Танец Опиума
Шрифт:
Поглощенные в свой собственный мирок грез на символичном улице, ни одна живая душа Зетцу не замечала. Они двигались по переулкам, избегая больших скоплений людей и свет, медленно, но верно приближались к опочивальне блондиночки-зазнайки. Не говори она так много лишнего, не томилась бы сейчас в ожидании стервятников братьев Учих. Самуи наверняка понимала, что её слова чреваты страшными последствиями, но тем не менее была рада тому, что высказалась виновнице торжества. Некогда вот таким же образом принял смерть и Атсуи. В ночь. От рук Хидана.
Однако Самуи не судьба была умереть именно в этот наполненный переживаниями день. И благодарить ей следовало притаившегося в ожидании близнецов Какузу. Он уже на
От Даруи, его вечного раба за несложную услугу, касающегося неожиданного повышения, Яку прилетела весточка с докладом. Прыгающие буквы на скомканном листе бумаги, который смуглый парнишка оставил на рабочем столе Какузу, заставили адресата устало вздохнуть, потеплее одеться и караулить неудавшихся убийц возле небольшого двухэтажного дома, где коротала в страхе время Самуи.
Какузу не хотелось особо-то возиться с возникнувшей проблемой, но долг перед Итачи обязывал. Завидев близнецов, Яку повёл плечами и вышел из тени. Зетцу, как следствие, тоже остановились.
— Решили устроить резню в священном месте? — усталым сиплым голосом проговорил Какузу, убрав руки в карманы широких штанин.
— Раз уж разговор принял такой оборот, то скажем так…
— … в кругу Учиховского окружения не должно быть инакомыслящих еретиков.
— Вряд ли Итачи-сама одобрит незапланированное убийство, — настаивал на своём Какузу, хотя прекрасно понимал мотивы Зетцу и даже отчасти одобрял их. Незачем в столь трудные времена подкармливать таких вот болтливых личностей, как Самуи.
— Он и не заметит пропажу одного из гостей, — в унисон огрызнулись Широ и Куро.
— Ваша обожаемая Сакура заметит.
Какузу прекрасно знал, какой дурнушка семьи Учих была занозой в заднице. Эдакая мученица небось уже придумала слова извинения. Но, не обнаружив в рядах гостей Самуи, она быстро всё поймёт. Вот тогда-то и начнутся настоящие проблемы. А то, что произошло сейчас, по сути, — пустяк.
— Авторитет Учих быстро растает, если позволять такие вольности.
— Я сам этим займусь, — взял на себя ответственность Какузу, которую брать уж точно не намеревался до этого мгновения.
— Если пташка по-прежнему будет открывать свой рот, то мы непременно явимся снова, — прошептали Зетцу, исчезая в играющих тенях неподвижных домов.
========== Глава XXIII. Часть 3. ==========
Сакура чувствовала себя обезьянкой в цирке, на которую все неустанно смотрят и которой восхищаются. Эдакая диковинная зверушка, в кои-то веки выпущенная из клетки надзора в вольный мир. Она, подобно явлению Христа народу, являла свой лик Второму Миру Нелегалов в исключительных случаях, а потому слухов расплодилось так много, что простая истина повергла простой люд в шоковое состояние.
Народ ожидал увидеть божественную красоту Елены Троянской, воинственность Орлеанской девы и, пожалуй, жертвенность Алевтины Кесарийской, но получили Сакуру Харуно. Она была новой страничкой истории. Новой героиней чьих-то баллад и сказок. Новой принцессой, воительницей и мученицей, которая несла в себе тот странный огонёк, обезоруживающий и пленяющий простых смертных.
С последнего масштабного званого ужина, произошедшего около трёх лет назад в небольшом итальянском городке, Сакура успела многому научиться. Если раньше она, серая мышка, была невольницей собственных манер, выдававших её и отчасти опозоривших, то теперь худощавая спинка держалась ровно, а слепленный подбородок смотрел вверх в самых лучших традициях того общества, в котором дурнушка оказалась.
