Тень мачехи

Залесский погрузил руку в рюкзак, пошарил в глубине. Под пальцами зашуршало. Он вытащил бумажный сверток, распеленал. В нем лежали монеты, примерно сто рублей мелочью. Они были завернуты в широко разлинованные тетрадные листы, исписанные детским почерком. Юрий разгладил их и удовлетворенно хмыкнул.

На одном из листков было написано: «Кантрольная работа по русскому языку ученика 4 «б» класса школы №29 Павла Фирзина». Под ней шло несколько разбитых строчками упражнений — слова с подчеркнутыми кривулями букв и предложения, разобранные на подлежащее-сказуемое. Под текстом контрольной, испещренным красными следами беспощадной учительской ручки, надменно выгибала шею оценка «2».

Собрав вещи мальчика в рюкзак, Залесский вышел на крыльцо. С удовольствием выдохнул из легких спертый воздух нежилой избы. Вытащив из кармана сигареты, закурил, обдумывая, что делать дальше.

Можно наведаться в школу. Можно — сразу в полицию, пусть там разбираются. Интересно, этот мальчишка вообще-то в розыске? Или его родственники ждут, что парень вернется сам?

Над головой метнулась тень, и громадная ворона села на ветку сосны, стряхнув на Залесского облако снега. Закаркала дурниной, будто крича: «Грррабят! Дерржи маррродерра!» Будто в ответ на ее крик налетел ветер, с треском проскакал по замороженным ветвям, качнув кудлатые макушки сосен. Небо темнело на глазах, воздух пропитался холодом, впился в щеки Залесского тонкими ледяными иглами. Похоже, вот-вот начнется метель.

В кармане зажужжало, в лесную тишь звонко посыпались ноты «Турецкого марша». Юрий вытащил телефон, глянул на дисплей — звонил кто-то незнакомый. Чуть сдвинув лыжную шапочку, поднес трубку к уху.

— Здравствуйте, это Татьяна Демидова, врач. Мы вчера в приемном отделении познакомились.

Юрий улыбнулся, вспомнив, как эта миловидная женщина накинулась на него с угрозами.

— Я понял, кто вы. Здравствуйте. Как наш пациент?

— Колено вправили, кашель лечим, откармливаем. Вы просили вам позвонить, сказать, в какой он палате. Мы в триста шестую его положили.

— Спасибо, я его навещу. Татьяна, скажите, а можно будет и с вами встретиться?

Пауза в трубке была слишком долгой, и Залесский понял двусмысленность своего вопроса.

— Я имел в виду, поговорить с вами можно будет? Кажется, я узнал, кто этот мальчишка. Он ведь еще не признался?

— Нет, — ответила Таня. — Но я с ним и не разговаривала еще. Дело в том, что я, в некотором смысле, не на работе. Но территориально я в больнице, вы наберите мой номер, когда приедете. Я спущусь в педиатрию.

— Хорошо, после обеда буду.

«Надо заехать домой, переодеться», — подумал Залесский. Он ведь обещал ей, что при следующей встрече будет выглядеть прилично. Интересно, она замужем?

«Эй, ты и себе обещал, что больше никаких женщин», — предостерегающе шепнул внутренний голос.

Залесский затушил сигарету, выбросил окурок щелчком.

Действительно, обещал.

4

Купченко сидел за своим столом в ординаторской педиатрии, двумя руками держа перед собой сложносочиненный бутерброд гигантских размеров. Он был так похож на хомяка, собирающегося набить щеки, что Танина грусть мигом улетучилась.

— Питаешься? — подмигнула она.

— Я заслужил! — воинственно вскинулся Витька. — Мне не дают медаль за стахановский труд, но Тамарочка компенсирует это по приемлемому курсу: одно дежурство — один килограмм еды. Вот смотри!

Выпыхтев из-за стола, стоявшего слишком близко к стене, Купченко просеменил по-женски маленькими ступнями к пеленальному столику, возле которого стояли весы для новорожденных. Ловко вскинув руку, вытянул из кармана огромный носовой платок. Взмахнув им, как фокусник, покрыл весы белой тканью и любовно уложил поверх бутерброд.

