Том 2. Поэзоантракт

1916. Август

Им. Бельск

Поэза их оправдания

С тех пор, как Эрик приехал к Ингрид в ее Сияиж, И Грозоправа похоронили в дворцовом склепе, Ее тянуло куда-то в степи, В такие степи, каких не видишь, каких не знаешь. Я не сказал бы, что своенравный поступок мужа (Сказать удобней: не благородный, а своенравный) Принес ей счастье: он был отравный, — И разве можно упиться счастьем, вдыхая ужас!.. Она бродила в зеркальных залах, в лазурных сливах, И — ах! нередко! над ручейками глаза журчали… Из них струился алмаз печали… О, эта роскошь не для утешных, не для счастливых!.. Разгневан Эрик и осуждает он Грозоправа: — Такая жертва страшнее мести и ядовитей. Поют поэты: «Любовь ловите!» Но для чего же, когда в ней скрыта одна отрава? Ведь есть же совесть на этом свете — цариц царица, Любви эмблема, эмблема жизни! ведь есть же совесть!.. И ей подвластна и Ингрид, то есть И королева должна послушно ей покориться. Но стонет Ингрид: «В твоей кончине не виновата, — Я разлюбила и эту правду тебе открыла, Не изменила и не сокрыла Любви к другому. Я поступила, о муж мой, свято!» В такие миги с его портрета идет сиянье, Сквозит улыбка в чертах угрюмых, но добродушных. Он точно шепчет: «Ведь мне не нужно, Чтоб ты страдала, моя голубка, — утишь страданья. Не осуждаю, не проклинаю, — благословляю Союз твой новый и боле правый, чем наш неравный, Твой Эрик юный, твой Эрик славный Весне подобен, как ты, царица, подобна маю…» Тогда любовью и тихой скорбью царицы выгрет Подходит Эрик, раскрыв объятья, к своей любимой И шепчет с грустью невыразимой: — Мы заслужили страданьем счастье, о друг мой Ингрид! —

1916. Август

Им. Бельск

Эпиграмма Ингрид

Как некогда Балькис стремилась к Соломону, Я к Эрику неслась на парусах души. Я видела во сне полярную корону И ледяной дворец, и музыку тиши. Я слушала, дрожа, предчувствием томима, Предчувствием того, что вечно буду с ним. И вот сбылся мой сон: я королем любима! И стала я его! и стал король моим! О, как же мне воспеть венец моих стремлений, Венец любви моей и торжества венец? Я славлю царство льда, фиордов и оленей. Любовник мой! мой брат! товарищ и отец! Я славлю белый край, в котором ты королишь, И подношу я в дар тебе свою страну, Молю тебя, как ты один лишь небо молишь: Владей мной целиком! люби меня одну! Рабою припаду к блистательному трону, — Целуй меня иль бей! ласкай иль задуши! Подобна я Балькис, как Эрик — Соломону, Душа моей мечты! мечта моей души!

1916. Август

Им. Бельск

Северный триолет

Что Эрик Ингрид подарил? Себя, свою любовь и Север. Что помечталось королеве, Все Эрик Ингрид подарил. И часто в рубке у перил Над морем чей-то голос девий Я слышу: «Он ей подарил Себя, любовь свою и Север».

1916. Август

Им. Бельск

Поэза о вальдшнепе и зайчике

Синеглазый вальдшнеп и веселый зайчик, Маленький кусайчик, Весело играя, бегали в столовой, Гас закат лиловый. Вальдшнеп длинноклювый зайчикова цвета Сожалел, что лето Он уже отбегал, бегая, отлетил, Милую не встретил… А лукавый зайчик, шерсткою как вальдшнеп, Думал, что-то дальше Осенью-зимою будет с ним такое: Жизнь или жаркое… Но в дверях столовой, на ковровом тигре Появилась Ингрид, И ее любимцы, и ее питомцы Вновь познали солнце! И легко подпрыгнув, бросился к ней зайчик, Ласковый кусайчик, А за ним и вальдшнеп поспешил к хозяйке На спине у зайки…

1916. Август

Им. Бельск

Поэза рыбной ловли

И крапчатых форелек, и пильчатых стерлядок На удочку искусно вылавливать привыкла Королева Миррэльская. И до луны июльской, сообщницы загадок, Когда ее сиянье острит у кедра игры, Веслит лодка карельская. В невинном развлеченьи так много чарованья, Так много ожиданья и острых ощущений, — Хорошо ей под струями… И до заката солнца в озаренном молчаньи Сидит она на лодке в бездумном упоеньи, Рыбной ловлей волнуема… Лишь поплавок сапфирный, стерлядкою влекомый, Молниеносно канет во влагу малахита, Загорится красавица. О, эти ощущенья ей хорошо знакомы! И с рыбою ведерко луною все облито, Королеве такой нравится. Любовно фаворитка головку на колени Царице наклонила, легка, как балерина, Королеве сочувствуя… И обе — в чарованьи, и обе, — в легкой лени: И Ингрид-королева, и фрейлина Эльгрина, Девушка алоустая.

