Театральная секция ГАХН. История идей и людей. 1921–1930
Шрифт:
Спустя полгода, в ноябре 1925-го, Гуревич делает, казалось бы, вполне служебное сообщение на тему «Библиография о предмете театра» [354] . Но в прениях Сахновский задает важные вопросы: «Что положено в основу выборки из имеющегося обширного материала того, что относится к данному вопросу? Не приходится ли исходить из какого-то понятия театра, общего для всех эпох, которые затрагивает данная библиография, – не имеется ли скелет, который проходит через все названные произведения? Каково же это определение театра, которое вскрыло бы всю его глубину?»
354
Гуревич Л. Я. «Библиография о предмете театра». Протокол № 5 заседания Теоретической подсекции Театральной секции от 12 ноября 1925 г. // Ф. 941. Оп. 4. Ед. хр. 17. Л. 10. Прения.
Любовь Яковлевна отвечает, что «определение сущности театрального
Якобсон не соглашается: «Уже из того, что мы можем говорить о театре, вытекает, что мы можем его постигать. Вопрос о рационализме и иррационализме снят уже в философии. Говоря о постижении театра, мы вовсе не должны думать, что имеем дело с рассудочным пониманием. Предмет театра действительно сложнее всех искусств, но он ничем от них по своей природе принципиально не отличается» [355] .
355
Там же.
Так завязывается эта захватывающая дискуссия, на протяжении нескольких лет продолжавшаяся на заседаниях Теасекции и привлекшая немало заинтересованных участников.
Любовь Яковлевна отодвинута в сторону, спорят Сахновский и Якобсон. И речь вовсе не о библиографии, а о принципиальной постигаемости – либо непостигаемости театра как художественного феномена, о сущности театра и методах его познания. Дискутанты – режиссер, историк театра, эссеист Сахновский и философствующий теоретик, недавний выпускник Московского университета, последователь Гуссерля и Шпета Якобсон, – развивая свои положения, представляют все новые и новые аргументы в пользу выдвинутых идей.
Полемика философа – с «человеком театра», искусствоведа-методолога с театральным практиком выявит сущностные разногласия их позиций, полярность воззрений не только на театр, но и на науку о театральном искусстве. Точку зрения первых репрезентирует Якобсон, который настойчиво стремится перевести размышления собеседника в план теоретической рефлексии. Понимание театра теми, кто его создает, последовательнее и энергичнее прочих отстаивает Сахновский (хотя, конечно, в полемике принимало участие значительно большее количество людей, среди которых были не только театральные знатоки, такие как Марков и Гуревич, но и методологи искусства О. А. Шор и Н. И. Жинкин и другие, о чьих суждениях тоже будет сказано).
Оценив принципиальную важность прояснения основополагающих концепций того, что представляет собой искусство театра и как именно возможно его изучение, подсекция Теории устроит собеседование на тему: «Театр как предмет театроведения» [356] , вступление к которому (превратившееся в доклад) произнесет Сахновский. Он предложит и рабочее определение объекта исследования:
«Театр есть искусство, где играют, катастрофически сталкиваясь, четыре самостоятельных силы: актер, текст, режиссер и пространство сценического действия» – и развернет программу исследований театра. Первоочередной Сахновскому видится задача ответить на три вопроса: «что есть театральная форма, театральный материал и театральное содержание».
356
Сахновский В. Г. Вступление в беседу: Театр как предмет театроведения. Протокол № 4 заседания Теоретической п/секции Театральной секции 5.XI.1925 г. // Ф. 941. Оп. 4. Ед. хр. 17. Л. 7–7 об. (Впервые опубл. в изд.: Искусство как язык – языки искусства… Т. 2. С. 592–595.)
Ср.: «Великая божественная игра находит свое повторение в человеческой игре и труде, которые с точностью подражают богу и соединяются с ним. Человека <…> можно определить как вселенского художника» (Лосев А. Ф. Философско-эстетическая основа высокого Возрождения. Гл. 2. Платоновская академия во Флоренции // Лосев А. Ф. Эстетика Возрождения. М.: Мысль, 1982. С. 326–327).
«В театре мы всегда присутствуем на страшном бое и приходим смотреть на смерть», – уверен режиссер. И поясняет мысль: «И если Астров не полюбил Соню [357] , то в конечном счете и это игра со смертью».
Определения, данные докладчиком, по мнению обсуждающих, не проясняют принципиально объект изучения.
Гуревич полагает, что «борьба сил не есть понятие катастрофы», и предлагает все же уточнить, какова природа театра. Якобсон также настаивает на том, что необходимо «установить самое понятие театра как художественного предмета» и поставить проблему, как его возможно исследовать. Волков напоминает, что, ставя отдельные проблемы, нужно «все время иметь в виду тот метод, каким надо изучать основные проблемы театроведения, чтобы ответ на них имел общеобязательное значение» [358] .
