Том 1. Громокипящий кубок

Петербург

1913. Пасха

Катастрофа

Произошло крушение, И поездов движение Остановилось ровно на восемнадцать часов. Выскочив на площадку, Спешно надев перчатку, Выглянула в окошко: тьма из людских голосов! Росно манила травка. Я улыбнулся мягко, Спрыгнул легко на рельсы, снес ее на полотно. Не говоря ни слова, Ласкова и лилова, Девушка согласилась, будто знакома давно… С насыпи мы сбежали, — Девушка только в шали, Я без пальто, без шапки, — кочками и по пенькам. Влагой пахнули липы, Грунта плеснули всхлипы, Наши сердца вздрожали, руки прильнули к рукам. Благостью катастрофы Блестко запел я строфы, Слыша биенье сердца, чуждого сердца досель. Чувства смешались в чуде, Затрепетали груди… Опоцелуен звонко, лес завертел карусель!

Веймарн

1918. Июнь

Южная безделка

Н.М. К-ч

Вся в черном, вся — стерлядь, вся — стрелка, С холодным бескровным лицом, Врывалась ко мне ты, безделка, Мечтать о великом ничем… Вверх ножками кресло швыряла, — Садилась на спинку и пол, Вся — призрак, вся — сказка Дарьяла, Вся — нежность и вся — произвол. Пыль стлалась по бархату юбки, Зло жемчуг грудил на груди… Мы в комнате были, как в рубке, Морей безбережных среди… Когда же сердечный припадок Беззвучно тебя содрогал, Я весь был во власти догадок, Что где-то корабль утопал… Но лишь приходила ты в чувства, К моим припадала ногам И скорбно шептала: «Как пусто, Где сердце у каждого, — там…»

Веймарн, мыза Пустомержа

1913. Июнь

Призрак-девушка

Гризельде

Третий вечер приносит почтальон конверты в трауре, Третий вечер читаю мутно-желтые листки. Призрак-девушка пишет, обезумев от тоски, О безликом монахе, появляющемся на море И бросающем в волны пальцы, точно лепестки… Это как-то я помню: вы когда-то с нею плавали… Ландыш-девушка плачет через три-четыре улицы О пробужденном матерью больном весеннем сне, Что в вагонах экспресса был милей и неясней Ленокрылых туманок; и голубкой ландыш гулится. Третий вечер все никнет и все плачет в окне — Ах! — не зная, что смертью так легко подкараулится…

1918. Апрель

Гашиш Нефтис

Ты, куря папиросу с гашишем, Предложила попробовать мне, — О, отныне с тобою мы дышим Этим сном, этим мигом извне. Голубые душистые струйки Нас в дурман навсегда вовлекли: Упоительных змеек чешуйки И бананы в лианах вдали. Писки устрицы, пахнущей морем, Бирюзовая теплая влажь… Олазорим, легко олазорим Пароход, моноплан, экипаж! Все равно, что угодно, но только, Чтобы было движенье и лет. Может быть, оттого, что ты полька, Может быть, оттого, что я лед. Так одевьтесь все жены, одевьтесь, Как одевил порочность Уайльд, Как меня юно-древняя Нефтис, Раздробив саркофага базальт!

Веймарн

1913. Май

Душа и разум

Душа и разум — антиподы: Она — восход, а он — закат. Весеньтесь пьяно-пенно, воды! Зальдись, осенний водоскат! Душа — цветник, а ум — садовник. Цветы в стакане — склеп невест. Мой палец (…белый червь…) — любовник. Зев ножниц — тривиальный крест… Цветы букета инфернальны, Цветы букета — не цветы… Одно бесшумье гениально, И мысль ничтожнее мечты!