— Кило восемьдесят! — гордо произнес он. — Еще и с премией! Моя женщина меня точно любит.

— Когда ты уже женишься на своей Тамарочке? — улыбнулась Таня.

— Ты же знаешь, через два года. Когда она закончит вуз.

Таня действительно знала подробности этой истории. Медсестра Тамара, сделавшая из легкомысленного влюбчивого Витьки остепенившегося любящего мужчину, вела партизанскую войну против матримониальных предубеждений его мамы. Будучи представлена пожилой даме четыре года назад, Тома была отвергнута. Не найдя, к чему придраться (уму и красоте сыночкиной невесты могла бы позавидовать сама Елена Троянская, которой не мешало бы еще и скромности у Томы поучиться) Витькина мама заявила, что женитьба на медсестре — мезальянс. Тамара проглотила это, но сделала ответный ход конем: поступила в институт на заочное, выбрав профессию то ли менеджера, то ли экономиста. И на все заверения жениха, считавшего, что всего этого не нужно, а мама смирится, отвечала с достоинством: вот получу диплом о высшем образовании — тогда поговорим. И о маме, и о свадьбе.

А пока Тамарочка наслаждалась тем, что мстительно опустошала над мусорным ведром контейнеры с «детским питанием», принесенные Витькой из дома. Чревоугодник Купченко не мог устоять перед Томиными бутербродами, пирогами и борщами. И летел в помойку несоленый салат-щетка — этим полезным блюдом мама, вечно сидящая на диетах, щедро делилась с сыночкой. Стекал в раковину бледный овощной супчик, в котором одинокой слезой плавала капелька растительного масла. А постному ризотто с диетическими паровыми тефтельками вяло радовались больничные коты.

Еще Тамара зарабатывала очки, стирая и гладя Витькины халаты. Сидела на сайтах турбаз и отелей-здравниц, расположенных недалеко от города — и так организовывала их с Купченко семейный досуг. А в сезон самоотверженно ходила с суженым по грибы. Этой святой женщине было ничего не страшно. И, глядя на нее, весь коллектив педиатрического отделения желал ей скорейшего узаконивания отношений с любимым: уж она-то это заслужила. Да и биологические часы не идут назад. Но еще два года…

— Купченко, тебе же будет тридцать восемь! — укоризненно сказала Таня. — Из тебя начнет сыпаться песок.

— Тамарочка будет подметать, — махнул рукой Витька. — Мы уже договорились.

Вернувшись за стол, он с урчанием впился зубами в бутерброд — а это означало, что на ближайшие пятнадцать минут он выпадет из врачебной вселенной. Татьяна подошла к своему шкафчику, открыла тонкую железную дверцу. Белый халат скучал на вешалке. Женщина сунула руку в его карман, нащупала твердый прямоугольник. Вытащила визитку Залесского: обещала же позвонить… И шлепнула себя по лбу — телефон-то остался в палате!

— Сейчас вернусь, — предупредила она Витьку, и закрыла за собой дверь ординаторской. Но вновь заглянула в нее, вспомнив:

— Слушай, а мальчик в какой палате?

— Двести шестая, — ответил Купченко. — Там пока никого, вот мы и положили, чтобы попривык без соседей. Он людей дичится, зашуганый. Так лучше будет.

Таня кивнула, пошла к себе.

В коридоре детского отделения, как всегда, стоял тарарам. Мамы носили на руках орущих младенцев, водили за ручку малышей постарше, дошколята с визгом гонялись друг за другом, дети постарше сидели, уткнувшись в смартфоны. Из палаты в палату курсировала дежурная медсестра с подносом, на котором в разноцветных пластиковых крышечках лежали таблетки. Таня пошла по коридору, который вчера так сильно напугал ее — а сейчас стоял монументально, такой обыкновенный и родной. Миновала светящийся желтым аквариум сестринского поста — несмотря на утро, внутри были включены лампы. И невольно замедлила шаг: выдвинувшись из своего кабинета, как мрачный танк, прямо на нее пёрла Инесса Львовна. Заведующая педиатрией явно была не в духе, озабочена чем-то, но улыбнулась сквозь усталость: