Террариум черепах

Шестьдесят три

Утро первого сентября встретило меня прижжённой

утюгом блузкой, пролитым кофе, порванным шнурком

кеда и, наконец, маминым истеричным:

– Опоздаешь ведь, Энни!

Сама знаю. Быстро скидываю кеды, напяливаю балетки.

Они жмут и натирают, за что опять же спасибо маме,

купившей это адское творение без меня.

Поворачиваюсь к зеркалу и застываю. Вроде всё так

же, но что-то изменилось. Волосы всё такого же неприятно

землистого оттенка, глаза бесцветные, безжизненные, под

ними серо-коричневые круги, слишком тёмные, чтобы я

могла их замазать, губы изодранные, иссушенные, бледные,

кожа тоже бледная. Но эта не та фарфоровая

аристократическая матовая белоснежность. Это неприятная, с

едва заметным сероватым оттенком, мертвенная бледность.

Господи Боже мой, ну и лицо.

Мешковатые чёрные брюки, свободная белая блузка,

застёгнутая на все пуговицы под самое горло, и пучок

на голове дополняют картину. Аня нынче просто писаная

красавица.

В коридор выходит мама, идеально красивая, одетая

с иголочки. Я фыркаю. Может, меня в роддоме подменили.

– Чего стоишь, Энни? - восклицает она. - Опоздаешь.

Я киваю, взваливаю на плечо тёмно-серую джинсовую

сумку. Мама тепло улыбается и говорит то, что говорила

каждый год первого сентября на протяжении десяти лет:

– Всё, любовь моя, иди.

Я вновь киваю, открываю дверь и выхожу, вовремя

вспомнив, что надо прикрыть её тихо и аккуратно, а

не шандарахнуть, как обычно, потому что мама этого

терпеть не может.

Когда я подхожу к зданию, линейка уже вовсю

идёт. Наши стоят в самом конце. Подхожу к Вере с

Ирой. Они молча оглядывают меня с ног до головы и

в один голос произносят:

– Ужас.

Я киваю.

Мы стоим на линейке ещё минут десять, затем

расходимся по классам.

Далее начинается привычная программа, Арина

Викторовна что-то рассказывает о предстоящем годе и

обо всём прочем.

Ирка неожиданно спрашивает:

– Как там у твоей мамы и отца Макса?

Я закатываю глаза.

– Не спрашивай. Они собираются жить вместе.

– Ты не рада?

– Да не то, чтобы… Просто, торопятся они слишком.

– Я бы поставила тысячу на то, что дело в Максе,

а не в том, что они торопятся, - говорит Вера и

усмехается.

Ира согласно кивает.

Я здесь каких-то пятнадцать минут, а уже понимаю,

что без Леры мне будет ой как не сладко. Эти идиотки

меня доконают.

Шестьдесят четыре

Дальше день пролетел быстро, без происшествий. Мы

с Максом не сказали друг другу ни слова, хотя, наверное,

это глупо, ведь месяц-два, и мы будем жить под одной

крышей…

Математика была сегодня последним уроком. Из класса

я выхожу позже всех. На четвёртом этаже ни единой

души. Из женского туалета слышны приглушённые всхлипы.

Мне бы, дуре такой, просто пройти мимо, но нет. Я

какого-то чёрта останавливаюсь, пару минут пялюсь на

дверь, решая, зайти или свалить, и всё-таки захожу.

Юлиана Смирнова сидит на подоконнике и рыдает

в голос. Ну и картина. Она даже не сразу меня замечает.

А когда всё-таки поднимает затуманенный от слёз взгляд,

я вижу тонны потёкшей косметики. Ну и зрелище. Не

такая она, кстати, и красивая. По крайней мере, сейчас.

Первой мыслью было просто развернуться и уйти, потому

что плевать я хотела на её душевные терзания, меня

даже любопытство здесь не держит, мне неинтересно,

почему она ревёт, но я всё равно спрашиваю:

– Ладно, какого чёрта?

Она всхлипывает и непонимающе смотрит на меня.

Хорошо, я забыла, что имею дело с конченой дурой,

поэтому разжую:

– Чего ревёшь, спрашиваю.

– Макс, - всхлипывает она и разражается рыданиями

с новой силой. Разумеется, а кто же ещё?

– Слушай, - устало вздыхаю я, - ты можешь хотя

бы на секунду перестать наматывать сопли на кулак и

нормально объяснить?

Юлиана громко неизящно шмыгает носом, глубоко

вздыхает и гнусавым голосом изрекает:

– Макс меня послал. После того, как… - и опять

рыдает.

Понятно. Переспали.

– Ну и что теперь? - спрашиваю. - Ну подумаешь,

переспали, с кем не бывает. Что теперь?

– Просто я… - Юлиана запинается и утирает нос

рукой. - Я до него…

Я морщусь.

– Ты что, лишилась с ним девственности?

– Ну… да.

– Ну ты и идиотка…

Я осекаюсь. Но не потому что Смирнова опять хочет

зареветь, а потому что вроде как не далеко от неё ушла.

Но с другой стороны, я-то не сижу здесь и не рыдаю,

как последняя истеричка. Юлиана Смирнова, я уверена, с

самого начала понимала, что Максу она и даром не

нужна, но при этом, видимо, на что-то надеялась. Ну

не идиотка ли?

Я вздыхаю, всё так же помня, что могу просто

развернуться и уйти, и никакие угрызения совести не

будут меня мучить, так как мне плевать, но всё же

говорю:

– Ладно, пошли со мной.

Я разворачиваюсь и направляюсь к выходу, слыша,

как Юлиана Смирнова семенит за мной, изредка

всхлипывая. Раздражает меня жуть как.

Я иду вглубь коридора, открываю двойные белые

двери, достаю из сумки ключ, открываю ещё одну,

неприметную, выкрашенную в цвет стен и вхожу в

тёмное узкое помещение.

– Что это? - спрашивает Юлиана.

– Это место, куда я прихожу страдать.

– У тебя есть место для страданий? - в темноте мне

не видно её лица, но по голосу понятно, что Принцесса

ошеломлена.