Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.

Ребята спали. Они так весь день и проспали здесь, в этой дурной комнате, изнывая от жары. К вечеру, когда стало прохладнее, и они проснулись, у них адски болели головы.

Крис чувствовала себя какой-то помятой. Она пошла на кухню и заварила себе и брату крепкий сладкий чай. Они выпили, поели блинов со сгущёнкой, потом ещё бутеров.

Летом ребята ходили по дому почти без одежды. Впрочем, внимание на это никто не обращал. Эротизма в этом не было никакого: проклятая жара обязывала раздеваться хотя бы дома. За много лет они так привыкли к подобному состоянию, что не обращали на него никакого внимания. Голые тела воспринимались ими как туши в мясной лавке: малоприятными, но вполне обычными.

Но вот Крис и Сашка оделись: Крис в свой спорткостюм, а Сашка в футболку навыпуск и шорты цвета хаки. И пошли. Они пошли на ночной пляж. По дороге купили восемь бутылок дешёвого винимо специями и всякой снеди.

Пришли, сели на песок и стали бухать.

Ночь была тихая, спокойная. Было тепло, но на редкость не душно. Прямо перед ними плескалось море: большое, чёрное, как огромная, до края света лужа гудрона. Вода тихо плескалась где-то вделке, волны выныривали как будто бы ниоткуда, появляясь лишь на миг у самого берега и в следующую секунду разбиваясь о мягкий мелкий песок, вечно липнущий к ногам.

Ветер с моря дул прохладный, солёный, как жаренные орехи на базаре, и удивительно свежий. Лишь едва различимые нотки теплоходного дыма путали эту свежесть.

Далеко в море горели, покачиваясь, белые огни прожекторов. Это американские и английские катера ходили у самой границы, высматривая республиканский флот. Огни то появлялись, то исчезали. Иногда их свет падал прямо на пляж, но обычно они гуляли далеко в море. Лишь в темноте их становилось видно.

За спинами ребят тревожно шумела акациевая роща. Это была большая, хотя и не очень плотная роща: деревья там росли на приличном удалении друг от друга. За ней была пустынная двухполосная дорога, а за ней – сквер.

Пляж был пустынный. Здесь никого больше не было.

Телефонов с ребятами тоже не было.

– Ну-у-у, – сказала Крис, отпивая из горла обжигающую красную жидкость.

Изо рта девушки вдруг остро дыхнуло спиртом, виноградным суслом, паприкой, гвоздикой и жгучим перцем. Сашка привык к этому запаху и любил его, а потому лишь слегка прищуримся от удовольствия.

– Знаешь, есть одна вещь, из-за которой я скоро либо сдохну, либо сяду, – важно, как бы с расстановкой, но при этом и медлительно, почти неохотно произнесла Крис.

Казалось, она долго сомневалась, стоит ли вообще начинать этот разговор. Но разговор уже был начат.

Она молча хлебала ароматное винцо, не произнося ни слова. Она смотрела в даль. В чарующую чёрную бездну, пустую и почему-то очень холодную, но такую родную.

Она смотрела туда своим особым, совершенно специфическим взглядом. Он был так похож на взгляд солдат, попавших из родного дома на военную бойню, но он же и сильно отличался от него. Солдат, приехавший от любящей матери и увидевший на восемнадцатом году жизни расчленённые трупы и разорванных бомбами ещё живых людей, – смотрит иначе. Его взгляд равнодушен, но в то де время полон обиды, но пуст, но при этом кипит негодованием, он подобен бутылке, которая не может пролиться потому, что слишком полная.

Взгляд Крис был совсем иной взгляд. Это был взгляд человека, который видел достаточно, всё про себя знал, ничего не боялся и при этом ни на что не надеялся. Это был взгляд человека, который давно решил, что всё плохо, но поскольку иначе быть не может, пусть пока будет так, а потом, когда будет время, мы сделаем понормальному.

Это был взгляд человека, для которого кошмар не был кошмаром, потому что вся жизнь от самого рождения была один сплошной кошмар.

Сашка смотрел в морскую чёрную Даль тем же взглядом, что и Крис. Только вот в его взгляде читалось и какое-то сомнение, и сам взгляд в целом казался притуплённым.

Он тоже отпил вина, сожрал половину шоколадной плитки и опасливо посмотрел назад, в рощу, – нет ли там кого? Не обнаружив там никого, он поправил католический крестик у себя на груди, посмотрел на Крис и заговорил.

– Ты моя сестра, – сказал он, отпивая вино, – если я нужен тебе, то с тобой хоть на край света. Я на всё готов.

Ты из меня человека сделала.

Он взял бутылку и отпил ещё.

– Не-е-т, – ехидно-поучительно произнесла Крис, – человеком ты ещё не стал. Ты не стал ублюдком – это уже дорого. Но человеком… Нет, пока рано… Но скоро станешь.

И она заговорила с ним о деле.

Крис была не простой девушкой. Совсем даже не простой, хотя это обычно и приходилось скрывать.

Как и большинство мариупольцев, она люто ненавидела фашистский диктаторский режим со всеми его эскадронами смерти, с военщиной, с потерявшими берега ультраправыми, с католическими фанатиками в школах, с мракобесием по телевидению и вообще везде, с тотальной неустроенностью быта, чудовищной наглой коррупцией, вечным угодничеством Америке и её властям. Она ненавидела фашистский режим и мечтала о том, чтобы поскорее случилось очередное наступление, и Мариуполь перешёл под власть Республики, а режим бандеровских предателей пала.

И Крис по мере возможностей приближала его падение. Ещё встающих классах она присоединилась к одной из подпольных пророссийских организаций, и с тех пор боролась вместе с ними.

Позднее она многое узнала и многое поняла, но своих взглядов не предала. И теперь ей хотелось, чтоб Сашка тоже пошёл по тому пути, по какому пошла она.

Но теперь это было не просто подполье. Леворадикалы в Москве замышляли немыслимое. И им надо было помочь. Крис не знала, почему надо, но она чувствовала, что предаст себя, если этого не сделает.

Она рассказывала обо всём Сашке. Он молча слушал, пил и смотрел на море, и взгляд его становился всё мутнее и тусклее, – то ли от вина, то ли от разговора. Уже и утро наступало, с востока стал подниматься рассвет. Море окрасилось голубизной, по нему плясали белые, жёлтые и розовые отблески могучего восходящего Солнца. Предметы стали цветными, обрели очертания, роща зазеленела.

– Ну, – спросила, наконец, Крис, – ты готов?

– Я готов, – сказал Сашка, не глядя ей в лицо.

Он был бледен. Его руки дрожали.

Вот так и началась та история, о которой мы речь пойдёт дальше.

Часть третья.

 Глава первая. Школьные дни.

Было солнечное, томительно душное позднее утро, – уже почти день. Мы лежали на белоснежных простынях и занимались сексом. Нам было нестерпимо жарко.

От праведного любовного труда все простыни были как вымоченные в реке. Они пахли стиральным порошком и кисло-сладким девичьим потом.

Комната утопала в приятном утреннем полумраке. Солнце светило ярко, но его палящие лучи падали в окна на противоположной стороне дома. Нам повезло: к нам в окно лился лишь приятный отражённый свет, проникавший во двор дома сквозь изумрудные листья клёнов и тополей.