Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна

Ну не могу я писать об этом!

Не удаются мне постельные сцены!

Вообще никак!

Поэтому, собственно, я и отказался от них. Да, в книге обнажёнки уже, наверное, не будет. Только если в самых общих чертах.

А ведь эта моя толстокожесть к интимному вопросу – вовсе не от недостатка опыта.

Скорее уж напротив, – от его избытка.

Поймите же, господа, в 737-й школе секс – это не ва-а-ау, не какая-то очень личная, волнующая, почти сакральная вещь. Напротив, секс – это самое обыденное, самое тривиальное, почти доведённое до автоматизма занятие. Это как сон, еда и чистка зубов.

То, что ты делаешь каждый день, что повторяется из раза в раз. Ничего в нём такого-этакого нет. Знаете, лучше, наверное, будет пояснить на конкретном примере.

Когда в 737-й заходишь в сортир (не важно, – женский или мужской), – там обязательно кто-нибудь предаётся плотской любви. Притом совершенно открыто, не таясь и не прячась. Даже если подойдёт кто-то справить малую (да хоть большую!) нужду, – всё равно не застесняются. И, что не менее парадоксально, зашедший на сладкую парочку даже и не посмотрит. Никому это не интересно.

Поэтому, собственно, у нас в школе на онанистов смотрели с невероятным презрением. Считалось, что если человек в условиях царящего у нас тотального промискуитета не может найти себе пару, – то он ущербный, жалкий и точно чем-то болен. Поэтому ни один из наших в жизни бы не признался, что он онанист.

Такие пироги.

Итак, перейдём уже к делу. Я, как уже говорилось ранее, переспал со многими. Большая часть из этих многих мне абсолютно не запомнилась. Нет, конечно, я бы смог вспомнить сейчас все эти бесчисленные коитусы, но дело-то не в них.

Когда я говорю, что вспомнить нечего, то это значит лишь, что ничего шибко важного, глубоко личного и хоть немного волнующего там не было.

Просто секс.

Ничего личного.

Таковы были мои отношения с Костей и Андреем из четвёртого класса.

Хорошие были мальчишки. Оба высокие, крепкие, очень смышлёные… Но вспомнить о них совершенно нечего.

Внешность их только?

Андрей был голубоглазым блондином с прямым носом и очень пухлыми щеками.

Костя был брюнет с кривым носом и слегка веснушчатым лицом.

Оба они были домашние мальчики из хороших семей. Родители требовали от них хороших отметок, а в обмен на это разрешали забивать на физкультуру, валяться всё свободное время перед телеком и жрать в три горла сладости и чипсы.

Результатом такого воспитания стал лишний вес и весьма приятные взгляду округлости. В свои десять лет Костя, помню, весил 50 килограммов. Андрей чуть поменьше, – 48.

Они были ужасающе неповоротливыми. Урок физкультуры был для них пыткой. Оба они никогда в жизни не занимались спортом. Даже зарядку никогда не делали.

И это было прекрасно…

Я обожал этих мальчишек. Они были прелестны. С ними я провёл много сладостных минут в туалетных кабинках на третьем этаже. Мы всегда это делали втроём.

Потом эта идиллия закончилась.

После четвёртого класса Костя с Андреем (фамилий их я не помню) ушли в какую-то гимназию с углублённым изучением английского языка. Больше я о них ничего не слышал.

Тогда ещё у нас поговаривали, что родители перевели их туда потому, что узнали про наши шалости.

Это враки.

Родители их задолго до меня об этом мечтали. Ребята сами рассказывали.

Даже если предки про меня и узнали, – это не было главным фактором в двух ухудшении жизненных условий двух классных ребят.

Кстати, забыл ещё сказать про то, как одевалась эта сладкая парочка. Родители одевали их в эдакие растянутые мягкие свитера, какие носят теперь субтильные английские подростки.

Знаю, конечно, что эти свитера называются «джемперами», но само слово мне это не нравится.

В случае этих двоих такая одежда лишь подчёркивала и без того замечательную фигуру.

Вот, собственно, всё, что я могу вспомнить важного об этих ребятах.

Гришка мне запомнился больше. С ним у меня роман длился больше двух лет, – собственно, всё то время, что я проучился в 737-й.

Познакомились мы с ним так.

Была у нас физкультура. Четыре класса вместе опять занимаются. В раздевалках, понятное дело, тесно до ужаса. Я не большой любитель потолкаться в душной полутёмной каморке среди голых потных чеченов. Поэтому ушёл переодеваться в туалет на третьем этаже.

Ну, поднялся, зашёл. Зашёл и увидел, что я вовсе не один не люблю духоту и голых чеченов. В туалете уже переодевался один мальчишка из пятого класса.

Красивый такой мальчишка!

Роста он был небольшого. Чуть смуглый, стриженный под аккуратный горшок (как в бурсе), глаза голубые, нос вздёрнутый. Короче, чистокровный русич. А ещё он был очень худой и жилистый. Я расположился рядом, стал переодеваться. Уже майку снял. Думал её на физкультурную поменять. Тут он меня ни с того ни с сего пальцем в живот тыкает и говорит: «Что, тортики всё лето кушал?».

– Ага, – отвечаю я, – ещё как кушал.

– Оно и видно, – вставил мой ухмыляющийся собеседник. – Совсем жирком заплыл!

– Это верно… – начал было я, но оборвался на половине фразы.

На минуту повисло молчание.

– А знаешь, – снова начал я. – это ведь совсем не плохо. Я уж, во всяком случае, на свою фигуру не жалуюсь. Меня и так всё устраивает.

– Та-а-ак… – многозначительно протянул мальчишка. – Поня-я-ятно…

– Да, – продолжал как ни в чём не бывало я, – мне моя фигура очень даже нравится. Тем более спорт… Знаешь, это так накладно… Ну, ты, наверное, понимаешь, о чём я. Пресс там качать каждый день, отжимания делать, планку… Нет, это всё… Даже не трудно, а скорее просто хлопотно. Вот что делать, если у тебя тренировка, а тут планы на вечер? Да и вообще: толстые люди – здоровее худых. И зимой они не мёрзнут, и устают не так. Быстро… Короче, масса плюсов!

– Та-а-ак… – опять протянул мальчик. – Поня-я-ятно…

Ещё с минуту мы переодевались молча.

– Ну, я пошёл! – воскликнул переодевшийся блондин.

– Постой! – окликнул его я. – Как хоть зовут-то тебя?

– Гриша! – выпалил он перед тем, как рвануть со всех ног в спортзал.

Его голос смешался с омерзительным дребезжанием звонка. Я побежал вслед за своим собеседником. Так началось наше долгое и плодотворное общение. Гриша мне сразу понравился. Почему, – не знаю. Но в нём я как-то с первого взгляда заприметил родственную душу.