Театральные подмостки

Дионисий замолчал, задумчиво глядя в сторону. Я тоже молчал, представляя Торквемаду уже на костре. И думал, что это очень даже справедливо. Справедливее, чем, когда всех кидают в одну лаву, в одну геенну огненную или в какой-нибудь пресловутый адский котёл. При таком положении, каждый получает то, что сотворил своими руками. И убийцы, которые изобретают новые изощрённые способы умерщвления, даже не догадываются, что сами себе страшную участь готовят, для себя стараются. Да, неплохо было бы наяву посмотреть на Торквемаду, пылающего на своём собственном костре, или вот, например, увидеть Гитлера, истощенного до скелета, умирающего в застенках своего концлагеря. Сказал об этом писателю, но всё оказалось не так просто.

Он снисходительно улыбнулся и сказал:

– - Это вам надо своих актёров просить. Пускай гримируются под Гитлера или под того же Торквемаду и разыгрывают, какой вам нужен спектакль... А самих этих... субъектов вы не увидите: они всем своим сознанием в прошлом. В чужом прошлом. Поэтому свои обличья они, можно сказать, утратили.

Я сразу подумал: "Вот интересно всё-таки: люди верят в разных там духов, вызывают на спиритических сеансах какого-нибудь злодея с того света, ставят памятники и идолы разным сомнительным личностям и даже молятся им, -- и кто их, спрашивается, слышит? Впустую тратятся. А на спиритических сеансах, наверно, такие же актёры, как я, придуряются, изображая всяческую тустороннюю нечисть, привидения или души усопших. Хотя для этого и актёром быть не надо".

– - Знаете, я изучал сознания многих злодеев, -- продолжал Дионисий.
– - Если хотите, я вам дам свою книгу. Правда, она не о конкретных личностях, скорее -- в общих чертах... Так сказать, в подготовительных целях...
– - и писатель, не дожидаясь ответа, подошел к одной из полок и вытянул довольно приличный фолиант.

Я принял книгу в руки и чуть не надорвался.

– - Вы не беспокойтесь, книжка очень даже легко читается. Поверьте, вас ждёт увлекательное чтение.

– - Не сомневаюсь... Здесь и о Торквемаде есть?

– - Нет, о Торквемаде я готовлю отдельный том...

"Забавно, -- подумал я, -- и на этом свете та же катавасия. Нужно быть злодеем и погубить тысячи, а лучше миллионы жизней, дабы оставить след в истории и заинтересовать писателей".

– - И что же сейчас происходит с сознанием Великого инквизитора?

– - Хотите знать, мучается ли он совестью?

– - Да.

– - Не всё так просто...
– - уклончиво сказал писатель.
– - Знаете, совершенно невозможно добиться искреннего раскаяния, причиняя человеку только боль. Человек начинает думать, что сполна расплатился за свои злодеяния. Или вовсе забывает о них, считая себя мучеником. У меня, кстати, об этом в книге очень подробно написано. А что касается Торквемады... Дело в том, что после своей смерти сначала он жил чужие жизни фрагментами. Пережил все смерти и все пытки, виной которых он был. Но это оказалось бесполезным. Любой человек вроде как раскаивается в муках, хотя бы потому, что хочет избежать страданий. А настоящее покаяние наступает, когда человек начинает сопереживать. Есть ещё одна интересная деталь, которую я заметил. Тот же Торквемада сразу понял, что муки человека, которые ему приходиться на себе испытывать, -- это запись жизни. А значит, для того несчастного человека эти муки уже в прошлом. К тому же и при своей жизни Торквемада прекрасно понимал, что человек мучается, и даже наслаждался этим. Словом, когда Торквемада начинал испытывать адские муки, он жалел только себя.

– - А ведь так оно и есть. Честно сказать, никогда не верил в покаяние. Все эти извини, прости...
– - напустив на себя умный вид, говорил я.
– - У человека начинаются проблемы -- он сразу кается, а верни всё назад -- он опять по-свински себя ведёт. Покаяние -- это временное просветление рассудка. Всего лишь, к сожалению.

Писатель посмотрел на меня внимательно, но спорить не стал, лишь тихо обронил:

– - Может, вы и правы.

– - А ещё придумали какие-то душевные страдания. Нет, конечно, угрызения совести есть, но...

