Том 1. Громокипящий кубок

Мыза Ивановка

Аккорд заключительный

Но есть упоенье в позоре

И есть в униженьи восторг

Валерий Брюсов

Она ко мне пришла и говорила здесь, Вот в этой комнате, у этого окна: — Любимый! милый мой! убей меня! повесь! — Тебе я больше не верна! Ты удивляешься, растерян ты теперь? Не оскорбила ль я тебя? О, не скрывай! Мы разошлись с тобой… Я мучилась… Поверь, С тобой я потеряла рай. Ты разлюбил меня, — я вижу по глазам, — О! мне твои глаза не лгали никогда… Ты честен, справедлив! и ты согласен сам: Я отгадала, милый? да? Я все тебя люблю по-прежнему! ты — мой! И я… я вся — твоя! Нет, впрочем, не совсем: Уж пятеро — с тех пор! — повелевали мной!.. Но… оскорблять тебя зачем?… Зачем? ведь это — грех! о, я теряю ум, Ты знаешь, извини меня: нет больше сил, Я больше не могу… устала я от дум… Ты все ж мне близок, дорог, мил! Я все еще тебя люблю, люблю… Увы, Теперь уж я не та… о, нет, совсем не та, — Теперь я… падшая! Позволите ли Вы У вас побыть, моя Мечта?! Вы слезы видите, ведь Вы добрее всех… Простите, не могу: я плачу… ничего! Наплюйте мне в лицо: ведь я одна из тех, Которых… Тяжко!.. одного У Вас молю: чуть-чуть Вы любите меня? Мне, впрочем, все равно; я все еще люблю! О, бейте, мучайте несчастную, гоня, — Все, что хотите, претерплю!.. — Я на слова ее молчать уже не мог И руку, застонав, над нею я занес, И захотелось мне ей дать удар в висок При виде этих красных слез — Ударь! ударь меня! ты видишь — жду, молю! — Она шептала мне с неистовой тоской: — Но все-таки люблю! ты слышишь? — я люблю! И мой ты! слышишь?! — мой!!! Возненавидел я ее в мертвящий миг И, проклиная дико, крикнул: «С глаз долой, Змея проклятая! о, я тебя постиг: Ты издеваешься над мной! Уйди! уйди скорей! — все кончено! позор Пусть упадет теперь на голову твою!..» И вот она ушла, потупив грустно взор, Сказав в последний раз: люблю.

Отравленные уста (новелла)

Вот единственный поцелуй,

который я могу тебе дать

М. Метерлинк

1

…И снова надолго зима седьмой раз засыпала, И в лунной улыбке слезилось унынье опала, И лес лунодумный, казалося, был акварель сам, А поезд стихийно скользил по сверкающим рельсам; Дышал паровоз тяжело; вздохи были так дымны; Свистки распевали протяжно безумные гимны.

2

В купэ, где напоенный лунными грезами воздух Мечтал с нею вместе, с ней, ясно-неясной, как грез дух, Вошел он, преследуем прошлым, преследуем вечно. Их взоры струили блаженную боль бесконечно. Он сел машинально напротив нее, озаренный Луной, понимавшей страданья души осребренной.

3

И не было слова, и не было жажды созвучья, И грезами груди дышали; и голые сучья Пророчили в окна о шествии Истины голой, Что шла к двум сердцам, шла походкой тоскливо-тяжелой. Когда же в сердца одновременно грохнули стуки, Враги протянули — любовью зажженные руки.

4

И грезы запели, танцуя, сплетаясь в узоры, И прошлым друзья не взглянули друг другу во взоры. А если и было когда-нибудь прошлое — в миге Оно позабылось, как строчки бессвязные — в книге. — Твоя, — прошептала, вспугнув тишину, пассажирка. Звук сердца заискрил, как камень — холодная кирка. «Вина прощена», — улыбнулося чувство рассудку. «Она», завесенясь, смахнула слезу-незабудку.

5

Он пал к ней на грудь, как на розы атласистый венчик Пчела упадает, как в воду — обманутый птенчик. И в каждой мечте и души зачарованной фибре Порхали, кружились, крылили желанья-колибри. — Вздымается страсть, точно струй занесенные сабли!

