Тео. Теодор. Мистер Нотт
Шрифт:
Нотт подошёл к чёрной двери и потянул её за ручку. В коридоре никого не было, на часах уже близилось время отбоя, и он не устоял перед искушением зайти туда.
Чёрная дверь открылась совершенно без скрипа. Внутри чернели силуэты нагромождений, которыми, как он хорошо помнил, была завалена эта комната. Едва он оказался за порогом, дверь захлопнулась — и единственным источников света остался тяжёлый масляной фонарь, оказавшийся рядом с его ногами.
В Хогвартсе все факела и фонари, что освещали сумрак коридоров в ночное время, были на самом деле магическими. Огонь в них зажигали и гасили эльфы из общины замка, и Дерри по его рассказам нравилось быть светочем, Прометеем для студентов. Сравнения с магами Античной Греции для эльфа были чересчур, но Теодор быстро привык к его особенностям. Дерри даже пробовал писать
Здесь же фонарь был действительно масляный. Масло для фонарей когда-то делали из гноя бубонтюберов, и даже запах был похожим. На прошлом рубеже веков Тюберы и поднялись из двух грязнокровных русских эмигрантов в уважаемых предпринимателей под рукой древнего рода Ноттов.
Теодор поднял тяжёлый фонарь за металлическое кольцо и, чертыхнувшись, своей чёрной палочкой облегчив его: эти чары Флитвик вспоминал с ними не так давно, прежде чем дать тестовую работу для подготовки к СОВ. Его взору в неярком свете фонаря предстали огромные груды, сияющие магией самых разных цветов. Если бы он мог узнать каждого, кто зачаровывал предметы среди этих бескрайних гор, он был насчитал не одну сотню волшебников, уходящих в прошлое на столетия. Сам не зная, зачем, он ступил вглубь зала.
Казалось, что груды были бескрайними. Ввысь потолок не проглядывался, вместо него виднелось затянутое тучами зимнее холодное небо — такое же, как в Трапезном зале. Тут и там виднелись странные предметы, выхватываемые светом фонаря. Хрустальный череп, отливающий зловещим зелёным цветом посмертной магии. Мётлы с оборванными прутьями, сломанные, и даже целые. Палочки, из которых торчал наружу пух, фиолетовая зловещая плесень, или разломанные пополам.
Он едва не споткнулся о какую-то вещь на полу; приглядевшись, он узнал книгу — и поднял её. Это был не фолиант и не древний том, но маггловская книга с задорной обложкой, обгоревшая по верхней трети. Название было видно лишь чуть — «…туда и обратно», но автор, Толкин, всё ещё значился на ней. Теодор огляделся. Историю о хоббите Бильбо, что стал отважным во время приключения, он читал в детстве. Ему вдруг почудилось, что он и сам — Бильбо Бэггинс, попавший в логово Смауга. И что вокруг не горы волшебного хлама, древние и забытые, а золото гномов, что присвоил себе жадный дракон. Может, замок и был драконом? Может, он присваивал себе всё, что теряли студенты и профессора, а это была его сокровищница?
Теодор положил книгу на ближайшую парту. Наверняка она принадлежала какому-нибудь юному волшебнику, и пострадала из-за неумелых чар. Он шагнул дальше. Взгляд выхватывал странные вещи. Громадные панталоны, прожженные насквозь треугольным утюгом. Зеркало с чёрным стеклом, магия которого светилась так блекло, что едва была заметна. Костяной рог древнего вида, на боку которого был изображён трёхглавый дракон.
Чем дальше он шёл, тем страньше было вокруг. Ржавые доспехи и клинки со следами заскорузлой крови, целая груда книг Локхарта, многие из которых были безнадёжно испорчены, сломанные скрипки и трубы, на которых играли старшекурсники для хора Флитвика… Где-то стояла мебель, казалось, целая снаружи, но магия их светилась так угрожающе, что он бы подумал дважды, прежде чем тронуть что-либо. Шкаф с приоткрытой створкой испускал пульсирующее голубоватое магическое свечение, как будто бы в нём постоянно творили портальную магию.
Он шёл всё глубже и глубже. Чёрная дверь давно исчезла где-то позади, но Теодор в странной уверенности шагал дальше и дальше. Он переступал через сломанные девчачьи куклы, так похожие на маленьких детей, обходил стороной порванные игрушки, иные из которых вспыхивали и снова гасли до сих пор. Порванные портреты зловеще тихо шептали о своей боли, а книга сказок Барда Биддля, покрытая снаружи рисунком эмблемы Гриндевальда, притягивала взгляд.
Там были тысячи и тысячи других забытых, потерянных, сломанных вещей — будто бы замок бережно сохранял их здесь, среди вековых залежей другого хлама, позволяя будущим поколениям студентов воспользоваться этими вещами.
