Тильда. Маяк на краю света

— Сам ведь говорил, что друзья навек.

— Ах, это… Тиль, ты же слышала, что сказала моя ящерица — кстати, я назвал ее Алисой — я не умею любить и мне нельзя верить. Так что не позволяй вешать себе лапшу на уши — ты казалась мне умнее.

Вгляделся в лицо Фриды, влил еще пару капель.

— Надо медленно, постепенно… Кажется, так говорил Звездочет…

Имя дал — надо же, никому из нас и в голову не пришло. Но для приручения это хороший шаг.

«Я не умею любить и мне нельзя верить».

— Ты же знаешь, что Алиса врет, Чак, — ответила я спокойно и встала, разминая ноги. Развесила дублет на рогатине у костра. — Ты любишь своего брата, ты любил отца — иначе бы не ввязался в эту глупую революцию… — я коснулась плеча жениха, он стиснул челюсти и ничего не сказал. — Просто способ выбрал неверный. Но ты очень даже умеешь любить, Чак. И так радовался, что хотя бы я тебе верю.

Я похлопала жениха по плечу. Он сбросил мою руку и покосился с укоризной:

— Давай без этого, Тиль. Ты мне не друг и никогда им не будешь, я наврал тебе в Стольном.

Я пожала плечами.

— И потом еще на «Искателе».

— Разве?.. — Кастеллет почесал затылок. — Ну, я просто был разбит.

Снова рука зачесалась залепить ему пощечину. Подонок! Мерзавец! И я хотела ему верить, а он… Что ж, Тиль, соберись. Чувства прочь. Факты — вот, что имеет значение.

— Кем я буду — решать не тебе, Чак, — вскинула я подбородок. — Ты сначала разгляди, кто ты сам, а уж потом и поговорим. — И сменила тему: — Любопытно, пришел ли «Искатель» на наш сигнал — ты не видел?

Я заложила руки за спину и подошла к обрыву. Солнце вот-вот встанет, и небо на востоке, позеленев, добавило призрачных красок и туману, окружившему наш лагерь. Только у костра мгла отступала, но море и лес, да и сама кромка обрыва были надежно ею укутаны. Ничего внизу не видно, кроме зеленоватого молока тумана.

— Он ведь лжет, да? — спросил над ухом мотылек.

Я кивнула.

— Определенно.

— Мы будем его разоблачать?

— Не знаю… Не уверена, что мы имеем на это право.

— Но мы будем его женой. Это же на всю жизнь, Тиль!

— Мы можем поговорить с Алисой.

Я фыркнула. Скажи мне кто в Стольном, что через четыре дня я буду болтать с частями своего сознания о том, как разоблачить мошенника, которому «мы будем» женой вовсе не потому, что люблю… А и люблю при этом тоже, но ему в первую очередь знать о том не положено…

— Поговорите, — разрешила я, сомневаясь, что это что-то даст.

Просто он, и вправду, привык врать сам себе. Мы все врем сами себе. Я вот тоже врала, что не скучаю… по родителям. Я нагнулась, нащупала на траве конец земли и осторожно села, свесив ноги. Оперлась руками за спиной и вдохнула тумана полной грудью. Хорошо…

Тихо. Тишина, туман, вечность.

И что нас ждет сегодня? Всего-то инсценировать свадьбу, забрать мальчишек и прыгнуть в воду с этого самого места. Так, ерунда, проза жизни, Тиль. Я усмехнулась и вытащила из корсета охранку. Тепленькая… Ах, и не позаботилась ведь выковырять из деревяшки кристалл. Обернулась и тихонько позвала:

— Чак!

Он выступил из тумана рыжим пятном плавно проявляющегося силуэта.

— У тебя есть нож?

Ящерица Алиса уютно свернулась воротником у него на плечах и, кажется, дремала. Чак, улыбаясь так искренне и мечтательно, как и у библиотечного клена не случалось — а это были наши самые безоблачные минуты — почесывал ей подбородок. Рыжая, как он сам, Алиса урчала. У меня брови поползли на лоб.

— Всегда мечтал о домашнем питомце, — шепотом ответил вернувшийся к полному благодушию жених. — Но образ жизни не позволял. Зачем тебе нож?

— Вытащить ларипетру, — продемонстрировала я дощечку. — Забыла совсем.

— Растрепа. Держи.

Он вытащил из-за голенища сапога складной и протянул мне, опускаясь рядом на корточки. Я ковырнула тут, там — не получалось. Как же они вмонтировали?.. Повертела дощечку так и эдак, жмуря глаз, но маска мешала разглядеть под нужным углом и то и дело царапала лицо.

— Дай сюда, — неожиданно уселся Кастеллет на обрыв рядом и отобрал защитку и нож.

Трава была мокрой. Но скоро выйдет солнце, будет жарко, штаны высохнут.

Алиса деловито обнюхала мое ухо, сделалось щекотно, я засмеялась. Почесала ей тоже голову.

— Успокоилась? Ты очень шумная, Алиса.

Алиса зажмурила глаза, довольная лаской. Ничего не ответила.

— Но молчать, видимо, умеешь не менее страстно, — пришлось признать.

— На, — протянул тем временем Чак ларипетру. В ползущем между нас тумане она лишь слегка отсвечивала. — Спрячь пока обратно в свое хранилище.

Я поджала губы. Есть вещи, о которых говорить вслух как бы не очень. Например, о девичьих корсетах. Отвернулась и сунула, куда следовало. Он слишком долго жил среди разбойников, нахватался… Чак хмыкнул, завел мне волосы за ухо, задевая маску. Я замерла. Медленно повернула к нему голову.

— Не смущайся, Тиль. Скоро нам, вообще, придется поцеловаться. Ты хоть выдержишь?

Щеки у меня горели огнем, безобразие. И сделать ничего нельзя. Я спрятала их в ладони, забыв, что основную часть скрывает маска, и пробубнила:

— Выдержу, конечно…

— Порепетируем?

— Что?!

Лицо Чака приблизилось настолько, что мы столкнулись носами. Я увидела, что у него веснушки. И обгоревшие на солнце ресницы.

— Маска придает твоему образу загадочности, Тиль, — прошептал Кастеллет.

А я и не знала, что сказать. Зачем он так со мной?.. Он ведь… понарошку. Но почему сердце стучит набатом и, кажется, сейчас выскочит из груди? А если я умру от этого? Нет, Тиль, это экстрасистолия, от нее не умирают. Но кровь попортить она может знатно… Ведь мы — до смерти, и вправду…

Если я его не заставлю влюбиться в себя, то моя жизнь превратится в кошмар. А я на такое не согласна.

Без сотрудничества с Алисой не обойтись — правы мотыльки. Хотя почему-то это пахнет предательством. Ха, чем не месть мошеннику.

Тем временем его губы коснулись моих: легко, невесомо, почти незаметно. Всего на миг. Не отстранился, пролез пальцами под маску, приподнимая.

— Ты должна ответить, — прошептал прямо в губы. — Иначе Гудру не поверят.

Я решила сделать вид, что ничего внутри у меня не млеет: