернулся к ней спиной, блокируя мощным плечом её неловкую попытку дотянуться до проклятой газеты, с каким-то изощренно-злорадным удовольствием разрывая её на части. Секунда и…

Мелкие серо-белые клочки легкими хлопьями осыпались на пол.

— Давно надо было это сделать, — зло бросил Влад, повернулся лицом к ошеломленной Ане и, сделав короткий шаг, сгреб её в свои объятья.

Она в ярости оттолкнула его от себя, с силой ударяя ладонями по его тяжело вздымающейся груди.

— Ты… Ты что наделал? Ты что наделал!? Да как ты мог? Как ты посмел? Убирайся… не хочу тебя видеть… ненавижу.

— Отлично! Да! Вот так! Давай, Аня! — распалился Влад, ярко сверкая глазами. — Молодчина! Выплесни хоть раз все, что у тебя там накопилось. Скажи еще, что ненавидишь. Ударь меня… выползай из своей чертовой скорлупы.

Анна внезапно перестала дубасить Влада, беззащитно уставившись на него своими невозможно-огромными глазищами, а потом безвольно опустила руки, медленно отступая к спасительной опоре стены.

— Уходи, — безжизненно проронила она, кусая дрожащие губы, выстраивая между ними новую преграду вместо разрушенной.

Но Влад не собирался останавливаться на полпути. Ему надоело. Где-то там, за толстыми стенками уютной ракушки, трусливой улиткой пряталась другая Аня, и он намеревался выволочь её за шкирку наружу, во что бы то ни стало.

— Ударь меня, накричи, сделай хоть раз что-то безумное, неправильное, не свойственное тебе. Покажи, что ты живая… Ну же, — грозно выдохнул он надвигаясь на неё всей своей внушительной мощью.

Она отвернула лицо, пряча от него свои полные слез глаза, и Влад совершил безрассудную попытку, желая растормошить её и вытянуть из пропасти забвения, в которую она бесконечно падала день за днем. Стремительно обхватив руками её хрупкую фигуру, поднял вверх, вдавливая собой в стену, он набросился на нее, как безумец, сминая голодным поцелуем нежные губы.

Воздух вокруг внезапно стал вязким и липким, как густой сироп. Химия их наэлектризованных чувств разлилась в пространстве, подобно морю. её вкус и запах взорвал плотину его самообладания, разлетаясь на атомы, сметая к дьяволу все: совесть, благоразумие, выдержку, пробивая победную брешь в его тяжелой железобетонной броне.

Удар сердца.

Кричащий. Надрывный. Как порванная струна.

Дикий скрежет тормозов в голове — остановись! Но потерявшие контроль чувства несутся по инерции дальше на бешеной скорости.

Время застыло на взлете.

Все…

Сорвался.

Кубарем в обрыв.

её губы как божественная амброзия. её тело как наркотик. Она как разряд тока бьет по оголенным проводам нервов.

Запах… её запах. Как же чертовски хорошо она пахнет!

Безумие.

Чистое безумие.

Жар внутри становится нестерпимым. Она так близко, так до болезненной остроты близко. До умопомрачения. До ломоты во всех мышцах. Он сошел с ума, он рычит и трется об нее, как дикое животное, покрывая поцелуями лицо. Губы. Глаза. Лоб. И снова губы.