Вдруг что-то привлекло внимание Теодора. Он обернулся, будто бы услышав что-то рядом с собой, и увидел его. След знакомой, клубящейся чёрной магии, той самой, что приходила ему
в кошмарах с Рождества девяносто второго. Фонарь выпал из его руки и с лёгким стуком покатился по полу, разливая масло. Сжимая палочку до боли в пальцах, Нотт сделал шаг в сторону тёмной ауры, которая выходила откуда-то из старого серванта. Пересилив себя, он взмахнул палочкой, чтобы открыть ящик — и увидел её.Диадема Ровены Райвенкло была одним из школьных мифов. Многие поколения райвенкловцев искали её, чтобы обрести знания, ответы на все вопросы. УМА ПАЛАТА ДОРОЖЕ ЗЛАТА, гласило изречение Основательницы Хогвартса, и Теодор вдруг осознал, что это замок вёл его к этому месту.
К этой диадеме, спрятанной в глубинах пещеры дракона Смауга, злого к врагам, но позволившего честному вору Бильбо сыграть с ним в загадки. И выиграть.
Да, вокруг этой диадемы клубилась аура Тёмного лорда. Значит, он тоже одевал её. Значит, он понял ЧТО-ТО, что дало ему такую силу и мощь над магами современности. ЧТО-ТО, что повело за ним сотен порядочных волшебников, колдунов и ведьм. ЧТО-ТО, что дало им ощущение безраздельной верности.
Где-то на грани сознания он знал, что этого делать нельзя. Что нельзя даже пытаться трогать артефакт, заражённый магией Тёмного лорда. Пальцы горели старыми шрамами от дневника. В памяти сверкала боль от тех прикосновений, залеченная, но ушедшая в его кошмары. Но взгляд не мог оторваться от переливающихся камней, сверкающих древней, могущественной магией — облачённой вокруг тем, что оставил Тёмный лорд.
Дрожащими руками, в полубреду, он взял эту тиару. Взревел ветер, завыл где-то волк, а Теодор Нотт водрузил на себя украшение древней колдуньи.
БОЛЬ ПРОНЗИЛА ЕГО ТЕЛО.
Мириады голосов зашептали ему прямо в голову. Искры полетели из глаз, а всё тело мгновенно покрылось холодным, липким потом. Он потерял равновесие и едва не упал — когда ясная и чёткая мысль пришла к нему, развеяв все сомнения.
Если бы он мог оглянуться на себя ещё часом ранее — он бы скривился от того, каким он был жалким в тот момент.
На все вопросы был один ответ. Чтобы стать драконом, нужно было убить дракона. Идеи Дамблдора, какими бы они не были, были вредны для магического сообщества. Опасны. Грозили смертью. Этого было нельзя допустить.
И у него был лишь один путь.
Убить первым.
Дамблдора.
Сегодня.
Сейчас.
Глава 64
Странная решимость обуяла Теодора. В его голове набатом била одна эта мысль. Не снимая диадему, он за пару минут вышел обратно к дверям. Никаких сомнений у него не было — Дамблдор должен был ответить за все свои прегрешения. Оказавшись вновь перед гобеленом с троллями, он скривился и совершенно по-маггловски сплюнул, а затем наколдовал на себя чары дезиллюминации. Когда-то давно он видел, как… кто-то… где-то… воспоминания не приходили к нему на ум, и, чувствуя, как с самой макушке по всему телу, по всей его одежде растекается магия чар, он с некоторым смущением и опаской посмотрел на палочку.
Может, это диадема подсказала ему сие знание и научила? Точно, так и должно было быть. Диадема Ровены Райвенкло сохраняла в себе её знания и могла дать ответ на любой вопрос, какой бы ты не задал у себя в голове. Но ведь он не задавал вопросов.
Теодор обнаружил, что он уже спустился на несколько этажей по лестнице. Прошмыгнув на третий этаж, он направился вперёд. Где-то здесь должна была патрулировать профессор Синистра, но сегодня у неё были занятия с первым курсом, поэтому её должна была заменять Паркинсон. Впрочем, ему повезло, и слизеринки нигде не было. Теодор скривился. Паркинсоны были прижимистыми лавочниками, и ему пришлось прибегнуть к угрозам, чтобы…
Но он никогда не угрожал Паркинсонам?
Нотт остановился. На стене дремала картина с группой магов, расположившихся на привале в шотландских горах. Даже собака у их костра спала, перевернувшись на бок и грея своё нарисованное пузо теплом очага.
Он огляделся вокруг. В эти места на этаже он заходил редко — так почему же он знал, что собаку на картине зовут Динки? Разве могло это быть наваждением? Впрочем… неведомая сила толкнула его вперёд, заставив его всхрапнуть, и он, сомневаясь и путаясь, пошел вперёд. Где-то за поворотом находилась гаргулья, она скрывала проход в башню, где у Дамблдора был кабинет — и где был когда-то кабинет его предшественников.