Танец Опиума

Саске усердно рылся в аптечке в поисках мази. Препараты, таблетки и пилюли то и дело падали из его рук. Весь пол был завален всяким мусором, и Сакура укоризненно качала головой, вспоминая, сколько усилий она приложила, чтобы разобрать медикаменты в строго определённом порядке в разные коробочки. В одних были подручные средства, вроде бинтов, ваты, спирта, зелёнки, йода, в других — таблетки от боли в голове и животе, и так далее. И Харуно была уверена, что ни в одной аптечки нет никакой мази (уж про них девушка забыла и не потрудилась купить в аптеке), но Саске не мог просто так сидеть на месте и старался внести хоть какой-нибудь вклад в спасение своей обожаемой дурнушки.

Как бы то ни было, но всё это время братья Учихи только и делали, что приносили свои извинения. Однако это не смогло помочь делу, и лиловые синяки на теле Сакуры волшебным образом никуда не делись.

Харуно с тоской в глазах посмотрела на свою ногу и вздохнула. Девушка сидела на диване с зимним пуховиком в руках. Она так и не успела толком раздеться и разуться, поэтому приходилось париться в толстом шерстяном свитере, наблюдать, как её старания идут прахом, и, ко всему прочему, время от времени щурится от боли.

А ведь всё начиналось не так плохо, как могло показаться. Вчерашним днём, ни свет ни заря, они приехали Мортэм по просьбе Сакуры, затем наряжали елку, а буквально двумя часами ранее обнаружили, что забыли купить свечи и ломанусь поздним вечером за покупкой. У входа в магазин Саске поскользнулся и грохнулся на снег, утянув за собой Харуно и придавив её ногу. «Не беда!» — подумала тогда ещё девушка, искренне надеясь, что больше таких инцидентов не произойдёт.

Увы, жизнь преподносит сюрпризы, и от одного падения до другого прошло не больше получаса. Приехавшие родители застали братьев Учих врасплох, и те невольно отправили вольную пташку в полёт. Сакура мало того, что упала с рук парней на крыльцо, так ещё и кубарем катилась с лестницы, едва не ударившись головой о последнюю ступеньку.

Однако, Харуно хоть и совершила грандиозное падение в тартарары, но не жаловалась. Всё это время она улыбалась во все тридцать два зуба и уверяла братьев, что она цела и невредима. Учихи же совершенно не желали верить её словам, поэтому, отложив все дела в сторону, потели над решением сложной задачки: как поставить девушку на ноги в кротчайшие сроки и искупить перед ней вину.

Первым делом девушку принесли в небольшую комнатку во внутренней части дома, где не было окон. Это было замкнутое, но хорошо освещённое пространство. В избытке тут было не только света, исходившего от яркой, пестрой люстры над головой, но и места. На чёрном, казалось бы, стеклянном потолке белой краской вырисовывались какие-то рисунки. На полу расстелены персидские ковры. В середине комнаты располагался громадный телевизор, который визуально разделял комнату на две части. В глубине находился громадный бильярдный стол, а по всей длине стены до самой двери располагались стеллажи с коллекцией лучших фильмов, просмотренных братьями Учиха. На другой стороне — небольшие стеклянные шкафчики с коллекционным и редким оружием на верхних полках и всякими нужными вещами вроде аптечки. Длинный и широкий диван в тёмно-коричневом оттенке тянулся во всю ширину комнату перед телевизором. В стенке над мягкой мебелью находились небольшие углубления для минибара, книг, карт, настольных игр и всего прочего, что так или иначе могло бы позабавить гостей. Перед диваном — большой низкий столик и раскиданные по его периметру кресла-груши.

Саске посадил Сакуру на диван и метнулся к аптечке, игнорируя предупреждения девушки, что тот ничего нужного не найдёт в ней. Итачи вместе с холодным компрессом подскочил минутой позже. Старший из Учих уложил себе на бедро пострадавшую ногу девушки и занялся осмотром.

Как бы то ни было, настроение Итачи и Саске стало подпорченным не из-за описанного выше инцидента с ушибленной ногой. Они, казалось, были несколько сбиты с толку появлением родителей в собственном доме. Братья угрюмо молчали каждый о своём и хмуро размышляли над тем, что скажут матери и отцу, когда те появятся в этой комнате.

Как только Сакура упала с крыльца, высокая женщина, мать Саске и Итачи, была, мягко говоря, ошарашена произошедшим. Брюнетка, казалось, получила инфаркт миокарда. Ей хватило этого неожиданного удара, когда на пороге холостятского дома своих сыновей она увидела маленькую девчушку на их руках. Всю свою жизнь в роли матери Микото ни разу не слышала и не видела, чтобы один из её детей связал свою жизнь с какой-то определённой девушкой. Она видела, как часто меняются пассии у младшего из сыновей, и замечала, как холодно сторонится прекрасного пола старший, не являя свой лик беспричинно.