1916. Август

Им. Бельск

Рябиновая поэза

Из октябрьской рябины Ингрид варит варенье. Под осенних туманов сталь — седое куренье И под Эрика шепот, точно гул голубиный… Никому не позволит Ей помочь королева. Оттого и варенье слаще грёзонапева… Всех улыбкой малинит, всех глазами фиолит… (Не варенье, а Ингрид!..) А у Ингрид варенье — Не варенье, а греза и восторг вдохновенья! При дворе — лотерея, и его можно выиграть… А воздушные слойки Из рябиновых ягод Перед этим шедевром посрамленными лягут. Поварихи вселенной, — перед ней судомойки… А ликеры рябиньи Выделки королевьей! Это — аэропланы! это — вальсы деревьев! Это — арфа Эола и смычок Паганини! Всем сластям и напиткам Прорябиненным — слава! Ингрид ало смеется и смакует лукаво Свой ликер несравненный, что наструен с избытком.

1916. Август

Им. Бельск

Поэза маленького преувеличения

Луна чуть звякала, А Ингрид плакала: Ей нездоровилось. Душа болела. Близка истерика… Нет дома Эрика… Кровь гордогневная в щеках алела. О, совершенное И неизменное Блаженство тленное планеты этой! Не плачь же, гордая, Будь в горе твердая, На одиночество свое не сетуй. Есть тайны в жизни, — И как их выяснить?… Ведь не попался король в измене! Но возмутительно, Но оскорбительно, Что разогнул он на миг колени! Что миги краткие Не пьет он сладкие Уста любимые, уйдя куда-то!.. Что есть биение В разъединении Что — пусть мгновение! — но вот одна ты! А жизнь поэзилась: Ей с детства грезилась Любовь бессмертная: быть вместе вечно. Да, в разлучении Всегда мучение… О, я сочувствую тебе сердечно!

1916. Август

Им. Беяьск

Тихая поэза

«Мне хочется тихого-тихого вечера, — Королева сказала: — Уйти подальше от искалеченного Людного зала… Мне так надоела свита льстивая, Подлая свита. Я, королева благочестивая, Мечтой овита. Мне даже король со своим величием Нередко в тягость. О, если б упиться могла безразличием, Была бы радость… Лишь ты, Эльгрина моя любимая, Моя Эльгрина, Поймешь страданье неуловимое, Взор не отринув… И что-то потеряно, что-то встречено, И что-то сломала… И даже… самого тихого вечера Тиха тишь мало!..»

1916. Август

Им. Бельск

Поэза без слов

Съёженная рябина ржаво-красного тона… Пальчиками голубика с нежной фиолью налета… И ворожба болота… И колдовство затона… И немота полета… И крутизна уклона. Мыши летучей, карей… Месяца позолота… А вдалеке — две скрипки, арфы и виолончели, И долгота антрактов, и в долготе окарины, Трели любви соловьиной, Палевые качели, Pas голубой балерины, Призраки Ботичелли И нагота сплетенных Ингрид и фейной Эльгрины.

1916. Август

Им. Бельск

Письмо Эльгрине и от нее

Эльгрина уехала в гости К подружке своей в Копенгаген, — И что на словах раньше было, Отныне уже на бумаге… И в чарах изысканной злости И ревности пишет ей Стэрлинг: — А если бы я полюбила Палана не меньше, чем стерлядь? А если бы я целовала Фиалки не меньше пионов? А если бы я тяготела К искусству — ты слышишь? — шпионов? Не cr'eme dmaies lilas, а — oporto, А если бы я свое тело Лелеяла только для черта?!.. И то ли поет окарина, И то ли летает сильфида, И то ли у датского порта — Конверт, а в конверте — обида. Смеясь отвечает Эльгрина: «Целуй, если хочешь, пионы, И пей, если хочешь, oporto И даже попробуй в шпионы… Послушай, но это забавно, Немножко смешно и наивно, Но все-таки, о дорогая! — Так дивно! так дивно! так дивно! Так будь же всегда своенравна, Моя голубая голубка, Но чтобы не смела другая Познать тебя страстно и глубко…»

1916. Август

Им. Бельск

Декрет министрессы

Графиня Крэлида Фиорлинг Изящных искусств министресса, Под чьим покровительством пресса Познала тропичный расцвет, Чье имя у критика в горле Спирает дыханье от страха, Звуча для него, точно плаха, Насущный издала декрет, В котором она, между прочим, Редакторов всех обезличив, И «этих» и «тех» без различья В особый собрав комитет, Успех комитету пророча, Советовала объединиться Мотивя, что у «единицы» Достаточной выдержки нет… Открытое при министерстве Собранье всех вкусов и взглядов Отныне должно было рядом Речей браковать и ценить Труды находящихся «в детстве И старости литературы» Бездарное — до корректуры! — Порвало с читателем нить… Но то, что талантливо было, От знати имен не завися, В печать отдавалось, чтоб к выси Неведомые имена Взнести, — поощренное жило! Навеки исчезла обида… Не правда ль, графиня Крэлида Была государству нужна?…