Тень мачехи

— Бим, не балуй! — погрозил пальцем Юрий, и пес послушно спустил лапы на паркет, засеменил под ласковую руку хозяина. Тимоша приоткрыл глаза, пошевелился, меняя позу — и, вытянув лапы вверх, обнял Залесского за шею. Тот рассмеялся: ну надо же, как ребенок! Кот прижался крепче, замурчал трактором.

Залесский прошел в столовую и сел за старинный овальный стол, сработанный из вишневого дерева. Алла Петровна уже положила на один его конец длинную тканевую дорожку, заменявшую скатерть, поставила сверху прибор. Юрий спустил кота на пол и тот сел у ног, чинно уложив хвост вокруг жеманистых лапок. Собаки, сопровождавшие хозяина, улеглись поодаль.

Экономка внесла широкий посеребренный поднос, на котором исходила ароматным паром прозрачно-желтая налимья уха. Рядом с ней, в особой корзинке, разлеглись ломти ноздреватого домашнего хлеба — с промасленной, чуть посахаренной корочкой, как любил Залесский. Натюрморт дополняла пиала, наполненная густой сметаной, посыпанной смесью рубленой зелени, соли и чеснока. Алла Петровна поставила поднос на стол, и Юрий, подсунув пальцы под края тарелки с ухой, потянул ее вверх.

— А сама?… — спросил он.

— Да я поела уже, — отмахнулась экономка. — Тебя ж пока дождешься! Вроде в отпуске, а целыми днями дома нет!

— Петровна, милая, ну я же большой мальчик, — улыбаясь, ответил Залесский. Зачерпнул ухи, поднес ложку к носу и с шумом втянул в себя аромат свежего рыбного бульона, кореньев, черного перца, лаврушки и Бог знает чего еще, но чего-то восхитительного. Подул, осторожно попробовал. Да, Алле Петровне нужно кулинарную школу открывать, а не с ним, взрослым дяденькой, возиться. Он взял мягкий хлебный ломоть, поболтал в пиале ложкой, и принялся густо намазывать на хлеб душистую сметанную смесь — он никогда не добавлял ее в первое, но любил такие бутерброды вприкуску.

Экономка снова сходила на кухню, принесла длинный лоток с кошачьим кормом, который в этот раз был щедро перемешан с рыбными потрохами. Тимоша мгновенно оказался возле него, Микрик и Муся появились с секундным опозданием. Позже и собаки получили свою долю еды — гречневую кашу с тушенкой, насыпанную в две алюминиевые миски.

— Дал же господь нахлебников, и не откажешься, — вздохнула экономка, глядя, с какой жадностью зверье поглощает корм. — И ведь ели уже с утра!

— Зима, — философски ответил Залесский.

Он глянул на часы, стоящие рядом с буфетом. Павел Буре, 1899 год, с боем и календарем. Дед говорил Юрию, что именно в тот год фирма Буре стала официальным поставщиком Российского Императорского Двора. Из-за чего особо гордился этими часами.

Сейчас они показывали половину третьего. Кажется, городская больница открыта для посетителей до семи вечера. Что ж, если день сложился так, что ему пришлось вернуться домой, он успеет больше узнать о мальчишке перед тем, как встретиться с Татьяной.

Залесский принялся поедать уху. От горячей, щедро наперченной пищи по его телу прошел жар, лицо раскраснелось, будто в парной. Не успел он увидеть дно тарелки, как экономка уже принесла второе. Антрекот толщиной в два пальца — сочный, остро пахнущий, клетчатый от гриля, припудренный красной паприкой и присыпанный мелко нарезанным зеленым лучком. Поджаристый, блестящий от масла, картофель, нарезанный длинными широкими ломтиками, на которых запеклись шкварки и кусочки лука. Свежие овощи в сметане — нежные листья салата, порванные крупными кусками, половинки черри, огуречные дольки, руккола и укроп. И красный маринованный лук на отдельной тарелочке — самое то к мясу.

Алла Петровна чинно расставила все это рядом с Юрием и забрала у него суповую тарелку, в которой осталась пара капель ухи да налимий остов, воинственно топорщивший кости. Отнесла ее на кухню вместе с подносом, вернулась и тоже села за стол. Муся тут же запрыгнула ей на колени. Почесывая кошку за ухом, экономка спросила:

— К ужину ждать тебя, Юра?

— А что на ужин? — хитро улыбнулся тот, терзая антрекот ножом и вилкой.

— Пирог могу испечь. Рыбу ж куда-то девать нужно.

Она замолчала, будто не решаясь сказать о чем-то важном. Залесский глянул на нее искоса, выждал полминуты и спросил:

— О чем думаешь?

— Да вот погода эта… — начала экономка. — Так меняется — с ума сойти. Зима в этом году сумасшедшая, то буран, то капель. А мне уж шестьдесят семь, Юрочка.

Не понимая, как возраст связан с погодой, Залесский насторожился, но счел за благо промолчать. Экономка обязательно продолжит разговор, коль уж начала.

— Здоровье меня всё чаще подводит. Вот ты на рыбалку уехал — а у меня давление как скакнет, верхнее за двести было. И голова тяжелая, кружится, ходить тяжело…

— О, кстати! Петровна! Как же я забыл? — вскричал он, вскакивая. Быстрыми шагами добрался до кабинета, вынул из ящика дубового стола бордовый конверт с витиеватой надписью, вернулся в столовую и протянул его экономке.

— Ты помнишь, я Екатерине Львовне Мамонтовой помогал по наследственному делу?

— Это у которой брат хотел отцовский дом к рукам прибрать? Помню, конечно, эту мадаму. Всё девочку из себя строила, а сама тетка теткой. И взбалмошная, не приведи Господь.

— Ну да, нервная немного, но ее можно понять. Так вот, у нее есть дом отдыха. Стоит в лесу, на речке — тишина, воздух свежий. Всякие оздоровительные процедуры, спа, омолаживание, что там еще бывает… Лечение всех мыслимых и немыслимых болезней… В общем, она мне двухнедельную путевку подарила, там два места. Поезжай, поправь здоровье. Марь Палну свою прихвати. Там всё оплачено.

— Да как же так? — Алла Петровна всплеснула руками. — А тебя я на кого оставлю?…

— Что ж я, младенец? — пробасил Залесский с деланной обидой.

— Но как же… А кормить тебя кто будет? Обстирывать, обглаживать, дом в порядке содержать?

— Справлюсь как-нибудь! — ответил он с ноткой возмущения в голосе.

— Нет уж, Юра. Я давно с тобой поговорить хочу. Тебе тридцать восемь уже, не мальчик. Жениться тебе пора.

— Петроооовнаааа… — застонал он, приложив руку ко лбу. — Ну не начинай! Давно ведь уже решили.

— Что решили? Ну что решили? — завелась экономка. — Нет уж, Юрочка, ты не прячься, ты мне в глаза посмотри. Кто тебе еще правду скажет, как не я! Пока ты маленьким был, я да бабушка за тобой ходили. Мария Николаевна преставилась — так одна я у тебя осталась из близких женщин. А дальше что? Ведь и я не вечная. Ты, Юра, парень умный, но весь в деда своего: работать умеешь, семью обеспечить можешь — а в быту как дитя. Ты хоть знаешь, как стиральная машина включается? Где пылесос лежит? Как мясо выбирать нужно? Ты картошку-то сварить не сумеешь, если один останешься!