Тео. Теодор. Мистер Нотт

— Ну, рассказывай, Нотт, — она грустно посмотрела на него, накрыв ладонь своей. — Прости, что мы не виделись всё лето. Ну, не считая того раза…

— Тсс, — он улыбнулся ей. Девушка наложила чары приватности на их столик, но он всё ещё не хотел говорить такие вещи вслух. — Я и правда не согласен с Поттером. Он придурок, а Амбридж — человек министра. Вряд ли Тёмный лорд явит себя, а потому сейчас правильнее не ссориться с ней. Войти в доверие, стать важной опорой в замке, а в решающий момент — перевернуть игру. Вот мой план.

Он не хотел ей говорить вновь о том, что случилось с отцом. С каждым днём эти воспоминания покидали его всё сильнее и сильнее, так, будто бы ничего и не было, а всё, что было, было лишь кошмаром.

— Слизеринец! — в её глазах, тем не менее, читалось восхищение. — Ты ведь взял наш парный дневник? Мы не сможем часто видеться, тем более что ты префект…

— Да, вот он. А ты?

— А я попрошу Гермиону зачаровать его Протеевыми чарами, а потом пойду во вторник гулять по подземельям Хогвартса перед отбоем.

Теодора взбудоражили её слова.

Чтобы успокоиться, он завёл разговор обо всякой ерунде — квиддиче (она планировала попытаться отобраться в команду), результатах летнего кубка (Гарпии заняли третье место), том, как Перси мило переживал за неё (она была удивлена), и всё равно пришли к Амбридж.

— Я не знаю, — запнулась она, — стоит ли тебе знать, но ребята сегодня собрались в «Кабаньей голове». Будут обсуждать, как им тренироваться. Невилл рассказал всем, что ты распустил клуб, и Гарри хочет подать прошение о новом клубе с таким же посылом.

— Думаю, Амбридж сделает шаг на опережение, — покачал он головой. — Ты не будешь участвовать в этом?

Она посмотрела на него, как на дурака, и он поджал губы.

— Ну что ж, тогда я буду стараться вас прикрыть. Только не говори никому, особенно балаболам навроде Криви. Или его… Фогарти, — вспомнив их недавнюю встречу в пятницу вечером, он скривился. Джинни рассмеялась.

— А в следующем году он ещё и префектом станет, помяни моё слово! — заговорщически подмигнула она. — Не Колин, конечно.

Тео постарался выбросить то воспоминание из головы.

***

Уже следующим утром на месте, где висели выпуски школьной газеты — без Седрика она пришла в упадок, — появился новый декрет, изданный Генеральным инспектором. Все клубы, собрания, объединения и кружки по интересам вне гостиных объявлялись нарушением школьной дисциплины, а состав спортивных команд требовал утверждения лично Амбридж.

Разумеется, это вызвало волнения среди студентов. Разумеется, все были против. Разумеется, никто ничего сделать не смог.

Вереница запретов потянулась с того момента — каждые несколько дней оказывалось, что юные маги нашли какую-то лазейку в указах Генерального инспектора, и она дополняла свои старые декреты и испускала новые; Филчу пришлось крепить ещё один щит, чтобы разместить их все.

Удивительно, но запреты Амбридж действовали на студентов всех четырёх Домов одинаково — её невзлюбили одинаково Малфой и Пьюси, Монтегю и Коллинс, Патил и Кирквуд, Коронирс и Старк, что уж говорить про других студентов. Различалось отношение — слизеринцы осуждали её каждый по-своему, хаффлпаффцы спорили в гостиной, гриффиндорцы пытались уязвить её, а райвенкловцы презрительно смотрели вслед «розовой жабе». Единодушие Хогвартса было удивительным.

К концу сентября студенты в своём всеобщем негодовании добились того, что двадцать четвёртый декрет реабилитировал возможность объединения в кружки и клубы, но каждый из них требовал вновь утверждения Амбридж. Немногие рискнули податься; Грейнджер и Поттера среди них не было.

***

Второе занятие с Дамблдором несколько раз переносилось: директор из-за позиции Фаджа и отставки мадам Максим с поста директора Шармбаттона (её сменил бургундских колдун из чистокровной семьи ревнителей чистоты крови, что с оптимизмом встретила редакция «Пророка») получил проблемы в Международной конфедерации волшебников, где на его место активно претендовали африканские, русские и тибетские колдуны и ведьмы. Тем не менее, на первой неделе октября невозмутимый, спокойный и собранный профессор Дамблдор появился в той же аудитории, с тем же неизменным фениксом на плече. Изменился лишь его костюм, и тот — незначительно. Вместо узоров звёздного неба там красовались какие-то чудные орнаменты.

— Мистер Нотт. Рад, что вы не отказались подождать. Признаюсь, упорство нашего министра делает ему честь!

— Добрый вечер, профессор. Честно говоря, если бы не напоминание, переданное через эльфа, я бы совсем забыл о нашей встрече.

— Увы, мне тоже напомнили об этом обязательстве. Не важно, кто напомнил — но именно потому я здесь. Вы верно что-то хотите спросить, мой мальчик?

Теодор и правда хотел задать вопрос.

— Да, профессор, сэр. Дело в том… вы же знаете, что я вижу магию.

— Редкая способность, мой мальчик, для развития которой должно совпасть множество факторов.

— И я подумал: если магия — это сила, которая трансформируется, проходя через душу и тело мага, то по рисунку этой магии можно определить её автора, да?

Дамблдор радостно хлопнул в ладоши.

— Конечно, конечно! Магия каждого мага имеет свои характерные черты. На своём веку я повидал людей, что чувствовали запах магии — и не только магов! Сквибы и даже магглы иногда чувствуют запах магии, отличающийся как по виду колдовства, так и по тому, кто его создал.

— Я задал этот вопрос, потому что вспомнил, как в конце прошлой весны мы подрались с Поттером. Я впервые увидел его шрам так близко… на нём виден след магии Тёмного лорда, густой и тёмной, такой же, какая виднелась на метке профессора Снейпа или на том артефакте.

— Дневнике, — Дамблдор сделался задумчивым. — Да, магия волшебников имеет свою специфику. Чем сильнее они становятся, тем ярче она проявляется. Думаю, что и в моей магии ты увидишь какие-то черты.

На протяжении часа Теодор смотрел во все глаза на различную волшбу, которую претворял Дамблдор. Великий волшебник трансфигурировал и колдовал, ворожил и магичил, чародействовал самыми разными методами — а Теодор занимался тем, что рассказывал, как именно он это видел.

Магия Дамблдора была похожа на пение шотландской волынки — величественная и тягучая, заполняющая собой пространство, но скрывающая под обманчивой неряшливостью мощь и силу. Дамблдор разрушал и восстанавливал, создавал и исчезал, и Нотт всё сильнее погружался в особенный рисунок его колдовства.

— Интересно, — заключил директор, выслушав Теодора. — Ты уже знаешь, мой мальчик, что у каждого мага своя подпись. Думаю, что это связано и связано напрямую.

— А вы можете научиться видеть магию, профессор?