Тень мачехи

— Демидова, здравствуйте! Как чувствуете себя?

— Спасибо, уже лучше, — сухо ответила Татьяна.

Вяземская чуть вздернула бровь, во взгляде мелькнуло недоумение.

— У вас всё в порядке? — спросила она. И заметила: — Настроение, вижу, не очень.

— Инесса Львовна, зачем вы пригласили ко мне психиатра? — не сдержалась Таня. — Хоть бы предупредили! А то так, за спиной… без моего согласия…

Она понимала, что зря затеяла этот разговор сейчас, когда Вяземская и без того была на взводе. Но промолчать? На это не хватило сил — да и не до дипломатии ей бывало, когда кто-то столь бесцеремонно лез в ее личную жизнь. Только матери это спускала, да и то потому, что Елене Степановне было невозможно что-либо объяснить.

Вяземская смерила ее удивленным взглядом, и враз налилась обидой:

— Вообще-то ради вас старалась! — с укором сказала она. — Если я узнаю, что у кого-то из сотрудников проблемы, то всегда помогаю их решить, не замечали?

— А какие проблемы? — пошла в атаку Татьяна. — У меня все в порядке, я просто перенервничала. А вы сразу вызвали психиатра! Как будто я невесть что выкинула и меня нужно изолировать!

— Ну, знаете! — Вяземская возмущенно покачала головой. — Вы врач, с людьми работаете. И я должна быть уверена, что могу вас к этой работе допускать. Ваша, с позволения сказать, истерика многих пациентов напугала, между прочим! Я обязана была принять меры!

— Да, согласна, нервы не выдержали и со стороны это, наверное, смотрелось ужасно, — умерила пыл Татьяна. — Но ведь я сразу попросила Костромину поставить мне успокоительное, и нормально доработала смену! Я вас прошу на будущее: без моего ведома не приглашайте ко мне каких-либо врачей!

— А я вас прошу на будущее помнить, с кем разговариваете! — надменно проговорила Инесса Львовна. — Если бы знала, что вы окажетесь такой неблагодарной, Татьяна Евгеньевна, то не стала бы обзванивать знакомых и просить их об услуге. Я, вообще-то, думала, что вы мне спасибо скажете. Кстати, не только за то, что я нашла для вас хорошего специалиста. А еще за то, что не сообщила о вашем приступе вышестоящему руководству. Хотя вообще-то такие вещи расцениваются как из ряда вон выходящие и являются причиной для разбирательства. Сами подумайте, что будет, если каждый врач начнет биться в истерике при пациентах, пугая их до полусмерти? Смогут они такому врачу доверять свое здоровье? Нет! А у нас педиатрия, у нас дети! Двойная ответственность! И вы хотите, чтобы я сидела, сложа руки? Нет, дорогая моя, этого не будет! Я вообще рекомендую вам обследоваться по полной программе — и в дальнейшем выполнять все предписания Игоря Анатольевича. Он сообщил мне, что назначит вам ЭЭГ и, при необходимости, курс лекарств. Не будете обследоваться и лечиться — я составлю докладную и отстраню вас от работы.

Вяземская вздернула голову, давая понять, что разговор окончен, и величаво поплыла дальше. «Отстраню от работы!» — эти слова прозвучали для Тани, как выстрел. Пусть и предупредительный, но, если она ослушается, следующий будет в упор.

«Вот зачем я?… — ругала себя Таня. — Видела же, что она не в духе — но нет, полезла качать права! Теперь она специально будет следить за тем, как проходит обследование. Потребует у Новицкого результаты… Он, конечно, не найдет ничего, я уверена. Но если Пандора снова явится? Инесса же не докажешь, что это не психиатрическое заболевание, а такая вот необычная реакция на сильный стресс. После этого разговора Вяземская уже не будет ни в чем разбираться — все ведь знают, как она трясется за репутацию отделения и за свое кресло! Ей проще одним врачом пожертвовать, чем докапываться до истины. Нужно извиниться перед ней. Тем более, что я действительно не совсем права».

Татьяна обернулась, ища заведующую взглядом. Но та, по-видимому, завернула в одну из палат. Решив отыскать ее позже, Демидова двинулась к выходу из отделения. Ноги стали тяжелыми, ей не хватало воздуха и расхотелось видеть людей. Но пришлось улыбаться пациентам, отвечать на приветствия медперсонала, ловить на себе брошенные украдкой сочувствующие взгляды. «Не надо было приходить сюда — по крайней мере, сейчас, — поняла Татьяна. — Видимо, от всех этих переживаний у меня нервы расшатались сильнее, чем я думала. Просто не хотела это признавать, вот и набросилась на Вяземскую. А Инесса права, мне нужна помощь, и лекарства стоило бы попить. Ну, назначит мне Новицкий антидепрессанты какие-нибудь — и что, кто-то умер от них? Нет, конечно. А вдруг это поможет усмирить Пандору? Ох, я бы все отдала, лишь бы эти приступы прекратились…»

С тяжелым сердцем Татьяна поднялась в свою палату, взяла с тумбочки телефон. Позвонила Залесскому. И почти бегом вернулась в педиатрию — хотелось найти Вяземскую и поскорее увидеть найденыша, поговорить с ним. Кто-то же должен защитить парнишку.

Кабинет заведующей был заперт, и Демидова направилась в ординаторскую. Здесь Вяземской тоже не было, только Витька сметал ладонью крошки со стола. Половина недоеденного бутерброда лежала на столе, завернутая в прозрачный пакет. Набрав целую горсть крошек, Купченко двинулся к раковине, тщательно помыл руки и ополоснул рот. Повернулся к Тане, энергично утираясь полотенцем.

— Ну, рассказывай, — велел он.

— Да нормально всё, Вить, — помрачнела она, поняв, что он спрашивает про ее самочувствие. Села в кресло, закинув ногу на ногу. — Давай не будем это обсуждать. Лучше ты расскажи — про вчерашнего мальчика. Ты же его смотрел? Он у нас вообще?

— У нас, конечно. Алексей ему гипс на колено наложил, хотел к себе забрать, но я не отдал. У пацана бронхит, колем уже антибиотики.

— Я так и думала, — вздохнула Татьяна. — Кашель у него страшенный. Боялась, как бы не пневмония вообще. Я ж его даже толком посмотреть не успела, Янка позвала… ну, ты понимаешь.

— Не переживай, я все сделал, — отмахнулся Купченко. — Теперь бы еще узнать, кто он, и как дошел до жизни такой. Думаю, мальчишка из дома сбежал. Ты видела, он весь избит?

— Конечно, видела. Набросилась из-за этого на мужика, который его нашел и в больницу привез. Думала, это папаша, которому надо руки укоротить.

Витька хихикнул. Он знал боевую натуру Тани. Сказал, пожимая плечами:

— Медсестры в полицию сообщили, те приезжали с утра. Но толку-то, он ведь и им наврал, что ничего не помнит.

— Вить, а вдруг действительно…

— Да ладно тебе! — Купченко часто понимал ее с полуслова. — Ну, сама посуди: сотрясения нет, откуда амнезия? Сказал, что головой треснулся — а у самого ни шишки, ни синячка, не говоря уже о неврологических симптомах. Просто парень домой возвращаться не хочет, вот и притворяется. А кто б на его месте захотел туда, где бьют и не кормят? Ты заметила, какой он худой? Двадцать девять килограммов при росте метр сорок! Как из Бухенвальда, честное слово! Искать надо родителей и лишать прав к чертовой матери!

— Надеюсь, у него есть нормальные родственники. Если его в детдом — будет ли там лучше?

— По крайней мере, безопаснее будет.

— Я попробую с ним поговорить, — сказала Таня, поднимаясь.

— Подожди, пойдем вместе. Мне все равно на обход надо.

5

В палате на две койки, одна из которых была заправлена и сияла белым парусом поставленной треугольником подушки, кисло пахло йодом и витаминками. На желтой лакированной тумбочке, стоявшей возле кровати найденыша, коричневела хвостатая гора яблочных огрызков. Когда Таня с Витькой вошли в палату, мальчик дожевывал последнее яблоко. Хрустел им, как мышонок, а сам разглядывал что-то в толстой синей книжке с толстым, сияющим от благодушия, моряком на обложке. «Приключения капитана Врунгеля». Таня тоже когда-то любила эту книгу.

— Здравствуйте, — робко сказал парнишка и, смутившись, отложил «Приключения» в сторону.

— Привет-привет, боец! — ответил Купченко. — Молодец, пятерка за вежливость!

Таня тоже поздоровалась и села на соседнюю кровать — наблюдала, как Витька осматривает найденыша.

— Ты знаешь, со мной такая же беда приключилась, — сказал Купченко, проникновенно глядя в глаза мальчишке. — Я тоже память потерял.

Таня едва сдержалась, чтобы не прыснуть. Она стояла у подоконника, смотрела, как Витька берет парнишку за руку, считает пульс. Да, у ее коллеги был особенный подход к маленьким пациентам. Но что он придумал на сей раз?