6

Уста ее пил он, не думая, царь ли он, раб ли… А губы ее, эти губы — как сладостный опий — Его уносили в страну дерзновенных утопий, И с каждою новой своею горячей печатью, Твердя о воскресшей любви всепобедном зачатьи, Его постепенно мертвили истомой атласа, Сливая нектар свой коварный застывшего часа.

С крестом сирени

Цветы лилово-голубые, Всего в четыре лепестка, В чьих крестиках мои былые Любовь, отвага и тоска! Ах, так же вы благоухали Тогда, давно, в далеком, там, Зовя в непознанные дали По опадающим цветам! И, слушая благоуханья, Вдыхая цветовую речь, Я шел на брань завоеванья С сиренью, заменившей меч… А вы цвели и увядали… По опадающим по вам Я шел в лазоревые дали — В цветы, в цветах и по цветам! Со мною были молодые Мечты и смелая тоска, И вы, лилово-голубые Кресты в четыре лепестка!

Веймарн

1918. Май

Интермеццо («Сирень моей весны фимьямною лиловью…»)

Сирень моей весны фимьямною лиловью Изнежила кусты в каскетках набекрень. Я утопал в траве, сзывая к изголовью Весны моей сирень. — Весны моей сирень! — И голос мой был звончат, Как среброгорлый май: дыши в лицо пьяней… О, да! о, никогда любить меня не кончит Сирень весны моей! Моей весны сирень грузила в грезы разум, Пила мои глаза, вплетала в брови сны, И, мозг испепелив, офлерила экстазом Сирень моей весны…

1910

Акварель («Бежит, дрожит на жгучем побережье…»)

Бежит, дрожит на жгучем побережье Волна, полна пленительных былин. Везде песок, на нем следы медвежьи. Центральный месяц — снова властелин. И ни души. Весь мир — от солнца! — вымер. Но все поет — и море, и песок. Оно печет, небесный князь Владимир, И облако седит его висок. С зайчатами зажмурилась зайчиха, И к чайке чиж спешит песочком вскачь. В душе трезвон. На побережье тихо. И слабый бодр, и истомлен силач.

Рондели о ронделях

Как журчно, весело и блестко В июльский полдень реку льет! Как дивно солнится березка, Вся — колыханье, вся — полет! Душа излучивает броско Слова, которых не вернет… Как журчно, весело и блестко В мой златополдень душу льет! Природу петь — донельзя плоско, Но кто поэта упрекнет За то, что он ее поет? И то, что в жизни чуть громоздко, В ронделях и легко и блестко.

Веймарн, 1913, июль

На сенокосе

Льется дождь, златисто-кос, Льется, как из лейки. Я иду на сенокос По густой аллейке. Вот над речкою откос, — Сяду на скамейке Посмотреть на сотни кос, Как стальные змейки.

Пудость Ивановка

Дачный кофе

Как вкусен кофе утром летним В росисто-щебетном саду. За стадом, за быком последним Идет пастух, пыхтя в дуду. За ним несется вскачь корова, Как помелом, хвостом маша. И милолица, и здорова Девчонка деет антраша. Стремясь уйти у бонн из-под рук, Бежать, куда глядят глаза, Капризничает каждый отрок, Нос гувернантке показав. Вот финский рикша: в таратайке Бесконкурентный хлебопек Везет «француженок» и сайки — С дорогою за пятачок… Я подливаю в кофе сливки И — мил, и юн, и добросерд — Вскрываю утренний конверт На коленкоровой подшивке…

Веймарн

1918. Июнь

Ветер

Ветер весел, ветер прыток, Он бежит вдоль маргариток, Покачнет бубенчик сбруи, — Колыхнет речные струи. Ветер, ветреный проказник, Он справляет всюду праздник. Кружит, вертит все, что хочет, И разнузданно хохочет. Ветер мил и добродушен И к сужденьям равнодушен, Но рассердишь — не пеняй: И задаст же нагоняй!