Если бы Харуно была зависима от комплиментов и внимания, то, безусловно, сегодняшний день оставил бы след в жизни восторженного и обласканного словами льстеца. Однако этот душевный порок обошёл Сакуру стороной.
Врождённая простота дала обратный эффект, и с самого обеда она не могла найти себе место потише и поспокойнее, дабы отдохнуть от суеты и шума.Слова, поздравления, горы подарков, которые пришлось принять сегодняшним особенным днём, вызывал в дурнушке семьи Учих лишь усталость. Ей не нужны были яхты, золото, вилы и усадьбы, так щедро подаренные ей в честь прошедшего Дня Рождения. Ей бы только передохнуть в какой-нибудь тёмной каморке с рюмкой русской водки в руке. У Харуно ведь голова кружилась и гудела от огромного скопления народа, высоких арок, ярких цветов, движения, шума, взрывов и белых голубей, которые каким-то чудом не загадили мраморный пол в Блудливом Зале…
Пожалуй, единственное, что ей действительно нравилось, — причудливые названия залов Чёрного Дворца.
В одном помещении, даже самом большом, никто, естественно, не уместился, а потому празднество пришлось разбиваться на несколько Залов, каждый из которых имел собственное чудное название и символичный вид.
К примеру, Деревянный зал был обложен панелями из дорогой древесины. На одной из стен изображалось семейное древо, чьи ветви как бы обнимали всю комнату целиком, проникая на другие стены, потолок и даже пол. На плодах — ярко-красных наливных яблоках — писались имена предков и родственников. Одна ветвь, протянувшаяся под самую середину потолка, держала две багровые люстры (одна многим больше другой) в форме яблок. На той, что была больше в несколько раз, золотыми буквами выведено имя Итачи, а на меньшем «плоде» — имя Саске. Причём на второе поскупились, и для надписи использовали не золото, а красный кедр. Под корнями же Семейного Древа вихляющий почерк гласил: «Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь».
В собственном рейтинге Сакуры Деревянный Зал занимал только второе место, уступая победное золото Залу Грешников, где скульптуры пытались вырваться в реальный мир. Тысячи рук и испуганных глаз вылезали из стен и беззвучно молили о милосердии. Выпуклый пол изображал адское пламя, куда черти и затягивали как будто бы настоящих грешников, а из вогнутого потолка на выручку спускались Ангелы.
Однако задерживаться на одном месте было чревато всеобщим внимание и атакой гостей. Желающие поздравить Сакуру с Днём Рождения накрывали её, как цунами — сушу.
Бродив туда-сюда в поисках укрытия, она терпела своих знакомых сопровождающих, которые так «любезно» приглядывали за Сакурой. Соратники братьев Учих выделялись своей внешностью и только привлекали ненужное внимание, отчего у Харуно начинались панические атаки. Страх, что этот жуткий вечер никогда не закончится, был сильнее обычного и давил на её пульсирующие виски.
Но если Сакуре казалось, что она бегает из угла в угол, то тихо следующий по пятам за дурнушкой Сасори наблюдал совершенно другую картину. Харуно искала менее людное место, но останавливалась у каждого человека, который захотел украсть ненадолго её время и внимание.
— Сакура-доно, Вы так красивы в этом платье! Вам очень идёт!
— Сакура-доно, примите этот скромный подарок от меня!
— Сакура-доно, позвольте насладиться вашим обществом!
Она улыбалась, щедро одаривала незнакомцев словами благодарности и как бы не нарочно возвышалась над всеми остальными. Зелёные глаза горели величием, страстью и живостью, что делало её выше любого человека, находящегося в стенах Чёрного Дворца…
Под конец трудного дня, когда у Харуно уже ноги отказывали и язык заплетался выдавать одни и те же реплики, наконец объявили церемонию закрытия, состоящую из особого танца. Эта была смесь большого количества направлений и стилей. Всё это каким-то причудливым образом соединялось воедино и создавало нечто, что называлось мортэмовским танго.