Театральные подмостки

Я испуганно посмотрел вниз: ничего не подозревающие зрители спокойно смотрели на сцену, ожидая начала представления, кое-где ещё только рассаживались, и никто вверх не смотрит, словно стараются нас не замечать или вовсе не видят.

Мне сразу представилась душераздирающая картина. Сидит себе спокойно несчастный зритель, всецело поглощен происходящим на сцене, в глазах -- слёзы умиления, от переполняющих чувств он поднимает голову вверх, чтобы поблагодарить небеса... И в этот момент он видит, что на него летит грузный Собакевич, в котором не менее десяти пудов, или хоть эта огромная свинья... Ужас! Вот так и ходи на спектакли, вот так и поднимай голову с благоговением, когда тебя в любой момент Собакевичем придавить может. И только я об этом подумал, как вдруг увидел, что прямо под нами сидит моя вдовушка Лера со своим Шмыганюком... Они трогательно держались за руки и в предвкушении смотрели на сцену.

Я крепче схватился за подлокотник дивана и посмотрел на Котозвонова. Этого Чичикова ни зрители, ни моя Лера, казалось, совсем не заботили. Он беспечно смотрел по сторонам, болтал ногами и ни за что не держался.

Явление 1 9

Актёрская рубашка

Вскоре и занавес поднялся. Эх, побывать бы вам на этом спектакле! Сколь раз сам играл в "Ревизоре" и уж, казалось бы, каждое слово, каждую мизансцену наизусть знаю, а тут просто не мог удержаться от хохота. До колик, до слёз прошибало. И главное, персонажи все яркие и запоминающиеся. Какое-то совершенно необычное прочтение.

И вот в конце, когда возникла "Немая сцена", Котозвонов угодливо спросил:

– - Как, Ваня, спектакль, понравился?

А я всё отойти не могу и слова сказать не в силах. Перед глазами смешные сценки вертятся, еле смех сдерживаю. Немного пришёл в себя и отвечаю:

– - Что-то потрясающее, неземное... Да я и актёров этих первый раз вижу. Где вы их нашли?

– - Заметь, на сцене герои такие, каких их Николай Васильевич в своём воображении представлял.

– - При жизни Гоголю ни одна постановка не нравилась, -- качая головой, сказал Ломарёв, -- ни одного спектакля до конца не досмотрел. А этого "Ревизора"... погоди, да вон же он, в десятом ряду сидит! Сам Николай Васильевич!

Я посмотрел вниз и впрямь увидел Гоголя. На его лице блуждала лукавая улыбка, а сам он, казалось, думал о чём-то важном, -- верно, о судьбах России, или о будущем всего человечества, или о тайнах жизни, а то и задумался над новым произведением. Может, даже над третьим или четвёртым томом "Мёртвых душ".

Как заворожённый смотрел я на Николая Васильевича, и всё в голове моей перемешалось, извилины схлестнулись, перепутались, что-то хрустнуло, немного просыпалось...

– - А гениального актёра угадал? Кого он играл?
– - спросил Михаил Петрович.

Его голос звучал где-то далеко, далеко...

– - Ваня! Ты слышишь?
– - тормоша меня за плечо, с тревогой вопрошал Котозвонов.
– - Какого актёра или актрису ты отметил?

Я очнулся и растерянно смотрел то на Ломарёва, то на Котозвонова.

– - Даже не знаю, все хороши. Глупо кого-то выделять.

– - И всё же?

– - Думаю, городничий или Хлестаков. Главные роли...

– - Говорите-с одного кого-нибудь.

– - Ну, пусть будет городничий.

– - Эх, Иван, ничего-то ты не понял, -- вздохнул Ломарёв.
– - Ладно, смотри дальше.

Поднялся занавес, и на поклон вышел всего-навсего один актёр. И я к своему ужасу узнаю в нём... самого себя.

– - Вот, Иван, смотри, это и есть твоя настоящая актёрская душа. Не у всякого актёра она есть, её ещё актёрской рубашкой называют. Если родился в актёрской рубашке, быть тебе актёром, -- значит, на роду написано.

У меня волосы на голове зашуршали, а в голове окончательно всё просыпалось.

Да уж, свихнёшься в этом тустороннем мире. Понятно, что моё сознание неразрывно связано с театром, с его фантасмагорией и иллюзорной реальностью, и всё же. Сами посудите: я и моя душа -- одно целое, одно и то же сознание. Но моя душа позволяет мне на этом свете осознавать себя отдельно, но и этого мало: я видел, в реальной жизни живёт ещё один Иван Бешанин, который, по сути, тот же я. У всех нас опять же одно и то же сознание. В земной жизни, разумеется, невозможно встретиться с самим собой, а тем более с "самими собоями". Если что-то как-то просачивается, тогда это сумасшествие, раздвоение личности, помешательство. А в этом тустороннем мире, будь он неладен, это возможно. Сознание, получается, какая-то сверхсложная и эластичная структура. Выходит, сознание тоже можно впихнуть в "Общую теорию относительности" А. Эйнштейна. Тем более что там как раз есть свободное местечко, и теорию пора переименовать во "Всеобщую теорию относительности".