357
Астров
и Соня – персонажи пьесы А. П. Чехова «Дядя Ваня».358
Сахновский В. Г. Вступление в беседу: Театр как предмет театроведения // Ф. 941. Оп. 4. Ед. хр. 17. Л. 7–7 об.
«Собрание постановляет просить Л. Я. Гуревич сделать доклад о литературе, посвященной данному вопросу, П. М. Якобсона – сделать доклад на ту же тему, что и Сахновский» [359] .
И 3 декабря 1925 года Якобсон читает доклад «Театр как предмет театроведения» [360] .
К сожалению, ни текст доклада, ни даже его тезисы не сохранились, и реконструировать сказанное мы можем лишь «в отраженном свете» – по стенограмме обсуждения. Из нее выясняется, что Якобсон опирается на известную формулу Шпета (сцена как «отрешенная действительность») и стремится выйти к определению, в чем же состоит сущность искусства театра, методом его отграничения от «смежных явлений».
359
Там же. Л. 8.
360
Прения по докладу П. М. Якобсона «Театр как предмет театроведения». Протокол № 7 заседания подсекции Теории театра Театральной секции. 17 декабря 1925 г. // Там же. Л. 14–14 об. (Впервые опубл. в изд.: Искусство как язык – языки искусства… Т. 2. С. 604–606.)
На обсуждении доклада Сахновский, исходя из принципиального положения, что «вся область театра построена на внутреннем опыте», утверждает, что «специфичность театрального предмета чрезвычайна, она и требует соответствующих умственных операций, так же как изучение творчества во сне. Театр имеет спецификум в подсознательной области. Его можно изучать чисто научно, иначе бы мы и не работали над этим. Однако в отношении к театру мы должны не идти тем же методом, как в области смежных искусств, когда мы изучаем его внешнее проявление. Надо открыть проявление внутреннего разряда, которое создает актер. Единственно, <что> дано объективно, перемещение некоторых масс – некоторая психическая масса показана как бы оптически. При теперешнем состоянии знания о театре необходимо прежде всего обратиться к материалу».
«Я не согласен с В. Г. Сахновским в том, что мы должны к театру подходить не так, как к другим искусствам, – отвечает Якобсон. – Предмет сложен, но это не значит, что его нельзя таким же способом, как и там, постичь. <…> Поскольку мы весь внутренний мир воплощаемых образов, данных в игре актеров, как-то замечаем, то значит они нам как-то даны. Предмет выявлен вовне – в тех тончайших моментах актерского действия, которые мы воспринимаем. Речь вовсе не идет об изучении жеста как внешнего движения <…> но об усмотрении полноты предмета <…> Термины „отрешенная“, „художественная“, „действительность“ берутся не просто так, а они указывают на ту сферу бытия, в которую должен быть отнесен предмет театра» [361] .
361
Там же.
Якобсон вновь акцентирует условность (фиктивность) природы театра и возвращается к необходимости изучения жеста, пытаясь перевести дискуссию в план теоретической рефлексии. Сахновский заявляет о недостаточности фактологической базы для обобщающих умозаключений. Ключевое же расхождение спорящих связано с тем, что режиссер настаивает на особой («подсознательной») сущности театральной материи и принципиальной невозможности изучения театрального искусства теми же методами, что и прочих явлений культуры («специфичность театрального предмета чрезвычайна»).
Парадоксальность ситуации заключается в том, что философ (Якобсон) стремится к выработке рабочей дефиниции первоосновы театрального языка, практик же (Сахновский), напротив, философствует о предмете своей профессиональной деятельности.
Через месяц после выступления Якобсона, 14 января 1926 года, слово вновь берет Сахновский [362] . Его доклад («Предмет спектакля») – свидетельство того, что идеи формального метода мало-помалу проникают в его сознание. Сахновский согласен с тем, что простое «соединение» исследования отдельных элементов сценического произведения еще не дает его целостного понимания. Упоминает режиссер и важную, ранее не анализировавшуюся мысль о том, что в театральном зрелище наличествуют как эстетические, так и внеэстетические элементы. Наконец, предлагает свое видение назначения режиссерской профессии: «Проводником современности в широком смысле слова, живой жизни нынешнего дня, живой жизни сегодня, является некто, кого мы зовем теперь режиссурой».
362
Сахновский В. Г. Тезисы к докладу «Предмет спектакля» 14 января 1926 г. Протокол № 8 заседания п/секции Теории театра Театральной секции // Там же. Л. 18. (Впервые опубл. в изд.: Искусство как язык – языки искусства. Т. 2. С. 589.)