Женщина рассчитывала, что, когда братья достигнут совершеннолетия, их отношения к слабому полу поменяется. Однако всё только усугубилось: Саске менял своих партнерш как перчатки и не чурался случайных связей, Итачи же опустился до того, что теперь даже не обращал внимания на девушек, если того не требуют его мужские потребности. К тому же её сыновья почти не появлялись в родительском доме, и обо всём Микото узнавала только от посторонних лиц.

Кто бы знал, как ей хотелось повлиять на старшего из сыновей и посоветовать относиться к женскому полу с большей теплотой. Она даже мысли не допускала о нетрадиционной ориентации (пусть об этом и твердили сплетники и склочники). Родная мать одна только и понимала, что для Итачи женой стала работа, любовницей — заряженный пистолет в руке, а детьми — приказы. И среди этой суматохи её сын едва ли замечал женщин в толпе неприятелей и предателей. Лилась кровь, но не слёзы. Сияло правосудие, но не улыбка на его лице. Одолевала усталость, но не пылкая страсть к своей призрачной возлюблённой.

Что касается Саске — встречи с ним были частыми, но бессмысленными. Микото пыталась что-то сказать ему, но достучаться уже не удавалось. Её собственный сын безумно любил маму, несмотря на то, что всё детства был вынужден терпеть притеснения со стороны отца и брата и беспомощность и безучастность со стороны собственной матери. Однако парень поступал так, как ему вздумается, благополучно игнорируя её нравоучения, пусть сын и питал тёплые чувства и жуткую привязанность к Микото.

Для Саске девушки были всего лишь марионетками, на которых он срывал всю свою злость и обиды за грехи своих родных и близких. С подросткового возраста он только и мог, что разбивать сердца тем, кто был в него влюблён по глупости и молодости, использован, а затем брошен. И с каждым годом всё усугублялось. Мать теряла связь со своим сыном, невольно отдаляясь от него, а затем и вовсе потеряла, когда в очередной раз не встала на сторону Саске и позволила ему уехать в Мортэм. Она до сих пор не могла забыть, с какой надеждой смотрел на неё младший из сыновей, когда отец крыл его благим матом. И пусть наказание соответствовало проступку, однако факт оставался фактом — Микото снова осталась в стороне, когда Саске ждал от неё поддержки… хотя бы один раз в жизни.

Время шло, Микото интересовалась жизнью своих сыновей, но правды становилось всё меньше, а сплетен — больше. В итоге она осталась ни с чем, сидя у окна, горюя о собственных детях и коря себя за то, что позволила своему, пусть и любимому, но повёрнутому на традициях мужу разлучить её с Итачи, едва тому не исполнилось два года. А затем упустила своего сына, так и не набравшись храбрости вставить своё слово поперек горлу Фугаку.

Минувшего не вернёшь, но когда её муж сообщил Микото, что на Новый Год они поедут с ней в гости к сыновьям, счастью женщины не было конца. Она не рассчитывала на то, что её сыновья в корне изменили свою жизнь — Саске так и не отказался от случайных связей, а Итачи даже не задумывался о женитьбе.

«Наверное, им не хватает женского внимания, — думала Микото, когда спешила открыть входную дверь, чтобы приятно удивить своих сыновей внезапным приездом. — Надеюсь, они скучали по мне, или хотя бы вспоминали».

Ох, как же она ошибалась! Открыв дверь и обнаружив на извечно равнодушном лице Итачи мягкость и весёлую полуулыбку, женщина поняла, что никогда не являлась той, кого бы её старший сын искренне любил. Его чёрные глаза, наполненные теплотой, были устремлены не на неё. Они были направлены на маленькую девчушку справа от него. Микото вдруг осознала, что, упустив момент однажды, она навсегда лишилась счастья быть главной женщиной в жизни Итачи. Теперь-то первое место занимала та, что на его руках. Теперь эта незнакомка грелась его любовью.

Переведя взгляд на Саске, женщина не заметила прежней озлобленности и чувства обделённости. Теперь не наблюдалось и наличия внезапных вспышек гнева и неуправляемой злости. Капризный ребёнок, которым брюнет всегда был, исчез так же незаметно, как и шансы Микото заслужить прощения у сыновей. Саске никогда не слушал свою мать, но эту девушку он слушал, слышал и прислушивался. И глаза его горели добротой и привязанностью.

Микото была растеряна переменами, и эта маленькая, укутанная в шарфы, шапку-ушанку и меховой пуховик девчушка казалась ей полной противоположностью её самой. Боевая, сильная духом и упрямая, новая знакомая заменяла её сыновьям не только родную мать, но и всех тех родственников, которых братья были лишены с самого детства. Хотя в-чём-в-чём, но в любви Саске к ней брюнетка не сомневалась ни разу, ни полразу. Хоть что-то осталось прежним. Не сказать, что Микото была зла на неё или чувствовала зависть.