Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

Эмигрантское *

О, если б в боковом кармане Немного денег завелось,— Давно б исчез в морском тумане С российским знаменем «авось». Давно б в Австралии далекой Купил пустынный клок земли. С утра до звезд, под плеск потока, Копался б я, как крот в пыли… Завел бы пса. В часы досуга Сидел бы с ним я у крыльца… Без драк, без споров мы друг друга Там понимали б до конца.

По вечерам, в прохладе сонной, Ему б «Каштанку» я читал. Прекрасный жребий Робинзона Лишь Робинзон не понимал… Потом, сняв шерсть с овец ленивых, Купил в рассрочку б я коров… Двум-трем друзьям (из молчаливых) Я предложил бы хлеб и кров. Не взял бы с них арендной платы И оплатил бы переезд,— Пусть лишь политикой проклятой Не оскверняли б здешних мест!.. Но жизнь влетит, гласит анализ,— В окно иль в дверь ее гони: Исподтишка б мы подписались Один на «Руль», другой на «Дни»… Под мирным небом, как отрава, Расцвел бы русский кэк-уок: Один бы стал тянуть направо, Другой налево, третий — вбок. От криков пес сбежал бы в страхе, Поджавши хвост, в мангровый лес… А я за ним, в одной рубахе Дрожа б на дерево залез!.. К чему томиться по пустыне, Чтоб в ней все снова начинать? Ведь Робинзоном здесь, в Берлине, Пожалуй, легче можно стать… <1923>

Полустанок *

Не Этуаль и не Пасси С их грохотом бесстыжим,— Пою зеленое Гресси, Усадьбу под Парижем: Пруд в раме мощных тополей, Разливы зреющих полей И сумрак липовых аллей, Пронзенных солнцем рыжим.

Пою дремучий огород, Укроп и сельдереи, И завитой бобами вход, И ноготки-плебеи… Среди крыжовного руна Ныряет дамская спина И ропщет басом: «Вот те на! Обшарили, злодеи…» Индюк залез в чертополох, И птичница-хохлушка Вопит: «Allez! [5] Бодай ты сдох!..» Пес рявкает, как пушка. За частой сеткой птичий двор,— Поет петух, сгребая сор, Цыплята лезут на забор. Качается опушка…

5

«Идите!» (фр.)

Вдали дородный, как кулич, Сося мундштук вишневый, Гуляет Николай Кузьмич В рубашке чесучовой. Как две упругих колбасы, Висят табачные усы, И вдоль рубашки, для красы — Шнур с кисточкой пунцовой. А у пруда матрос Сысой, В плечах — косая сажень, Смолит челнок густой смолой, Спокоен, тих и важен. В траве валяется сапог, Сверкают икры крепких ног, Над лугом — шапкой пышный стог,— И ветер так протяжен… Фокс Мистик, куцый хвост задрав, Бросая в воздух тело, Беспечно носится средь трав В азарте оголтелом. А я сижу, склонясь в дугу, На изумрудном берегу, Но поплавок мой ни гу-гу… Ну что ж… Не в этом дело! Вдали у флигеля — семья Укрылась в тень от зноя. Накрытый столик, и скамья, И платье голубое. Сквозь сеть прибрежного хвоща Ты слышишь аромат борща И запах жирного леща, И прочее такое? «Война и мир» средь гамака Страницы завивает, А в доме детская рука Чайковского терзает… По-русски горлинка урчит, По-русски дятел в ствол стучит, По-русски старый парк молчит, И пес по-русски лает. А за оградою кольцом Французская пшеница, Часовня с серым петухом, С навозом колесница… Чужие, редкие леса, Чужого неба полоса, Чужие лица, голоса,— Чужая небылица… 1924, июнь Ch^ateau de Gressy

Баллада о русском чудаке *

Василий Жуковский Любил романтический рокот баллад,— Наш век не таковский, Сплошной спотыкач заменил элегический лад… Но отдыха ради, Сняв арфу с угрюмой стены, Вернемся к балладе, К напеву, подобному плеску волны. В Латинском квартале Жил русский учитель Игнатий Попов. В коричневой шали Гонял по урокам до поздних часов, Томился одышкой, Ел суп из разваренных жил, Пил жидкий чаишко И строго в душе идеалы хранил.

Летели недели, Все туже и уже сжималось кольцо: Рубашки редели, Свинцовым налетом покрылось лицо. Раз в месяц, краснея, Он брал у патронов свой грош, Надежду лелея Купить, наконец, к октябрю макинтош. Но мзда за уроки В сравненье со мздой массажистки — пустяк: Ведь дряблые щеки Без крупных затрат не разгладишь никак… О русский учитель, Смирись и умерь свою прыть! Донашивай китель — Вовек макинтоша тебе не купить. Однажды весною Пронзительный ветер к Попову прилип, Холодной волною Обвился вкруг тела, — а к вечеру — грипп… Хозяйка отеля, Где жил наш нелепый аскет, Шесть дней у постели Сидела, склонивши к больному корсет. Как скрипка венгерца, Под бюстом массивным запела любовь… Запрыгало сердце, Взволнованный нос заалел, как морковь. Поила малиной, Варила бульон и желе И с кроткою миной Сменяла компрессы на жарком челе.