Тоска о Сканде

Валерию Брюсову

У побережья моря Черного Шумит Балтийская волна, Как символ вечно-непокорного, В лиловый север влюблена. На море штормно, и гигантские Оякорены в нем суда, — Но слышу шелесты эстляндские, Чья фьоль атласится сюда. И вот опять в душе лазорие, И вновь душа моя поет Морей Альдонсу — Черноморие — И Сканду — Дульцинею вод!

Одесса

1918. Март

Балтийское mope

Зинаиде Гиппиус

Сребреет у моря веранда, Не в море тоня, а в луне, Плывет златоликая Сканда В лазурной галере ко мне. Как парус — раскрытые косы, Сомнамбулен ликий опал. Глаза изумрудят вопросы, Ответ для которых пропал… Пропал, затерялся, как эхо, В лазори небес и волны… И лунного, блеклого смеха Глаза у плывущей полны. Плывет — проплывает галера Ко мне — не ко мне — никуда. Луна — золотое сомбреро, А Сканда — луна и вода.

Одесса

1918. Март

От Севастополя до Ялты

Вам, горы юга, вам, горы Крыма, Привет мой северный! В автомобиле — неудержимо, Самоуверенно! Направо море; налево скалы Пустынно-меловы. Везде провалы, везде обвалы Для сердца смелого. Окольчит змейно дорога глобус, — И нет предельного! От ската к вскату дрожит автобус Весь цвета тельного. Пыль меловая на ярко-красном — Эмблема жалкого… Шоффэр! а ну-ка движеньем страстным В волну качалковую!

Ялта

1918. Март

Бахчисарайский фонтан

Меня стремит к Бахчисараю Заботливо автомобиль. Ушедшее переживаю, Тревожу выблекшую пыль. Не крась улыбок охрой плотской, Ты, Современность, — побледней: Я бьюсь Мариею Потоцкой И сонмом теней, близких к ней. Пока рассудные татары Взирают на автомобиль, — В цвет абрикосов белочарый И в желто-звездчатый кизиль! Вхожу во двор дворца Гирея, Мечтои и солнцем осиян, Иду резною галереей, — И вот он, слезовый фонтан… Но ни Марию и ни Хана Встречая, миновав гарем, Воспевца монумент-фонтана, Я музыкой былого нем…

Симферополь, 1913

Март

Симфониэтта

Всю ночь грызешь меня, бессонница, Кошмарен твой слюнявый шип. Я слышу: бешеная конница — Моих стремлений прототип. Бесстрастно слушает иконница Мой встон, мой пересохший всхлип. О, Голубая Оборонница, Явись мне в пчелах между лип. Ужель душа твоя не тронется? — Я разум пред тобой расшиб. Уйти. Куда? Все — среды, вторники… Пойти на улицу? Одень Себя, как пожелают дворники И проститутки, — в ад их день! Столица ночью — это — в сорнике Хам-Город в шапке набекрень. Презренны «вольные затворники»: В их снах животных — дребедень. Поймете ль вы меня, просторники? — Моя бессонница — Сирень.

Рассказ без пояснения (Приключение на Монмартре)

Посмотрев «Zаzа» в театре, Путешествующий франт В ресторане на Монмартре Пробегать стал прейс-курант. Симпатичный, лет под тридцать, Сразу видно, что поляк, Он просил подать девицу Земляничный корнильяк. Посвистав «Торреадора», Он потребовал форель, Посмотрел не без задора Прямо в очи fille d'hotel Взгляд зарозовил веснушки На лице и на носу. Франт сказал: «Я вам тянушки, Разрешите, принесу». Не видал во всем Париже Упоительней волос: Что за цвет! Златисто-рыжий! О, когда бы довелось Захлебнуться в этих косах!.. Усмехнулась fille d'hotel И в глазах ее раскосых, Блекло-томных, как пастэль, Проскользнула тень сарказма, Губы стали, как желе, И застыла в горле спазма, Как ядро в сыром жерле… Понял франт: ни слова больше, Оплатил безмолвно счет. — Этим жестом в гордой Польше Достигается почет…