Театральные подмостки
Шрифт:
– - Да вы сами посмотрите, какие-то всё мужики!
– - говорил Собакевич.
– - Пробка Степан, плотник, каретник Михеев, а Максим Телятников, сапожник: что шилом кольнёт, то и сапоги, что сапоги, то и спасибо, и хоть бы в рот хмельного. А актёр Иван Бешанин чего только стоит! Наш великий актёр! Это вам не какая-нибудь фрикасе. Пять душ стоит.
– - Разве Иван Бешанин умер?
– - спросил Чичиков.
– - Да вот недавно. На этой самой сцене.
Слушаю и ушам своим не верю.
– - Да вы что!
– - воскликнул Чичиков.
– - Ужас-то какой! Он так чудесно Лопахина играл. Бесподобно! Такая силища,
– - Мне его Гамлет нравился, -- прослезился Собакевич.
– - "Быть или не быть!", "Бедный Ёрик!.." Дядю Ваню тоже не уронил. Ещё бы немного пожил и "Собакевича" успел бы...
Я ровным счётом ничего не понимал. "Что-то они путают, -- думал я.
– - Я никогда не играл ни Лопахина, ни Гамлета, ни Чичикова. Что за нелепица! Бред!". Стыдно признаться, мне в "Мёртвых душах" только кучера Селифана довелось. Была у меня там пара-тройка реплик. Одна из них -- "Лошади готовы", а другая -- "Лошади не готовы". Ну, ещё, где Селифан кибитку опрокинул. Большего мне в великой поэме не доверили.
– - Да, такие актёры раз в сто лет рождаются, -- вздохнул Чичиков.
– - Ему ведь сорока не было?
– - Тридцать четыре. Мало, -- угрюмо пробурчал Собакевич.
– - Только в самый пыл вошёл. У него и жена вот-вот понести должна была...
"Это Лера-то? Чушь!" -- подумал я.
– - Да вы что!
– - Ага. На самом взлёте, на самом пике крылья подрезали. Э-хе-хе! Жалко мне с гением расставаться, да уж ладно, берите.
Чичиков подумал и говорит:
– - Нет уж, увольте, Ивана Бешанина не могу взять. А вдруг он не захочет в Херсонскую губернию ехать?
– - Что же не поедет, места хорошие. А я, пожалуй, недорого возьму.
Мужик с чёрной курчавой бородой повернулся ко мне и говорит:
– - Эка, барин, кажись, про тебя бают.
Я промолчал, но мужички в мою сторону с интересом смотреть стали.
– - Барин, дозволь спросить, -- не отставал мужик.
– - Нешто в Херсонскую сбираться? А где это, Херсонская?
– - Сам не знаю...
– - отрешённо сказал я.
...-- Взять-то можно...
– - юлил Чичиков.
– - Как не взять, да не знаю, куда его применить. Актёр великий, но для моего предприятия дело пустое.
– - Берите, я его вам за полцены отдам.
– - И какая будет ваша цена за Ивана Бешанина?
– - Пятьсот рублей!
– - Пятьсот!
– - вскричал Чичиков.
– - Мы, верно, как-нибудь ошиблись или не понимаем друг друга, позабыли, в чём состоит предмет. Но так уж и быть, из личного расположения, положа руку на сердце: касательно мужичков -- по восьми гривен за душу, а за Ивана Бешанина, пожалуй, пару гривен дам, извольте.
– - Эк куда хватили! За гения -- две гривны!
– - Что ж, по моему суждению, как я думаю, больше нельзя.
– - Я его у Плюшкина за тысячу перекупил. Там бы он точно издох с голоду, а у меня пожил... У меня не так. У меня когда свинина -- всю свинью давай на стол, баранина -- всего барана тащи, гусь -- всего гуся! Лучше я съем двух блюд, да съем в меру, как душа требует. Мне лягушку хоть сахаром облепи, не возьму её в рот, и устрицы тоже не возьму: я знаю, на что устрица похожа.
"Так и есть, --
с иронией подумал я.– - Я у этого Собакевича от обжорства умер, от хорошей жизни".
– - А что Плюшкин, у него гении умирают в большом количестве?
– - Как мухи мрут.
– - Неужели как мухи!
– - обрадовался Чичиков.
– - А позвольте спросить, как далеко этот Плюшкин живёт от вас?
– - А вы будто не знаете! Вы мне про Ивана Бешанина скажите: будете брать?
– - Да зачем он мне.
– - Возьмите хоть за рубль.
– - Сдаётся мне, погорячился я, Михаил Семёнович. И две гривны много. И бесплатно не возьму. Как же я его в ревизской сказке укажу? Иван Бешанин на слуху -- сразу обнаружится. Визгу много, а шерсти мало. А за мужичков, извольте, по полтинке прибавлю, а за Ивана Бешанина -- ни-ни.
Я не выдержал и вскочил.
– - С какой такой радости вы меня продаёте?
– - насмешливо крикнул я.
– - Может, я не согласный.
Ропот прокатился по залу.
Собакевич с Чичиковым испуганно на меня глянули, но Чичиков тут же и просиял.
– - Да это не тот Иван Бешанин!
– - радостно воскликнул он.
– - И правда не он, -- буркнул Собакевич.
Чичиков погрозил пальчиком.
– - Нехорошо, Михаил Семёнович. То мне Елизавету Воробей хотели подсунуть, а теперь вот актёришку бесталанного. А я ведь сразу заподозрил нехороший умысел. Не мог великий актёр умереть. Так и подумал, что непутёвый Иван Бешанин наконец-то освободил сцену...
– - Каюсь, грешен, Павел Иванович. Мошенник он, да ещё и бестия в придачу. Ни одну роль толком не сыграл. Продаст, обманет, ещё и пообедает с вами. Он только что масон, и такой дурак, какого свет не производил. Дайте ему только нож да выпустите его на большую дорогу -- зарежет, за копейку зарежет!
– - Но позвольте, зачем же вы мне его подсунуть хотели?
– - А мне он на что?
– - Эге, доложу я вам...
– - Что же вы мне сразу не сказали, что догадались?
– - Как же я мог уличить человека довольно умного, владеющего сведениями образованности. И из-за чего? Из-за какой-то пустышки! Нехорошо. Между добрыми приятелями так не водится. Ведь предмет просто фу-фу. Что ж он стоит? Кому он нужен?
– - Бес попутал. Думал, вам всякое барахло сгодится.
– - Как вы себе хотите, я покупаю не для какой-либо надобности, как вы думаете, а так, по наклонности собственных мыслей.
Мне надоело слушать этот бред, и я решительно поднялся на сцену. Чичиков тотчас же вскочил и поспешил мне на встречу. Не успел я опомниться, как уже оказался в его объятиях.
– - Вот так радость, Иван Михайлович!
– - воскликнул он.
– - А мы тут вас вспоминали-с...
Собакевич встретил меня не так дружелюбно. Он лишь чуть сдвинулся в своём кресле и скосил голову набок.
– - Помянешь чёрта, и он тут как тут, -- пробурчал он.
– - Прошу садится.
Я сел на диван рядом Чичиковым. Свинья оказалась самая что ни на есть настоящая, да и всё съестное тоже, что, немало меня удивило. Я растерялся и в замешательстве не знал, как себя вести и что говорить.
Повисла пауза. Чичиков задумчиво и демонстративно искал пылинки на сюртуке и белых канифасовых панталонах, а Собакевич пристально смотрел на меня исподлобья и тоже молчал.
– - Не узнаёшь?
– - наконец спросил он.