Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.

Максимум, что за это могли навесить,- вандализм. Чаще всего же за такие штуки давали мелкое хулиганство. В крайнем случае просто хулиганство.

В те годы вполне реально было провести десятки, возможно, даже сотни таких вот партизанских рейдов, и ничего не получить за это. Ну, или уж в самом крайнем случае получить штраф, исправительные работы или условное наказание.

Правила стали ужесточаться только после событий четырнадцатого года. До этого всё было относительно спокойно.

Анархисты любят теперь называть те времена свинцовыми нулевыми и рассказывать сказки про то, как они тогда вели настоящую городскую герилью.

На самом деле не было никакой настоящей городской герильи. Были такие вот хулиганские акции иногда. Анархисты, к слову, проводили их не чаще, а реже, чем те же коммунисты или левопатриоты. Просто чаще всего такие действия проводились отдельными людьми и группками людей без согласования с руководством организаций.

Условно, встретились два или три сталиниста (троцкиста, левопатриота, нацбола), и решили они, что надо что-то менять.

Ну, сделали бомбу да и подкинули её под дверь местному участковому.

Обычно даже сами участники таких вот вооружённых акций не воспринимали себя как герильерос, как подлинных революционеров.

Часто это вообще были никакие не политактивисты, а просто недовольные чем-то местные жители. Особенно их активность была заметна в историях с незаконной застройкой жилых кварталов.

***

В начале десятых годов в Москве грянул жуткий, совершенно немыслимый доселе строительный бум. Старые промзоны уничтожали. На их месте возводились многоэтажные жилые комплексы и торговые центры. Вырубались парки и скверы. На их месте строились церкви и павильоны. Всюду появлялись посты охраны и камеры видеонаблюдения.

Москва стремительно теряла свой аутентичный дух, своё лицо. Из подлинно русского, советского, постсоветского города она всё больше превращалась в какой-то азиатский футуристический мегаполис, как будто сошедший со страниц киберпанковских комиксов.

Мы быстро поняли, какие опасности таит в себе бесконтрольная застройка. Практически сразу мы начали борьбу.

Недалеко от дедушкиного дома было несколько заброшенных детских садов. Ещё были пустыри. Всё началось с того, что одну из этих заброшек какие-то

новые русские решили освоить…

Случилось это весной 2012-го. Я сам помню, как в один день появились вагончики строителей и рабочие с бензопилами.

Тот детский садик, который тогда решили застроить, находился прямиком за дедушкиным домом. Это был большой и сильно заросший пустырь, окружённый серым бетонным забором с колючей проволокой. Гдето там, в густых зарослях скрывалось едва заметное теперь полуразрушенное двухэтажное зданьице и какие-то руины игровой площадки.

Деревья почти все за два дня срубили. Зданьице разрушили. Руины уничтожили. Тем же летом там начали возводить какое-то монструозное сооружение.

Это был особняк в псевдоклассическом стиле.

Большой такой домина со светло-голубыми стенами и белыми пилястрами. Строили его долго. Первоначально обещали закончить в ноябре двенадцатого, но в реальности сдали этот долгострой только летом двадцатого года.

Ещё была очень долгая борьба с той жуткой стройкой, которую затеяли на месте одного пустыря. Он тоже находился рядом с дедушкиным домом. Расположился он прямо между стадионом и детской площадкой.

Если кратко, то в двенадцатом году у нас во дворе всё разрыли якобы для того, чтобы заменить коммуникации. Заменяли эти чёртовы коммуникации аккурат до 2017 года.

На пустыре тогда тоже всё разрыли, но туда поставили вагончики для рабочих. Там же разместили строительную технику.

Всё это время чиновники обещали сделать потом на этом месте детскую площадку. По итогу сделали платную парковку.

В двенадцатом, тринадцатом, даже в четырнадцатом году мы с дедом и камрадами регулярно лазили на стройку для того, чтобы портить эту чёртову технику. Один раз, помню, с нами даже Денис Кутузов напросился.

***

Несмотря на все наши сомнительные успехи я очень сильно переживал тогда за левый движ. Он мне казался каким-то уж очень жалким.

Чем больше мы занимались нашими «партизанскими» атаками, тем больше мы разочаровывались в них. В определённый момент, когда разочарование усилилось до предела, мы начали читать.

Очень скоро нам попались работы Александра Тарасова. Они холодным душем прошлись тогда по нашим головам. Мы ведь мечтали о революции со дня на день. Нам больно было читать прекрасно написанные статьи, где аргументированно пояснялось, что до революции ещё далеко, а российские левые в глубоком упадке.

Через некоторое время мы прекратили свои вылазки и всецело ушли в изучение теории.

Глава третья. Зов империи.

Анатолий Михайлович Астафуров был интереснейшим человеком.

Он родился в Вильно в семье офицера-белоэмигранта. Закончил там с серебряной медалью русскую гимназию. В классе у него было всего семь человек, как он отмечал.

Потом его семья репатриировалась, и он поступил в Севастопольскую военно-морскую академию.

Впрочем, жизнь он связал не с морем, а с баллистикой. Поэтому и в академии он занимался не столько морским делом, сколько морской авиацией.

Он рассказывал нам, как ему ещё в конце тридцатых приходилось прыгать с парашютом: как они, курсанты, поднимались на самолёте и их жутко тошнило. Потом надо было открыть дверь и, держась за металлический трос, пешком выйти на крыло. Самолёт мчался при этом на скорости в триста-четыреста километров в час. Потом они прыгали.

Вверху было холодно, и поэтому на курсантах были тёплые куртки-комбинезоны. А вот внизу было тепло: Крым всё же. Приземлялись они обычно в лесах, что росли на склонах крымских гор. Резать стропы парашюта было запрещено: парашют потом складывали. Приходилось иногда по двое суток ждать, когда свои тебя заберут. Некоторые надолго зависали в кронах деревьев.

Анатолий Михайлович рассказывал, как они с сокурсниками ночами организовывали секретные, спрятанные в поросших лесом береговых утесах батареи. Рассказывал, как тёмными южными ночами к берегам Крыма подходили румынские корабли и своими прожекторами выискивали те самые батареи.

Когда он окончил академию, то их выпуск был удостоен приёма в Кремле. Анатолию Михайловичу пожал руку сам Сталин.

Потом была война. Анатолий Михайлович в ней участвовал.

Вскоре после войны он окончил аспирантуру Севастопольской военно-морской академии, защитил диссертацию по баллистике. Текст её до сих пор засекречен.