– - А вот здесь вы заблуждаетесь. Муки живого человека, горящего на костре, -- это, несомненно, страшно. А знаете ли вы, что чувствует палач, когда проживает жизнь своей жертвы от рождения до ужасной казни? Проживает всю жизнь в мельчайших подробностях?

– - А это возможно?

– - В этом-то и весь ад! Это очень страшные душевные и физические страдания. Больше, наверное, -- душевные. Вам уже приходилось испытывать муки, погружаясь в прошлое?

– - Да, совсем недавно я испытал мучительную физическую боль одного человека. Я вам о нём только что говорил.
– - Я вспомнил, как мучился вместе с Власовым, и холодок пробежал по моей спине.

– - Заметьте, ваше сознание никуда не делось. Вы же мыслили в это время?

– - Да, я слышал мысли этого человека и сам думал, но как-то странно...

– - Вы прожили небольшой фрагмент, а представьте, вы родились этим человеком. Знаете глаза его матери, с её любовью и надеждами, знаете всех его родных и близких. Мечты и стремления этого человека становятся вашими. Вы ясно начинаете осознавать, кем может стать этот человек, что он может сделать для человечества. И вы знаете, кто есть вы -- подленький, изощрённый убийца, ничего доброго не сделавший для людей. И вы всегда помните, что вы, именно вы убийца этого человека. Вы всё ещё считаете, что душевных страданий не существует?

Писатель говорил с таким напором, что я потерялся. Всё во мне обмерло, и вздохнуть не могу, как будто холодная и железная когтистая лапа сжала сердце. Словно я и впрямь убийца и виноват во всех смертных грехах.

– - Вы правы, -- тихо ответил я.

– - Это происходит и с Торквемадой. Он живёт и знает, что в конце концов он предаст страшной смерти самого себя. И когда он сам себя приговаривает, возникает состояние сознания, когда оно знает жизнь двух людей, палача и жертвы, знает обе эти жизни от рождения и до смерти.

А ещё, Иван Михайлович, я подметил одну интересную деталь. Если какой-то злодей, проживая жизнь своей жертвы, искренне раскаивается, у него начинает размываться или даже разрушаться собственное сознание. Он уже как бы перестаёт мыслить, чужая жизнь поглощает всё его сознание, и он мечтает, любит и надеется за этого человека. И лишь только в конце объясняющая страшная концовка: он видит убийцу, в котором узнаёт самого себя. Это, разумеется, страшно, но, согласитесь, всё же легче, чем от рождения до смерти знать, кто ты есть для этого человека, заглядывать в глаза его матери, каждый день видеть его родных и близких. Вот вам и необходимость раскаяния. К тому же истинное душевное покаяние может помочь выбраться из ада прошлого, а то и вовсе избежать этих мук.

– - А сейчас Великий инквизитор раскаивается?

Разумовский помялся и опять заговорил таинственно и витиевато:

– - Настоящего перелома сознания пока не случилось, хотя были довольно интересные моменты... Знаете, муки злодеев действительно можно назвать вечными муками. За прошедшие пятьсот лет Торквемада прожил всего тридцать семь жизней. А загубил он десятки тысяч, страдания принёс сотням тысяч. Вот и посчитайте.

В моём мозгу сложилась совершенно невероятная цифра. Стало даже жалко как-то Торквемаду. К тому времени, когда он освободится, человечество уже на другие планеты переберётся, разбредётся по всей Вселенной, а он всё будет сжигать и сжигать самого себя в мрачных капищах средневековья. А Гитлеру вообще, наверно, придётся не один миллиард лет расплачиваться, если перемножить десятки миллионов погубленных и изувеченных жизней.

Так и подумаешь: как же ошибаются "сильные мира сего", думая, что если не своими руками, то и крови на них нет. Бедные... Им лучше вообще не умирать. Ведь им предстоит изведать всю мерзость смерти, все её ужасы, грязь и изощрённость. Также заблуждаются и религиозные фанатики, эти террористы-смертники, которые убивают невинных людей. Они думают, им уготован рай на небесах, вечное блаженство с неисчислимыми гаремами девственниц, а их ждёт долгое мучительное знакомство с теми жизнями, которые они погубили. Это если у них ещё душа есть, что вряд ли.