Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.
Шрифт:
Вот, к примеру, балы. Они проходили во всех зданиях «Протона». И в каждом здании старались вечно старались провести самый крутой бал. Тут нужен был размах.
Целью бала ведь было не только повеселиться и покрасоваться, побухать и заняться сексом, но ещё и показать превосходство своего здания над другими. Это был такой элемент престижа. На каждый бал спускали сотни тысяч, а иногда и миллионы рублей.
Но всё равно балы у нас на Барклая не шли ни в какое сравнение с балами на Новозаводской. Как ни старались наши школьные меценаты, чад кутежа там был много гуще, чем у нас.
Точно так же дела обстояли и во всех
В этом-то самом захолустье я и прожил до 2018 года.
Поначалу мне было трудно без постоянно бурлящей общественной жизни, но потом со временем привык. Со временем я всё глубже уходил в себя, начал больше читать. Очень много я тогда занимался теоретической работой. На уроках по-прежнему оттачивал ораторское мастерство.
Глава вторая. Бесконечная борьба.
Когда на Украине начался Майдан, – наша школа вся пришла в какое-то странное оживление. Мы все мигом разделились на банды патриотов и супостатов. Если что, и то и другое – вполне себе самоназвания.
Партию супостатов немедленно возглавила Тоня Боженко.
Патриотов, что интересно, организовала вокруг себя полька Летуновская. Кому-то это может показаться странным, но нам её мотивация была ясна как божий день.
Помню, после того, как в Киеве пошли жёсткие столкновения, на плацу перед школой мы устроили большой несанкционированный митинг. Людей туда пришло больше, чем ходило на иные мероприятия белоленточников. В «Журнале патриотического школьника» писали о пяти тысячах. В реальности было меньше, около двух. Но всё равно весь школьный двор и половина улицы была запружена народом.
Я помню как мы в предрассветных сумерках шли по только выпавшему хрустящему снегу прямиком к мрачному зданию школы. С ресниц сыпались крохотные льдинки инея. Покрасневшие от мороза щёки жутко чесались.
Под одеждой мы несли свёрнутые транспаранты. В карманах лежали складные ножи, выкидухи, кастеты, куски железной арматуры.
Над нашими головами синело серовато-голубое мертвенное небо, напоминавшее цветом отрытое в старой могиле серебро. Чёрные ветви засыпанных снегом деревьев смыкались над нашими головами. Мы шли в прозрачной и гнетущей тишине к школьному зданию.
Толпа собралась очень быстро, минут за пятнадцать.
Когда нам было нужно, мы умели действовать быстро. Ещё вчера нам поступило сообщение о том, что сегодня все должны быть готовы. Всю ночь мы делали транспаранты, засыпали порох в самодельные петарды.
Сегодня ожидалось нечто особое.
Загрохотал барабан. Мы приготовились. Развернули транспаранты из бумаги и мешковины, из старых простыней.
«Фашизм не пройдёт! Нет американскому империализму!» - гласила надпись на том транспаранте, который держали мы со Светой Солнцевой.
Загорелись файера. Мы начали орать лозунги. Одна рука держит баннер, другая плотно сжимает оружие в кармане. Мы ждали самого плохого. От страха, гнетущего ожидания худшего мы страшно потели. Пот замерзал на морозе.
«Фашизм не пройдёт! Хохлов на ножи! Аламана передаёт привет Горгопотамосу!» - орали мы изо всех сил.
На трибуну, наспех собранную из деревянных ящиков от бананов (их прошлой ночью ребята натырили с рынка), поднялась Ульяна Летуновская.
«Салоеды в своей Хохляндии совсем обнаглели! – заряжала она.
– сейчас вырежут
Были речи. Много речей. Мы их не слушали. Мы ждали, когда случится то самое, - страшное.
Выступил я. Ничего особенного. Общие слова. Потом вышел говорить ещё один восьмиклассник. И тут-то самое страшное и началось.
Во двор ворвалось человек двадцать или тридцать боевиков в чёрных масках и пуховиках. Там были тонины рабы и ещё какие-то школьные ультраправые. Они начали нас бить. В них полетели самодельные петарды, стеклянные бутылки с водой и уксусом, куски кирпича.
Мы сомкнули ряды. Ультраправые попытались прорваться к трибуне. Их набег длился чуть больше минуты. Затем общий строй погнал их куда подальше.
Они весело прыгали через забор, удирая от нас.
***
Что ни говори, но Майдан страшно расколол нашу школу. Тоня Боженко однозначно поддерживала Украину. В конце концов, дед её воевал в УПА, а сама она была украинской националисткой.
«Я – оуновка-бандеровка!» - гордо заявляла она.
На волне националистической истерии Тоня даже написала (на русском языке) эпическую поэму «Украина». Это было огромное произведение типа «Россиады» о ом, как Украина всех-всех победила, не только вернула Крым, но и захватила Кубань, ростов, Воронеж, Курск и Белгород, захавала половину Белоруссии и Молдавию.
Короче, крутая была книжка.
Поэма была огромная. Размером с «Божественную комедию».
К сожалению, помню я оттуда только один фрагмент.
Вот он:
Ах, жадно-жадно Ярош пил кофей,
Ведь он по знаку Зодиака Водолей.
Густую жидкость он тянул мадьярскими губами.
Он кофеём желудок свой залил,
Пропитанный спиртами.
Вдруг он завыл и за живот схватился, –
От кофея его кишечный тракт забился.
Орал и выл, в конвульсиях метаясь.
Он покраснел, от яда задыхаясь.
Он прокричал: «Бандера, я иду!»
И дух свой испустил в мученых как в аду.
Отрывок этот так и называется – «Смерть Яроша».
***
В школе постоянно происходили драки, нападения.
Сторонники Украины постоянно нападали на нас. Иногда могли устроить поножовщину прямо во время урока.
Помню, если ты на истории или обществознании говорил что-то не то, - то когда урок заканчивался, и ты выходил в коридор,- тебя там уже ждали враги. Некоторые прямо на уроке могли вскочить с места и кинуться убивать оппонента. Меня так однажды чуть не зарезали.
Даже в тониной корпорации возникли чудовищные противоречия.
Тоня была за Украину. Другие рабы первой категории из её корпорации были против. Особенно возмущались Юлька и Света.
Потом на Украине вспыхнула гражданская война. И из нашей школы на Донбасс потянулись целые эшелоны добровольцев. Уезжали даже четырнадцатилетние. Только за весну четырнадцатого из нашей школы воевать в ополчение или в добровольческие батальоны уехало больше сотни человек.