– - Да, Ваня, ты один отчесал все роли в "Ревизоре"!
– - пел Котозвонов.

– - Только настоящей актёрской душе это под силу!

– - Как... одновременно?
– - ошарашено спросил я.

– - Ага, сразу всех.

– - Не может быть. Как же... он сам с собой разговаривал?

– - А что тут такого? Просто ты по-человечьи мыслишь -- зри в корень...

– - Подождите... Он и женщин тоже играл, и Марью Антоновну?

– - А что тебе, Марья Антоновна не человек, что ли?
– - буркнул Ломарёв.
– - И Марью Антоновну, и Анну Андреевну, и унтер-офицершу... Все они из плоти и крови. А плоть и кровь, Иван, -- это всё эфемерное, ненастоящее. Подлинно только сознание.

– - Ничего не понимаю. Значит, не настоящие... а куда же всё это потом деётся, ну, плоть и кровь?

– - Я же говорю, обычная иллюзия, информация. Актёрская рубашка их всех силой мысли создаёт, своим сознанием. Той же силой мысли и уничтожает.

Я задумчиво смотрел на своего такого родного Ивана Бешанина. Его, бедного, всего цветами завалили. Зрители "браво" кричат, "бис" и всё вызывают на поклон, мучают "великого актёра"... Он и так, небось, устал, один одинёшенек за всех отдувался. Попробуй вот так-то все роли сразу сыграть. Я не раз реплики своих героев забывал и путался часто, а мой Иван, получается, сразу за всех текст выучил и ни разу не ошибся. Как ни крути, а в нашем земном мире так не сыграешь, человеку не под силу. К тому же... это ж надо как-то всех создать, а потом хладнокровно уничтожить!

– - Да, свихнёшься тут с вами, -- промямлил я.

– - Эх, Иван, настоящая актёрская рубашка миллионы персонажей в себе содержит. Тело -- пустяшная конструкция. Душа -- другое дело!
– - со значением произнёс Михаил Петрович, приложив руку на сердце.
– - Никакой ширины человека не хватит, чтобы всё вместить, а душа очень даже вмещает. В неё хоть сколь наталкивай, туда, да под завязку! Ты только тогда будешь настоящим актёром, когда один одинёшенек любую пьесу через себя пропустишь, всех героев. Да и в жизни так же: человек должен не только за себя смотреть, но и в чужое положение входить. А все живут каждый за себя и думают -- так и надо.

– - Да, Ваня, душа не играет, она живёт своими перевоплощениями, -- поддакнул Котозвонов.
– - Все жизни через себя пропускает. Душа так устроена, что ей любые роли доступны. И не надо гриму тоннами наваливать.

Я с ужасом смотрел на свою душу, в которую, как мне объяснял Алаторцев, моё сознание должно постепенно и плавно перетечь. А ещё я был ошарашен тем, что сам Николай Васильевич Гоголь мне стоя аплодировал. И вдруг меня обожгла странная мысль: "Если эта самая актёрская рубашка может миллион персонажей одновременно играть, тогда, может, все эти зрители всего лишь вымышленные персонажи её представления, и Гоголь тоже ненастоящий? Что-то сомнительно, чтобы он здесь был. Это ж как надо себя любить, чтобы разыграть, как тебе сам Николай Васильевич Гоголь аплодирует! Миллион... это же целый город! Вот так создаст душа такой городишко со всей его жизнью, а человек думает, что реально живёт".

– - Как странно тут у вас...
– - сказал я.
– - Неужели души тоже какую-то актёрскую школу проходят?

Ломарёв посмотрел на меня раздумчиво и покачал головой.

– - Это ты верно заметил. Чтобы так "Ревизора" сыграть, надо человеческую суть досконально знать. Все, так сказать, проявления и грани человеческой психики. Но здесь, скажу тебе, души по-особому актёрское мастерство постигают. Рубашки никакими там книжками или учебниками головы себе не забивают. И учителей никаких нет. Хотя и учатся у великих предшественников. Берут они из прошлого какую-нибудь жизнь великого актёра или актрисы -- пусть Алексея Грибова или Фаины Раневской -- и проживают её, как следует. Всю-то жизнь, конечно, незачем. Годика вполне хватает, да и то фрагментами, чтобы суть таланта ухватить и всяких актёрских штуковин набраться. И всё стараются время выбрать, когда актёр или актриса в пике своего мастерства, в самый цвет входили и в каждую роль всю душу вкладывали. Опять же рубашки из жизни многое берут. Жизнь самый лучший драматург. Сам знаешь, какие истории бывают, о-го-го! И такие персонажи встречаются, каких ни один писатель не придумает. Всякий человек для актёрства годится, если у него особинка есть. Будь он хоть богатый или бедный, простой или знаменитый. У тебя, Иван, да и у любого человека жизни не хватит, чтобы все грани человеческой сути постичь. Это ж как повезти должно, чтобы хотя бы малую толику ярких людей в своей жизни встретить! А душа только в кладезях роется. И заметь, не для себя старается, а все знания своей жизни передаёт. На подсознательном уровне -- это называется.